Dirty gold

      Элизабет отрешённо смотрела в тёмное окно, сидя на подоконнике своей комнаты. Она видела, как красные огни машины отца медленно отдалялись от дома, как снег кружил в свете одинокого фонаря, оседая на мокрый асфальт тонким одеялом. Забор автоматически закрылся, а машина исчезла, словно растворилась в другом мире, недоступном ей. Там, за территорией особняка, размеренным потоком протекала жизнь, а в стенах этой комнаты время будто застыло. Оно исчезло, превратилось в неподвижное озеро, а Бетти застряла где-то внутри его темноты, не чувствуя реальности, теряя связь с настоящим.       От прежней Элизабет Купер осталась лишь тень, а этого, казалось, никто и не заметил. Родители старательно «играли в семью», окружали её фальшивой заботой, по очереди возили к психотерапевту, дежурили у комнаты и следили за каждым шагом, но продолжать дольше трёх недель не хватило выдержки, и на четвертую маски были сброшены. Элис перестала прятать бутылки, а отец не дожидался, когда в комнате дочери погаснет свет и уезжал к любовнице сразу после ужина, возвращаясь только с рассветом. Дом превратился в камеру, не лучше той, где Элизабет пришлось провести сутки прежде чем её освободили под залог. Собственная семья стала для неё наказанием, одиночество -заключением, а чувство страшной потери самой жестокой пыткой.       Родители неустанно повторяли, что ей нужно время оправиться после произошедшего, но Бетти знала, что на самом деле время нужно им. Время, чтобы убедить общество в том, что их дочь жертва. Время, чтобы очиститься от клейма позора и вернуть громкой фамилии прежнюю силу и величие. Психотерапевт говорил, что домашнее обучение и времяпрепровождение с семьей пойдут ей на пользу, даже не подозревая, что каждый день и каждая ночь в этой комнате казались Элизабет ещё одним кругом ада. Здесь её терзали самые болезненные воспоминания, здесь она снова и снова переживала глубокое отчаяние, училась терпеть и блокировать эмоции.       Как бы Бетти не старалась справиться с этим, боль не отступала. Она росла в груди, стала естественной частью существования, и через четыре недели беспрерывного кошмара Элизабет перестала её замечать. Она позволила боли переполнить её, зная, что только так она сможет сохранить в себе чувство любви.       Отпустить хотя бы одно короткое воспоминание приравнивалось для неё к подлому предательству, и поэтому она бережно хранила каждое, прокручивая в голове на повторе. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждый взгляд. Она до дрожи в пальцах боялась забыть его лицо. Закрывала глаза и представляла, как он смотрит на неё: со свойственным ему огнём злости, с глубокой нежностью, с осуждением за то, что не справилась. Она немо задавала ему вопрос и гадала, каким бы был ответ. Утопая в мире безумных фантазий, Элизабет проживала день за днём, не желая возвращаться в реальность.       Окно запотело от её горячего дыхания, и Купер коснулась пальцами стекла, оставляя смазанный отпечаток. Мысленно пожелав Джагхеду спокойной ночи, она спустилась на пол и медленно дошла до ванной для того, чтобы умыться и почистить зубы. Включив ледяную воду, она подняла взгляд к зеркалу и замерла. Оттуда на неё смотрели потухшие зелёные глаза полные тоски. Ей казалось, что она смотрит на безликого призрака с лицом девушки, знакомой лишь смутно. От некогда яркой внешности остались лишь болезненная бледность, тёмные круги под глазами, осунувшиеся щеки и искусанные губы. Футболка сползла с плеча, и Элизабет натянула её обратно, скрывая от себя самой изрядно похудевшее тело. Грызущая боль, таящаяся под сердцем, подтачивала ядом и её здоровье, и теперь она отчетливо видела, до какого изнеможения себя довела.       Не в силах больше смотреть на своё отражение, Купер открыла шкаф и по привычке взяла с полки оранжевый пузырек с таблетками. Прописанные две больше не помогали заснуть, и поэтому она высыпала на ладонь сразу пять, не боясь передозировки. Пальцы дрожали, перспектива забыться хотя бы на время чертовски манила. Осознание ударило подобно молотку по затылку, и она, не раздумывая, швырнула таблетки в унитаз. Следом высыпала и всё остальное, отрезая себе путь к спасительному наркотическому опьянению.       Выйдя из ванной, она услышала тихий стук в дверь. Открывать не хотелось, но выбора не было — не впусти она мать, та непременно попросит охранника подняться, и тогда скандала не избежать. Помедлив с секунду, она щёлкнула замком и сделала шаг назад, позволяя Элис толкнуть дверь и пройти в комнату. Женщина подозрительно осмотрелась, аккуратно поставила поднос с едой на тумбочку и присела на край кровати, одаривая дочь кривоватой пьяной улыбкой. Комнату тут же наполнил запах специй, и Элизабет поморщилась от подступившей к горлу тошноты, предусмотрительно опуская голову, чтобы этого не заметила мать. — Я принесла тебе чай с лимоном и пасту. Ты не спустилась к ужину, и я подумала… — Я не хочу есть, — равнодушно отмахнулась Элизабет. Она устроилась на другой половине кровати, накрылась одеялом и отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что не готова ни говорить, ни слушать. — Ты должна есть. Твоя худоба меня пугает. — Просто не смотри на меня. — Элизабет… — Мама! — повысила голос Бетти, сминая одеяло в кулаке, чувствуя, что едва справляется с возрастающей злостью. — Оставь меня в покое. Я хочу поспать.       Элис тяжело вздохнула, но не ушла. Элизабет спиной чувствовала её пристальный взгляд, отчего хотелось накрыться с головой, спрятаться, слиться с матрасом. Мнимая забота матери лишь пробуждала в ней чувство отвращения, давила на каждую рану в груди, заставляла сжиматься от горького осознания одиночества.       Она вздрогнула, когда ощутила прикосновение тёплой ладони к плечу и инстинктивно подвинулась ближе к краю, стремясь разорвать этот нежеланный контакт. — Мы с папой хотим помочь тебе. Нам больно смотреть на то, как ты изводишь себя из-за этого…       Элизабет стиснула челюсть, впиваясь ногтями в подушку, мысленно умоляя Элис не продолжать. Она была готова силой выставить её из комнаты за одно неосторожное слово, и, казалось, женщина это почувствовала, потому что не решилась сказать то, что хотела. — Твой психотерапевт считает, что тебе лучше вернуться в школу, — сменила тему Элис, едва ощутимо поглаживая дочь по голове. — Папа решил вопрос с пропущенными экзаменами, и ты сможешь сдать тесты и получить рекомендацию. Колледж на твоё усмотрение. Говорят, в Калифорнии… — Никакой Калифорнии, — резко возразила Купер, чувствуя, как в груди болезненно режет от яркой вспышки воспоминания. — Хорошо, — согласилась женщина. — Можем вместе выбрать другой, согласна? Уверена, Арчи и Вероника будут рады твоему возвращению. — Когда я смогу пойти на занятия? — равнодушно спросила Бетти, ощущая толику облегчения от мысли, что ей больше не придется сидеть в четырех стенах. Она скучала по друзьям, но боялась встретиться с ними — человека, которого они помнили, больше не существовало. — Завтра, — оживилась Элис, наивно полагая, что смогла воодушевить дочь. — Ричард всегда будет рядом, на случай если… Отец настоял.       Элизабет тихо усмехнулась, и не рассчитывая, что её выпустят из дома без охраны. Не дождавшись большей реакции, Элис невесомо поцеловала её в щеку, поправила одеяло, выключила ночник и двинулась к двери. Бетти услышала, как скрипнула половица и обернулась, не в силах оставить отчаянные попытки. — Мама, — тихо позвала она, вынуждая женщину замереть в проходе. — Где он сейчас?       Она увидела, как недобро блеснули глаза матери в свете коридорной лампы, и приготовилась к очередной лжи. Родители тщательно утаивали от неё любую информацию, притворяясь, будто не знают исхода расследования. — Элизабет, тебе не стоит… — Скажи мне, — настойчиво попросила Бетти, смотря на женщину с мольбой, чувствуя, как в глазах мутнеет от проступивших слез. — Прошу тебя, просто скажи мне, что его ждет. Я должна знать.       На мгновение ей показалось, что сейчас Элис закроет дверь, оставив вопрос без ответа, но, к её удивлению, женщина не двинулась с места. Она поджала губы, схватилась за ручку и внимательно посмотрела на дочь. Её глаза неожиданно наполнились сожалением и…пониманием? — Всё решилось за одно слушанье, три дня назад. Присяжные вынесли приговор единогласно.       Элизабет села, вздрагивая от страха, чувствуя слабый огонёк надежды, который быстро развеялся, как только Элис тихо, нерешительно продолжила. — Он виновен, Бетти. По всем статьям.       Сердце Элизабет сдавило от боли так сильно, что она едва сдержала жалобный стон. Поджав колени к груди, она согнулась, молясь, чтобы это прошло, как можно скорее. Зажмурившись, она опустила голову, пряча за волосами слёзы, что обжигающими дорожками заструились по щекам. — Спасибо, — с трудом выдавила из себя, желая остаться в одиночестве. — Мне жаль, — холодно бросила Элис, даже не пытаясь скрыть своего пренебрежения. — Спокойной ночи.       Когда дверь за мамой закрылась и комната погрузилась в темноту, Бетти упала лицом в подушку, чтобы заглушить приступ истерики. Это было в десятки раз хуже апатии, в которой она находилась последние недели. В тысячу раз хуже любой боли, которую она когда-либо чувствовала.       Джагхед Джонс научил её чувствовать по-настоящему. Он делал её счастливой снова и снова, а затем разбил сердце на миллион осколков. Уже навсегда. ***       Элизабет с содроганием взглянула на здание школы, ощущая неприятное покалывание на ладонях от волнения. Она с трудом сохраняла самообладание, наблюдая за тем, как ученики обыденно спешат на первый урок, собираясь в компании на парковке. Её взгляд зацепился за пустующее место, где ещё совсем недавно на солнце блестел черный мустанг Джагхеда. Так же пусто было и у неё внутри от осознания, что больше никогда не будет так, как раньше. Ей больше не увидеть, как Джонс сидит на капоте, скуривая две сигареты подряд до урока, не обращая внимания на перепалки друзей; больше не услышать, как Тони пререкается со Стивеном, неустанно доказывая ему свою правоту.       Казалось, будто они всё ещё здесь, что сейчас она выйдет и поймает его любопытный, оценивающий взгляд, заставляющий сердце трепетать в груди от радости встречи. Ей почудился его тёмный образ, всего на секунду, а затем мираж развеялся серой дымкой, оставляя в её душе незыблемую тоску.       Бетти не представляла, как выйдет из машины, вернётся в жизнь, будто ничего не случилось, будто её мир не рухнул в одночасье, подобно карточному домику. Она смотрела на людей через окно автомобиля и злилась на них за то, какими беззаботными они выглядели. Для них мало что изменилось — исчезла ненавистная банда и появилось лишнее место на чёртовой парковке.             Джо остановился рядом с машиной Реджи, и Купер сжалась на заднем сиденье, в сотый раз жалея о том, что вышла из своей комнаты. Она заметила, как группа школьников притормозила на пути к зданию, подозрительно посматривая на мерседес, перешёптываясь и дожидаясь, когда Элизабет предстанет перед ним во всей своей позорной красе. Ей было плевать. Плевать на слухи, на свой потрёпанный внешний вид, не соответствующий вернувшейся королеве, на всё, с чем она столкнётся в течение дня, кроме одного — стойкого ощущения собственной неполноценности. Без него. — Уверена, что готова? — спросил отец, повернувшись к ней с переднего сиденья и смерив внимательным, подозрительным взглядом. — Можем вернуться домой, если ты… — Я в порядке, — огрызнулась Элизабет. — Ты когда в последний раз расчёсывалась? — с ноткой презрения спросил Хэл, кивая на наспех скрученный пучок на голове Бетти. — Я могу идти? — Сначала инструкции, — грозно сказал отец, переводя серьёзный взгляд на бугая рядом с дочерью. — Не отходишь от неё ни на шаг, понял? Если что-то пойдёт не так, сразу же сажаешь её в машину и отвозишь домой. Во сколько заканчивается последний урок? — В три часа, — вздохнула Купер. — В три тридцать она должна быть дома. С Везерби я договорился. В школу тебя пропустят. — Подожди, что? — возмутилась Бетти. — Он со мной на уроки будет ходить? — Ричард будет дежурить у кабинета. — Ну уж нет, — зло усмехнулась Элизабет. — Ни за что. По-твоему мне и без того будет мало внимания? Вся школа только и обсуждает мои отношения с Джагхедом. Я ведь здесь местная знаменитость теперь. Бедняжка, которую ублюдок-Змей накачал наркотой и увёз из штата. Моя жизнь и моя репутация и так разрушены, а ты лишаешь меня шанса начать всё сначала.       Хэл недоверчиво прищурился, сверля девушку тяжёлым, недовольным взглядом. Для убедительности Бетти отвернулась к окну, утирая несуществующие слезы. — Ладно, — нехотя согласился отец. — Ричард останется у входа. Ты выйдешь из школы ровно в три часа и ни минутой позже, иначе, я тебе клянусь, ты навсегда останешься в своей комнате. — Есть, сэр, — съязвила Элизабет. Она застегнула куртку, накинула капюшон, взяла сумку и вышла на холодную улицу, чувствуя, что на более длительную перепалку попросту не хватит сил.       Ричард вышел следом и с легкостью нагнал её через пару шагов, возвышаясь за спиной грозной тенью. На крыльце она услышала знакомый звонкий смех, но взгляд не подняла, прячась за капюшоном, сливаясь с толпой учеников, которые так же спешили в тёплое помещение. — Я буду здесь до конца занятий, — буркнул Ричард, и Бетти скрылась в стенах школы.       Она плелась по коридору, с чрезмерным усердием изучая свои старые кеды, только бы не встретиться взглядом с кем бы то ни было. Её худощавая фигурка, казалось, лишала людей дара речи — они тут же замолкали, завидев её, а затем переходили на зловещий шёпот. Элизабет ловила обрывки фраз, но старалась отмахиваться от того, что слышит. Некоторые и вовсе не признавали в девушке, облачённой в безразмерный балахон и обвисшие джинсы, ту самую Купер, некогда вызывающую восхищение, зависть и страх.       Добравшись до своего шкафчика, Элизабет скрылась за его дверцей, перебирая учебники. Она слышала стук собственного сердца в ушах, чувствовала лёгкое головокружение и противную тошноту, ставшую неизменным атрибутом последних недель. Поняв, что нужно дать себе передышку, она закрыла глаза и прижалась виском к холодной поверхности, считая до десяти. — Бетти? — позвал её знакомый голос, заставляя испуганно вздрогнуть и поднять голову. — Бетти… Надо же, ты…       Элизабет не успела понять, что произошло, когда крепкие руки кольцом обвили её хрупкие плечи. Она безвольно обмякла в чужих руках, чувствуя запах мужского одеколона, изо всех сил давя в себе порыв громко расплакаться. Казалось, она не ощущала тепла уже целую вечность, и теперь это причиняло ей боль, напоминало о том, какими уютными были его объятия. — Привет, — тихо выдавила она, когда Арчи мягко отстранился. Следом за ним её притянула к себе и Вероника, эмоционально выражая радость, стискивая в своих руках до тяжести в легких. — Вы здесь…       Бетти натянула слабую улыбку и по выражению лиц друзей поняла, как фальшиво у неё получилось. Вероника нахмурилась, рассматривая подругу с ног до головы, а Арчи поджал губы, смотря на неё с добродушной жалостью, которая теперь будет сопровождать её до самого выпускного. — Как ты? — тихо спросила Лодж, сжимая пальцы Элизабет в своей ладони. — Я… нормально, — Купер зажмурилась и быстро утёрла слёзы, вновь пытаясь прикрыться искусственной улыбкой. — Прости. — Господи, Би, мне так жаль, — Вероника снова обняла подругу, успокаивающе поглаживая её по спине. — Мы приезжали к тебе, но твой отец нас не пустил. Сказал что-то про психотерапевта, про посттравматический синдром и всё такое. Прости, что нас не было рядом с тобой, — она отстранилась и с заметным испугом прощупала плечи Элизабет. — Какая ты худая… Ты вообще ешь? — Время от времени, — ответила Купер, стыдливо опустив глаза. — То, что они все говорят… Это ведь не правда? — шёпотом спросила Лодж, так, чтобы проходящие мимо ученики не могли расслышать. — Вероника, — строго перебил Арчи, красноречивым взглядом показывая девушке, что время для разговора весьма неподходящее. — Ви, что ты слышала? — Элизабет сжала локоть подруги, всматриваясь в её лицо лихорадочным взглядом. — Мои родители отобрали у меня телефон, не подпускали к телевизору, даже газеты выбрасывали. — Твой отец хорошо постарался, — вздохнула Лодж. — Все уверены, что он… издевался над тобой. — Это бред, — буркнула Бетти, с трудом справляясь с собой. — Полный бред. Он любил меня. Он хотел, чтобы мы уехали отсюда. Вдвоём. Он сказал, что любит меня. Джагхед не стал бы говорить, если бы… — Тише, Бетти, — Арчи мягко обнял Элизабет за плечи, скрывая её от чужих глаз. — Давайте уйдём отсюда, — предложила Вероника.       Когда прозвенел звонок на первый урок, и ученики разбрелись по классам, они зашли в школьное кафе и присели за один из столов. Работница буфета недовольно насупилась, и Эндрюс одарил её невинной улыбкой, чтобы та не побежала к директору с жалобой.       Купер вцепилась в руку Вероники, прижимаясь к ней плечом, страшась отпустить хотя бы на мгновение. Она хотела знать правду. Хотела и боялась одновременно. Каждое лживое слово било острым ножом под ребра, каждое обвинение вызывало в ней столько гнева, что он прожигал насквозь. Она не была уверена, что сможет пережить еще один удар. — Мама сказала, что у присяжных даже сомнений не было, — сказала Элизабет после продолжительной паузы. Никто так и не решился начать. — Я был там, — признался Арчи, внимательно следя за реакцией подруги. — Меня вызвали со стороны защиты. — Меня со стороны обвинения, — добавила Лодж. — Отец запретил мне появляться в суде. Меня выкинули из списка свидетелей. — Доказательства были железные. Джагхед почти ничего не говорил, только… — Что? — с замиранием сердца спросила Элизабет. Она жадно ловила каждое слово, чувствуя, как в животе скручивается тугой узел возрастающей паники. — Он подтвердил, что насильно увёз тебя. Подтвердил и то, что ты была сильно напугана и не осознавала, что делаешь. Думаю, он хотел, чтобы от тебя отстали и… Бетти!       Купер вскочила со стула и устремилась к выходу, чувствуя, как тошнота подступила к самому горлу, а от слёз стало практически невозможно дышать. Она на ощупь добралась до туалета и скрылась в одной из кабинок, падая на пол, склоняясь над унитазом и хватаясь за стену, в поисках точки опоры…