Лишь в небе с драконом нежнейший вальс

      Конечно, я снова ужасно спала. Сердце будто размножилось: его стук оглушал меня так, что я даже пыталась затыкать уши. Подобное беспокойство мне было в новинку. Я не могла поверить в то, что Хаку действительно позвал меня на свидание. Слова «Хаку» и «свидание» вообще плохо складывались в одно предложение. Но я снова и снова вспоминала о том, как яростно он вцепился в волосы Араи, как он беспокоился о моей руке, как улыбался и как улыбались его глаза… и сомнения, исчезнув было, появлялись вновь. Я знала, что он никогда не полюбит меня так, как…       Подумав об этом, я яростно ударила подушку. Дура!       После этого я внезапно вспомнила о дресс-коде для свиданий и затосковала ещё сильнее. В подобных унылых мыслях, то и дело проваливаясь в неглубокий сон, я провела остаток ночи, а в половину седьмого утра я с тюрбаном из полотенца на голове уже тихо стучала в дверь комнаты Тамако. Да будет благословлена сестра-жаворонок.       Я боялась, что после их знакомства с Хаку она не даст мне проходу и будет упиваться желчью своих словечек, но она только ехидно смотрела на меня и театрально вздыхала, пока я путано объясняла ей свои переживания. Что ж, этого удовольствия я не могла у неё отнять.       Тамако, великий шеф-повар, человек с идеальным каре и гуру свиданий, развеяла мои предрассудки о том, что на околоромантических встречах обязательными являются платье или юбка, туфли и мейкап, срисованный с фото в «Vogue». Она тактично похвалила меня за вымытую голову и категорически отвергла моё вялое предложение сделать привычный высокий хвост. Сестра рьяно взялась за мою подготовку к свиданию, как будто это был вопрос жизни и смерти (это был вопрос, как мне вести себя, если Хаку возьмёт меня за руку, глядя на летящие розовые лепестки. Да, точно: жизни и смерти). В итоге она бросила в меня феном и своим тёмно-синим пончо, принесла в комнату завтрак (к которому я почти не притронулась), снабдила меня рядом указаний и побежала делать нам с Хаку сэндвичи. Я высушила волосы и сделала две тугие косы, чтобы не быть лохматой растрёпой. Я одевалась и чувствовала себя одержимой вредным ками, насылающим волнение, с которым невозможно бороться. «Да я же так всё испорчу!» — отчаянно думала я, пытаясь разобраться, как носить дурацкое (ладно, очень красивое и приятное телу) пончо. В итоге мне это удалось, и Тамако, придирчиво оглядевшая меня, довольно кивнула.       — Джинсы можно было бы заменить моими бордовыми брюками, но ты же в них не влезешь…       — Вот спасибо, дорогая, — возмущенно сказала я, — чего это я не влезу в твои брюки? Ну-ка тащи их сюда!       …Я поняла, что это уловка, только застёгивая ремень, но отступать было поздно.       От души поблагодарив Тамако, которая успела собрать мне целую корзину для пикника с пледом, чаем и почти полноценным обедом, я схватила сумку и выскочила из дома. Куда делось время? Я не могла так долго собираться! В отчаянии я поспешила взяться за руль велосипеда, а проказник-ками послал мне мысль, что я непременно не справлюсь с управлением и завалюсь на дорогу.       Путаные мысли, полные паники и лишенные логики, прервал тихий свист с дороги откуда-то слева. Я прислонила велосипед обратно к стене гаража, схватила корзинку и сделала несколько шагов вперёд, чтобы понять, кто свистел. Я посмотрела влево, и меня тут же бросило в жар. Нельзя постоянно так переживать, но я ничего не могла с собой поделать.       У фонарного столба между нашим домом и домом семьи Асахина был оставлен до боли знакомый мне велосипед. Рядом с ним стоял довольно ухмылявшийся Хаку, скрестивший руки на груди. Я мысленно поблагодарила мироздание за то, что он не нарядился в смокинг — всего лишь в чёрные джинсы и лёгкую куртку, под которой была просторная футболка мятного цвета с v-образным вырезом. Вряд ли кому-то известно, почему я всё же невольно окрестила его образ смокингом ХХI-го века.       И, чёрт, он прекрасно знал, как подчеркнуть свои невероятные глаза…       — Долго молчишь, Тихиро, — протянул Хаку, чуть прищурившись.       Даже не поздоровались…       — Не ожидала увидеть тебя здесь. Мы ведь должны были встретиться в самом парке.       — Я уже собирался уезжать. Подумал, что ты все же меня опередила, и начал сочинять извинения за опоздание.       — Погоди… как долго ты здесь? — непонимающе спросила я.       Хаку посмотрел на часы:       — Сорок минут, кажется.       Я улыбнулась:       — Ты псих.       — А ты хорошо выглядишь.       В голове будто взорвался фейерверк. Я еле нашла в себе силы театрально вздохнуть:       — И ты мог подумать, что я выйду из дома час назад? Больно надо.       — Да, ты всего-то нарядилась почти как на бал, сделала новую прическу и наготовила еды для целого пира. Конечно, больно тебе надо всё это, я понимаю.       Светлые глаза Хаку смеялись, и его тонкие губы тоже подрагивали, стараясь сдержать смех. Мне стало стыдно за то, что на свидание меня собирала младшая сестра. Но не могла же я ему в этом признаться!       — Ну, а ты всего лишь сорок минут охранял наш фонарь. Абсолютно несерьёзное отношение.       Хаку покачал головой и взял велосипед:       — Если мы продолжим пререкаться, то точно оба опоздаем.       Он подъехал ко мне, и я увидела рюкзак за его спиной. П о д а р о к. Я внезапно спохватилась:       — Я же могу поехать на своём велосипеде…       — Садись уже, — с улыбкой сказал Хаку, забирая у меня из рук корзинку и вешая её на руль.       Когда я все же уселась позади Хаку, он быстро обернулся ко мне, снова оглядел с головы до ног и легонько дёрнул за косичку:       — Мне нравится.       — Я вообще-то нечасто их делаю, — зачем-то ляпнула я, и тут же услышала тихий смешок.       — Значит, я особенный?       — Значит, ты придурок, — смущённо буркнула я.       — Приятно познакомиться, но я всё же Нигихаями, а не Тоси. Думал, ты нас различаешь…       — Поехали уже, — я со смехом отвернула его от себя.

***

      Мы таки немного опоздали на наше свидание, оставили велосипед внизу и начали подниматься вверх по каменным ступеням только в начале десятого. Хаку нёс мою корзинку, а я старалась идти с ним в ногу, хотя он часто перешагивал через несколько ступеней, явно этого не замечая. Обычно я любила изучать фигурки ками, стоявшие на каменных постаментах по обе стороны от лестницы, но в тот раз они вселяли в меня суеверный страх. Я невольно вспомнила тот самый летний день, когда всё изменилось. Здешние каменные истуканы немного походили на те пузатые статуи, и их глаза с выдолбленными пустыми зрачками смотрели на меня… угрожая? предупреждая? Я понимала, что моё воображение разыгралось из-за волнения и бессонной ночи, но тот страх был сильнее меня. Я съёжилась, вжимая голову в плечи, и пыталась думать о пяти сакурах, цветущих наверху холма.       Хаку как-то почувствовал моё состояние и остановился на ступеньку выше, чем я, заставив последовать его примеру.       — Всё нормально? — спросил он.       — Да… нет, — я замялась, но решила сказать правду, — они меня почему-то пугают.       Я повела подбородком в сторону скалящего каменные зубы круглолицего истукана. Хаку ободряюще улыбнулся:       — Будь спокойна, они нам ничего не сделают. Бабушка так всегда говорит.       Он спрятал правую руку в карман куртки и чуть отставил её в сторону:       — Держись, вдвоем не так страшно.       Я взяла его под руку, и с непривычки не сразу поняла, как лучше поправить пончо. Всё это выглядело очень неловко, но Хаку будто не обращал никакого внимания на мои конвульсивные движения. Мы продолжили медленно подниматься. Вскоре мы поравнялись с приятной пожилой парой, уже спускавшейся вниз, и почтительно поклонились старикам.       — Я раньше очень боялся любых изображений богов и духов, особенно вот таких, — негромко сказал Хаку, — но бабушка всегда заверяла меня, что никакие силы не могут навредить мне, и я почему-то знаю, что она права. Так что, — он покосился на меня и улыбнулся, — пользуйся моим покровительством.       — А что мне ещё остаётся? — я почувствовала, как Хаку ободряюще локтем прижал мою руку к своему боку, и действительно забыла о пугавших меня статуях.       Вот же Дзэниба… хочешь убедить человека — скажи ему правду, даже если она из разряда нереального и фантастического. «Знал бы ты, Хаку, почему на самом деле тебя не тронет никакой ками». Но я была рада, что он не знал.       Мы наконец поднялись на вершину холма и остановились. Я непроизвольно отцепилась от руки зеленоглазого парня и сделала шаг вперёд.       Никто не стремился проводить субботнее утро там: мы были одни. Я действительно очень любила этот небольшой парк, раскинутый на холме в честь юбилея основания города. Прямо напротив лестницы находилась обзорная площадка, огороженная невысоким забором: за ней оставалось несколько метров холма, который круто обрывался после масштабного оползня. Обычно я сразу бежала на эту площадку, чтобы посмотреть вниз, на реку и поле за ней, но в тот день главными героями для меня были прекрасные тонкие деревья с нежно-розовыми цветами на ветвях. Будто облака на заре опустились слишком близко к земле и решили больше не возвращаться на необъятные небеса. Другие деревья, уже проснувшиеся и готовые к наступлению лета, меркли перед красавицами-сакурами, но они, мудрые, знали: их скромная, но яркая красота быстротечна, — и не думали обижаться. Земля уже была усыпана лепестками, а одна из пяти сакур и вовсе успела отцвести, устав раньше соседок. Моё сердце непроизвольно сжалось, и я обернулась к Хаку:       — Как жаль…       Я не договорила, потому что Хаку протягивал мне мятно-розовый подарочный пакет. Как он умудрился совсем не помять его в рюкзаке? Я непроизвольно открыла рот и тут же закрыла.       — Извини, что без цветов. Но тут и так достаточно ярко.       Он казался таким спокойным, а меня буквально трясло от нервного возбуждения. «Огино, — взмолилась я, — приди в себя, умоляю».       Я взяла пакет и неловко пробормотала:       — Спасибо… я могу посмотреть?       — Боги, конечно! — воскликнул Хаку, и только так я поняла, что и он переживал не меньше меня.       Я заглянула в пакет и обомлела. В бессонную ночь я успела додуматься даже до кольца, но не представляла, что Хаку подарит мне альбом с простой белой обложкой и огромный набор пастели. Сорок цветов. Я тут же почувствовала противный ком в горле. Я всегда считала себя неинтересной, глупой и малоэрудированной. Мои интересы долгое время замыкались на воспоминаниях о мире ками и бело-зеленом драконе. Рисование было единственным долгоиграющим хобби. И вот тот, кто расширял мои горизонты каждым разговором, тот, кто научил меня стольким вещам, сделал мне подарок, касающийся моей самой большой слабости. Самой большой после него самого, конечно.       Я подняла голову. Хаку выжидающе смотрел на меня, теребя рукой резинку на капюшоне. Открыв рот, я выдала хрестоматийную ошибку в благодарности за что-либо:       — Это… такой дорогой подарок, Нигихаями.       — Тебе не понравилось? — быстро спросил он, чуть нахмурив брови.       — Ты что! Конечно, конечно понравилось! Спасибо большое! Просто я… — я не договорила предложение и снова посмотрела на набор пастели, — чувствую себя обязанной.       — Серьезно? — брови Хаку на секунду вздернулись: было заметно, что у него отлегло от сердца. — Я этим обязательно воспользуюсь.       Наверное, у меня был действительно испуганный вид, потому что он усмехнулся и, пройдя мимо меня, сел на скамейку под сакурами. Упавшие лепестки будто вспорхнули от его резких движений, окрылившись, и быстро осели, ища и не находя своё место.       — Нарисуй меня.       — Прямо здесь? Сейчас? — удивлённо спросила я.       — Ага, — Хаку закинул ногу на ногу и поправил куртку, — а тебя что-то смущает?       Я хотела сказать, что меня смущает ОН, но не стала. Я просто подхватила забытую корзинку и села рядом с ним. Хаку тут же по-хозяйски достал себе сэндвич, поставил между нами термос с чаем и две чашки.       — А тебя вот ничего не смущает, как я погляжу, — проворчала я, примеряясь к альбому. Плотный картон обложки позволил бы рисовать даже стоя, не то, что на коленках.       — А кого мне смущаться? Тебя? — спросил Хаку, откусывая большой кусок сэндвича, — очень вкусно!       — Люди могут прийти…       — Да кого они волнуют. Не отлынивай и рисуй давай.       Я открыла набор пастели и с восторгом посмотрела на аккуратные мелки в тонкой бумажной обёртке. Краем глаза я увидела, как Хаку улыбнулся. Взяв черный мелок, я сделала несколько штрихов в углу листа и поняла, что будет трудно перестроиться на новый материал: всё же ручки и карандаши проще в обращении.       — Не уверена, что получится очень красиво, — неуверенно сказала я.       Хаку поморщился:       — Да я в принципе не красавчик, так что обижаться не буду.       Я быстро посмотрела на него. Нет, он не ждал, что я буду его переубеждать, как ждала бы Акира Араи на его месте. Он спокойно продолжил есть, будто забыв о своей предыдущей реплике. Я опустила голову и, начав набрасывать его профиль, привычный моей руке, тихо сказала:       — Ты не прав.       Я испугалась и изумилась самой себе, но я это сказала. Вслух. Хаку посмотрел на меня так, будто впервые увидел старого друга после долгого расставания: очень удивлённо и немного смущённо. Как глаза могут быть такими зелёными?       — Я имела в виду то, что нельзя трезво оценить себя со стороны, — сказала я, не выдерживая его взгляда и вновь начав рисовать.       — Ты вечно не даёшь мне порадоваться дольше сорока секунд. Это похоже на издевательство.       Моё сердце бешено билось, боясь куда-то не успеть. Я не нашла что ответить, и сосредоточилась на рисунке. Мне показалось, что Хаку вздохнул. После этого он снова принялся за еду, многословно нахваливая всё, что приготовила Тамако, а не я.       Люди всё же приходили, но задерживались ненадолго. Многие делали несколько фото на фоне сакур, чуть-чуть стояли на обзорной площадке и медленно спускались вниз по лестнице, на которой любили играть дети. Мы говорили о какой-то ерунде: о школе, о еде, о Хироко и Тоси (последних трудно отнести к ерундовой теме для разговоров, но ничего толкового мы сказать не могли). Я внезапно начала заикаться, строила фразы хуже, чем на английском, а Хаку, самый лучший собеседник, будто разучился раскручивать на интересный разговор. Я не была знатоком свиданий, но понимала, что наша встреча не укладывается в рамки этого жанра. И, честно, очень расстраивалась, стараясь не подавать виду, потому что, как всегда, думала, что во всем виновата одна я.       — Что ты обычно рисуешь? — внезапно с интересом спросил меня Хаку.       В этот момент я быстро набрасывала нежно-розовым мелком пастели цветы сакуры, потому что сам Хаку, нарисованный сидящим и задумчиво смотревшим вдаль, уже был готов. Я рисовала не очень подробно, не прорабатывая детали, иначе мы сидели бы так весь день. Вопрос Хаку застал меня врасплох: я вспомнила, что Араи видела его портреты в моем блокноте. Неужели она всё же рассказала ему?..       — Просто я часто вижу, что ты рисуешь во время уроков, но почему-то я все время робел спросить.       — Я рисую… всякое, — неопределённо сказала я.       — Показать проще, чем объяснить? — понимающе спросил Хаку.       Я кивнула и тут же перехватила взгляд смеющихся зеленых глаз. Я не могла понять, знает ли он или нет. Мы снова были одни в парке.       — Напрашиваешься, Нигихаями?       — Ну, только если совсем чуть-чуть, — он засмеялся и переставил разделяющий нас термос по другую сторону от себя. После этого он пододвинулся ко мне и склонился над альбомом. Его голова оказалась очень близко к моей: я почувствовала запах его волос. Это был очередной фейерверк, взорвавшийся внутри меня.       — Отлично выходит, я даже сам себе нравлюсь! Ты закончишь его для меня?       — Хочешь повесить на стену свой портрет? Попахивает нарциссизмом, мой друг, — попыталась пошутить я.       Хаку выпрямился и посмотрел на меня. Он сидел слишком близко, но в то же время… не так близко, как мне бы хотелось. Я впадала в панику и сгорала от нетерпения.       — Нет, что ты. Я буду хранить твою работу за семью печатями, а потом продам, когда ты прославишься на весь мир, и сказочно разбогатею. — Хаку подмигнул мне и засмеялся, — так ты закончишь его для меня?       — Да, конечно, принесу в понедельник, — недоверчиво сказала я, закрывая альбом и аккуратно складывая всё в пакет.       — Мне просто очень хотелось, чтобы ты опробовала подарок при мне. Так тебе будет стыдно выбрасывать его в мусорное ведро.       — Ты обо мне прекрасного мнения, — подняв бровь, заметила я, — я, конечно, так и поступаю с подарками дорогих мне людей.       «Рот нужно держать на замке, Огино, сколько можно повторять», — отчаянно подумала я.       Я выдала себя в который раз за несколько часов. Тугодум бы и то сообразил, что к чему. Но Хаку никак не отреагировал на мою «проговорку», только, кажется, немного побледнел. Чуть помолчав, он сказал:       — Могу я кое-что спросить у тебя, Тихиро?       Мое напряжение, бывшее прежде размером с Фудзи, устремилось тогда ещё выше, рискуя достичь вершины Джомолунгмы. Боги Асгарда!..       Я поняла, что сойду с ума, если просто останусь сидеть на этой скамейке, если мы будем разговаривать под сакурами в лучших традициях дорам. Я никогда не хотела попасть в фильм, потому что моё сердце было отдано дракону. «И если уж у нас всё началось не как у нормальных людей, я не хочу, чтобы всё внезапно начало идти по готовым сценариям! Это совсем не для него».       Приз «Мисс Сумасшедшая сезона весна-лето» достаётся Тихиро Огино, единственной и неповторимой.       Я ткнула его в плечо и резко вскочила со скамейки. Выброс адреналина в тот момент не мог сравниться с моим походом в токийский парк аттракционов.       — Догони, тогда спросишь!       Хаку изумленно открыл рот и тут же улыбнулся:       — Ты же понимаешь, что я тебя догоню?       — Вот и посмотрим! — закричала я, стремительно убегая прочь от него.       И мы начали носиться по парку, как засидевшиеся в школе дети. Я действительно наплевала на то, что нас может кто-то увидеть: кого это вообще может волновать? Но жители нашего города как будто вовсе забыли о существовании этого парка. А, может, Дзэниба в очередной раз остановила время? Прячась от Хаку среди деревьев, я подумала, что была бы ей страшно благодарна за это.       Мы достаточно быстро запыхались, но Хаку не стремился меня поймать, а я не хотела поддаваться. Я так долго ждала его, что просто не могла себе этого позволить, хотя мне хотелось кричать во всю глотку, как я его…       Внезапно Хаку обхитрил меня и выскочил буквально из куста олеандра, я же с победным кличем юркнула под его руками, схватившими пустоту, и пулей полетела к смотровой площадке. В порыве неожиданного вдохновения я перемахнула через забор, ограждавший полукруг утоптанной земли, и с вызовом посмотрела на бежавшего за мной Хаку. Тот будто споткнулся о кочку. Его раскрасневшееся от бега лицо испуганно застыло.       — Тихиро, иди сюда! — резко сказал он, на что я подняла брови и спросила:       — Чтобы ты меня поймал? Нет уж, извини.       Я сделала шаг назад, прекрасно зная, что остаюсь в безопасной зоне. Мне хотелось заставить Хаку нервничать, бояться за меня, чтобы потом он наконец обнял меня и тихо попросил больше никогда так не пугать его…       — Не дури и возвращайся сюда! — Хаку подошел вплотную к ограде, перегнулся через нее и протянул мне руку.       Моё сердце пело от счастья, и я, не выдержав, засмеялась:       — А то что? Ну, что?       Я сделала еще один маленький шаг назад, упиваясь выражением лица Хаку.       Его широко распахнутые зеленые глаза поняли всё раньше меня.       Моя нога, наступившая на землю, внезапно начала проваливаться вниз. Я инстинктивно взмахнула руками, но мне это никак не помогло. Вслед за осыпающими с грохотом камнями в реку полетела и я. Хаку что-то кричал, но его крик заглушали свист ветра и мой собственный визг.       Я успела понять, что, возможно, умру. Я поняла и то, что оползень продолжался. Я хотела крикнуть Хаку, что люблю его, но не смогла. За секунду до того, как после удара камнем по голове надо мной сомкнулась тьма, перед моими глазами мелькнуло что-то невыносимо яркое.