И целого мира мало. Всё будет хорошо.

Гагарину выписали утром следующего дня вместе с дочкой, которую, к слову, назвали Мией, потому что на Люсьену она была совсем не похожа, как бы сильно родители ни хотели назвать её этим именем. Для Полины это было второе счастливое и долгожданное событие в жизни, а для Поли второй сильнейший стресс, который мог закончиться самой настоящей трагедией. И то, что они случайным образом оказались в этой клинике одновременно, было лишь стечением обстоятельств, но таким контрастным, что даже страшно. Попрощавшись с подругой и договорившись с мамой о том, что та приедет только завтра, она вновь осталась один на один со своими мыслями, страхами и переживаниями, что временами отступали и давали возможность пожить спокойно. Из последнего, что порадовало Пелагею за последние два дня, была книга, которую она пыталась дочитать вот уже месяц и в тот злополучный вечер оставила на своей прикроватной тумбочке, а Дима, к огромному удивлению, догадался закинуть её в сумку с вещами, когда собирался. Сама бы она ни за что не стала писать ему только ради книги и просить привезти её, но он слишком хорошо знал свою жену и не сомневался ни секунды в том, что это тоже важная вещь. Мысли о Диме она гнала куда подальше, не позволяя себе снова размышлять на тему их взаимоотношений, потому что это тут же вызывало неконтролируемые приступы слёз. И далеко не факт, что без него ей будет легче и проще проживать этот период, но с ним она уже попробовала, и вот к чему это привело. Тот вечер с момента своего падения она плохо помнила и даже при желании не смогла бы полностью воспроизвести его в голове, но её не покидало ощущение того, что тогда, в скорой, Дима держал её за руку. В те минуты она думала исключительно о ребёнке и не могла успокоиться, воспринимая каждое слово врачей слишком близко к сердцу и додумывая всё самостоятельно. С другой стороны сначала ей что-то кололи, а позже вообще поставили капельницу, и тогда получается, что у него банально не было возможности дотронуться до неё. Как бы то ни было, знать наверняка она не может. Да и так ли это важно теперь?.. Светлана Геннадьевна не находила себе места два дня, прокручивая в голове слова Полины и сопоставляя их с ссорами Димы и Поли, после которых та приезжала к ней. Могло ли там на самом деле быть домашнее насилие, в котором почему-то была так уверена подруги её дочери, женщина не знала и боялась допускать такие мысли, потому что тогда это в корне меняет дело; тогда она сильно ошибалась насчёт своего зятя, в котором до позавчерашнего дня была уверена на 100%. Ей казалось, что Поля бы ни за что не стала это терпеть, к тому же, никаких побоев или синяков странного происхождения на ней никогда замечено не было. Но есть ведь ещё и та часть их отношений, которую от неё намеренно скрывали; та часть, о которой знала Полина, явно не беспочвенно накинувшись на Диму с обвинениями. - Как тебя тут кормят? - спросила мама, в этот раз более детально рассматривая палату, так как в предыдущий визит было не до этого. - Нормально кормят, - без особого энтузиазма отозвалась блондинка, - Пять раз в день... Ещё и уточняют предпочтения в еде... - А что врач говорит? Когда вас выпишут? - продолжала расспросы Ханова, хоть и прекрасно знала про заявленные пять-семь дней. - Если всё в порядке, то через пару дней, - хмыкнула она, понимая, что сейчас наиболее подходящий момент для одной немаловажной детали, - И если ты не против, то после выписки я поживу у тебя... Это стало последней каплей, потому что дальше делать вид, что ничего не происходит, было уже невозможно. Резко развернувшись, женщина отошла от окна и приземлилась в кресло возле кровати, а её настрой априори не предвещал ничего хорошего. - Что у вас происходит с Димой? Что за ужасы тогда говорила Полина? - на одном дыхании выпалила она, обеспокоено глядя на дочь, - Поль, он поднимает на тебя руку? - Давай раз и навсегда закроем эту тему, - согласно кивнула Пелагея, понимая, что само по себе это не закончится, а Димину репутацию идеального зятя ещё можно спасти, - Он дал мне пощёчину: один раз и очень давно. Оправдания этому нет, но у меня была истерика, я тогда наговорила ему ужасные вещи. А он потом ещё долго просил прощение и ни до, ни после такого себе не позволял. С лестницы меня никто не толкал, я сама оступилась... А Полина просто придумывает то, чего нет. - Честно? - наивно переспросила Светлана Геннадьевна, очень надеясь, что это правда. - Честно-честно, мам, - ответила она, невесело усмехнувшись такой её реакции, - Я бы никогда не вышла за него замуж, если бы была хоть малейшая вероятность того, что этот человек может меня обидеть. - Тогда почему ты собираешься жить у меня? Неужели Дима всё-таки изменил тебе с этой Мариной? - рассуждала та, пока не наблюдая объективных причин для этого решения. - Не знаю, - призналась Поля, на секунду закрыв глаза и нервно сглотнув ком, подкативший к горлу, - Я, как ты говоришь, свечку не держала... - То есть он тебя не бьёт, и в измене ты не уверена, но жить с ним всё равно не хочешь, - подытожила женщина, скептически хмыкнув. - Он мне соврал, - пожала плечами она, не сумев скрыть дрожь в голосе и поджав губы, - Всё, мам, пожалуйста, я не хочу об этом говорить! - Всё хорошо, Поль, я тебя поняла, - проговорила мама, накрыв её руку своей, - Главное, не нервничай... Живи, сколько нужно, я тебе всегда очень рада. А вот сама Поля была не очень рада такому повороту в своей жизни, хоть и понимала, что так будет лучше. Мамина квартира была для неё этакой «транзитной зоной» и нейтральной территорией на время принятия более глобального решения: вернуться домой к Диме или переехать обратно в свою квартиру. Только она пока была совсем не готова к таким решениям, по-прежнему запрещая себе думать об этом. И пока более-менее успешно получалось. А Дима не мог не думать о ней и прогнать эти мысли из головы, ещё и по максимуму исключив из своей жизни работу, что было, наверно, вообще не логично с его стороны. Это нужно было сделать чуть раньше, примерно неделю назад, чтобы не доводить ситуацию до той ссоры, до падения и до больницы; чтобы просто быть с ней рядом и всё. Большего от него не требовалось, большего она и не хотела. Возможно, и это было бы странно, если бы они целыми днями сидели дома и просто смотрели друг на друга, но они так сильно хотели этого ребёнка и так сильно боялись его потерять, что наверняка была какая-то альтернатива такому количеству работы, которую он на себя взвалил. А теперь, когда к риску потерять ребёнка в Димином случае добавился ещё и риск потерять жену, он спохватился и решил незамедлительно выйти в бессрочный отпуск. Наверно, в этом был какой-то смысл, ведь в первые несколько часов он думал, что больше не отойдет от Поли ни на шаг и будет рядом каждую секунду как минимум до трёх лет ребёнка, как максимум до восемнадцати. А сейчас ему казалось, что будет просто нечестно с его стороны продолжить жить и работать, как ни в чём не бывало; что он может пропустить что-то важное, если оставит всё, как есть, и ничего не изменит в своём образе жизни. Поэтому между работой и семьёй он абсолютно осознанно выбрал семью и собирался что-то менять.