Unknown victims of Charlie Manson

Урок математики, несмотря на все их вполне себе обоснованные опасения, отошел на удивление тихо и спокойно, ведь вместо той приставучей старушенции урок вела сегодня какая-то неизвестная им женщина средних лет. И на волне того, что на них сегодня не обращают особого внимания, Стив с Чарльзом даже ухитрились каким-то образом обсудить еще разок их план, на ходу сглаживая все его неровные углы и прикидывая что могло пойти не так. План их оригинальностью похвастаться не мог, но, как говорится, чем богаты тем и рады: после математики они должны были пойти вместе с Крисом в кабинет химии, получить подтверждение того, что те таблетки, которые он вытащил вчера вечером из сумки Кэрри — наркотик, а после этого нужно было идти всем вместе к отцу Кэрри, дабы выдать ему правду о том, чем занимается его дочь. Все было проработано весьма профессионально и хорошо, у них даже были под рукой двое парней, которых Кэрри подсадила на наркотики, когда тут еще не было Уотсона, но почему-то именно сейчас у Чарльза на душе начали противно скрести кошки, и ничего с этим он сделать не мог, как бы не старался! Было ли ему жаль Кэрри? Да, конечно, но совсем не из-за того, что её ждет после того, как отец обо всем узнает. Нет, совершенно не из-за этого, такое все равно когда-нибудь бы вскрылось, и она не могла не понимать того, что бесконечно её схема работать не будет! Всему рано или поздно приходит конец, даже хорошей, сытой, благодаря чужому горю, жизни. Не суть это важно! Ему было жаль её из-за того, что она явно уже давно променяла свои совесть, разум и элементарные понятия о том, что такое хорошо и плохо на алкоголь и наркотики! Это было плохо, данное Уотсон понимал так хорошо, как никто другой. Особо это было погано для хрупкой, миловидной девчонки, как она, ведь следом за этими обычными человеческими качествами и понятиями могли пойти на хер и мораль с принципами, и Кэрри, исходя из её поступков, находилась на полпути к данному решению, если уже ни в одном шаге от него. Естественно, он и сам тоже не был святошей, черт возьми, но почему-то в его сознании всегда оставалась часть разумности, даже если он был «в ничто» после выпивки, и он прекрасно понимал, что говорил и творил в таком состоянии. Подставлять других людей, подсаживая их на наркотики без их на то согласия, виделось для него чем-то настолько мерзким и грязным, что он сразу мысленно зарекся, что делать такое не станет даже при условии того, что будет с голодухи помирать! Не понимал он как такое можно было творить находясь в адекватном обществе. Ну вот не понимал и все тут! Если у нее самой воля — полное говно, зачем тогда всех награждать тем же самым?! От этой гадости же крайне сложно потом избавляться, даже если речь шла об обычной кислоте. А насчет чувств родителей наркоманов он вообще задумываться не хотел — его тут же холодный пот прошибал, когда перед его глазами вставал представленный его живым воображением образ его строгой мамы, всегда относившейся к этой гадости крайне негативно. Она даже к его абсолютно обычному для их лет фанатизму от «The Doors» относилась отрицательно, ворча всегда, когда он включал их песни после тяжелого дня в школе, дабы расслабиться. — Вот скажи мне честно, сынок, чему тебя может научить наркоман и алкоголик? Этот Моррисон же вечно на ногах не держится даже, когда на сцене находится! — то и дело причитала мама Уотсона, а он в ответ на это лишь улыбался и похлопывал её по плечу, отшучиваясь, что ему просто нравится его голос и все, прибавляя к этому то, что ей не о чем беспокоиться. В реальности же его интересовало в нем немножечко другое, хотя его маме, набожной женщине с достаточно радикальными политическими взглядами, знать об этом было совсем не обязательно. Она бы все равно сына своего в этом не поняла и уж точно бы не поддержала! Все дело было в его полной свободе и только в ней! Джим просто был полностью свободным в своем творчестве, проявлении своего внутреннего «Я» и отношении к жизни и политике в общем и целом, и мог спокойно выражать свой протест, не думая ни о ком. Именно в этом и состоял его своеобразный шарм для людей возраста Уотсона. Даже «Битлз», при всем его к ним уважении, были более аккуратными и осторожными в своих словах, касаемо политических или религиозных аспектов, и не часто использовали все эти весьма злободневные темы их времени в своих песнях, несмотря на то, что их частенько видели с плакатами, где было написано «Make love, not war» и прочими мирными призывами к правительству. Но все это было не про Джима! The Doors в этом были прямыми и, как никто другой, понятными. Моррисон не боялся во всеуслышание говорить о той гадости, которая окутала их страну сразу после смерти Кеннеди, он не был обременен какими-либо уже давно устаревшими устоями, которые все еще поддерживали мама и отец Уотсона, говоря все, что ему хочется, напрямую и ситуация, произошедшая с ними год назад в одном из самых известных сейчас клубов Голливуда под названием «Whisky a Go-Go» была тому ярким доказательством! * Тогда, во время их запланированного там концерта, находившийся под воздействием травы из-за разрыва со своей школьной подружкой, Моррисон позволил себе совсем уж непристойное, даже для их времени, высказывание прямо со сцены, и владелец тут же выгнал оттуда группу взашей, обозвав при этом Джима законченным извращенцем. В ответ на это Моррисон лишь довольно улыбнулся ему и спокойным тоном сказал: «Что же, вы еще пожалеете». И они реально пожалели, причем почти сразу, но было уже поздно что-либо менять, ибо возвращаться в «Whisky a Go-Go» гордый парень не собирался и правильно делал. Потому что каждый должен отвечать за свои решения! К такой же свободе, в том или ином её проявлении, стремился и Чарльз Уотсон. Своих родителей безусловно уважал и безумно любил, все еще пытаясь сохранять своё лицо и ту идеальность, к которым они привыкли, но их излишняя набожность и стремление контролировать буквально каждый его вздох уже давно начали бесить неимоверно! Порой ему казалось, что его родители совершенно честно считали, что знают лучше как именно ему жить, что делать, где работать и что слушать. Неравен час, они ему и жену нашли бы сами, его при этом не спросив! Безумие какое-то одним словом. Таким же, по информации, известной со слов прессы, был и отец Моррисона. Суровый военный настолько замотал сына тем, чего хотел от него сам, что в итоге Моррисон заявил прессе, что его родные мертвы. Он, как в общем-то и отец Уотсона, тоже не поддерживал всё то, что делал Джим, хотя отец Моррисона был еще жестче в своем подходе: в одном из своих писем к нему он написал, что Моррисон бесталанен и ему следует бросить все это «детское баловство» и вернуться домой. Конечно же ни одно его слово не имело ничего общего с правдой! Несмотря на достаточно стандартный для вокалистов тех лет, но все равно плавный, мелодичный и приятный на слух, тембр его голоса он был самородком, и заключалось это не только в его имидже и смелом поведении на сцене, нет, все это ярче всего проявлялось в его творчестве вне группы. На сцене он был разбитным, дерзким и взрывным, но не так, чтобы настоящим. Зато в стихах его проявлялся настоящий Джим, которого не видел никто, кроме одного человека, ну или просто остальные не хотели видеть его таким. А еще у него была его Памела Курсон! Единственный человек за всю жизнь Моррисона, кто видел его реальным. Для серьезного Чарльза это было отдельной темой, на которую ему было приятно и интересно поразмышлять. Он частенько думал о том, каково это, когда рядом с тобой находится девушка, одна мысль о которой каждый день заставляет тебя открывать глаза и продолжать дышать, даже если тебе уже не хочется это делать? Что это за чувство такое, когда рядом с тобой находится человек, ради которого ты сделаешь все, что только понадобится, даже если придется свернуть горы или перевернуть мир с ног на голову? Джим любил играть с жизнью и смертью, что уже давно мог бы отправиться к про отцам, но Памела была рядом с ним, несмотря на их конфликты, и он оставался тут, на этом свете, ведь тут была она, и ради нее ему стоило продолжать просыпаться. Скорее всего именно это служило главной причиной того, почему Уотсон все еще не привел ни одну девушку в их дом, игнорируя все подколки брата на эту тему. Просто все те девчонки, с кем ему уже довелось встречаться, а их, что уж тут говорить, было не мало, не были теми, ради кого ему стоило жить. Они были очень милыми, добрыми и веселыми, но при всем этом ни одна из них не давала ему то самое ощущение, которое было видно невооруженным взглядом на фотографиях Джима, когда рядом с ним была Пам. Если бы он нашел ту единственную, от которой у него бы перехватывало дух, он бы тут же привел её домой. В тот же день, ни сойти ему с этого места! Хотя что мелочиться — он бы женился на ней сразу же, если бы возможность такая была! Но, увы и ах, такую пока что он видел только во сне, и черт разбери, существует ли она в реальности. Так вот он и жил в последнее время, порой присматриваясь к некоторым девушкам, но быстро понимая что это не то, что ему нужно… — Хэй, Уотсон, ты заснул что ли там?! — какой-то обеспокоенный и достаточно громкий окрик Кристофера, сидевшего на предыдущем ряду, чуть пониже Уотсона и Стива, заставил Чарльза оставить мысли о Кэрри, родителях и The Doors, встряхивая головой и кривовато ухмыляясь в ответ знакомому. Видимо, надолго он залип, неудобно-то как! — Нет, я просто вспомнил о маме, извините… На чем мы там остановились? — На том, что круче жениха моей сеструхи только вареные яйца, — хохотнув отозвался Крис, помахав перед Уотсоном небольшим записывающим устройством, которое Кай собирался использовать сегодня против Алекса. — Он прямо как Джеймс, мать его, Бонд! Записал всё, включая слова Алекса о том, что бизнес мол такой, все зарабатывают как могут! Я прямо зауважал его, теперь только к деканату пойти осталось. С такими доказательствами он нам поверит и будет обязан что-то сделать, даже если он с ними в доле! — Не ори так, Кристофер, а то эта тетка может все-таки услышать, что мы болтаем о чем угодно, кроме уроков и впаяет тебе прочерк… — деловито хмыкнул Уотсон, качая головой. — Да и парни с верхнего ряда могут услышать тебя и предупредят Алекса. — Ты смотришь слишком много шелухи, мужик, — подхватил друга Стив, рассматривая небольшую штучку в руках у парня. — Он крутой, но не настолько. Лучше скажи сразу что он у нас попросит за это, мы же его подставляем сильно… — Ой, да бросьте, он переживет! — тихонько хмыкнув, тут же отозвался Крис, запихивая записывающее устройство обратно в карман. — Вам не стоит волноваться, даже если они узнают — как тогда они смогут выкрутиться?! На записи же его голос, и ясно слышно, что его никто за язык не тянет при этом! — Да черт их знает, эти люди собаку же съели на таких вещах… — парировал ему Уотсон, параллельно записывая все задания, которые учительница выводила на доске для занятий на дом. — Действительно, что сказал Кай? — Ну, сказал что ты его должник, но он не придумал еще чего хочет от тебя. Да, — с ухмылкой отозвался Крис, тоже приступив к записям в тетради. — Не бойся, он не извращенец и сексуальное рабство тебе не грозит! Иначе моя сеструха уже давно оторвала бы ему яйца. — Фи, как неприлично! Давай-ка поразборчивее в словах, Уотсон этого не любит у нас. Да, святоша? — деланно брезгливо поморщившись, отозвался Стив, кивая головой в сторону друга и поднимаясь на ноги после того, как за дверью прозвенел звонок. — Как ты только целуешь свою маму этими губами? Услышав все это, Уотсону уже было захотелось выдать другу подзатыльник за извечную нетактичность, но увидев, что Криса это никак не задело, Чарльз резко передумал, лишь качая головой и картинно закатывая глаза. Ну что вот за человек такой? Будто бы его реально воспитывали в зоопарке! — Не маму, а бабушку, прошу заметить! — как ни в чем ни бывало отозвался Крис, разводя руками и собирая свои вещи. — Моя мамочка подалась в хиппи еще с начала шестидесятых и сейчас там где-нибудь, небось, втыкает под кислотой в небо над головой. И зовут её не Присцилла, а какая-то «Звезда» к примеру. — Ты извини моего друга, Бога ради, он не соображает вообще, чего несет, — скороговоркой пробормотал себе под нос растерянный ответом Криса Уотсон, все же выдав Стиву подзатыльник и тормозя у самой двери. — То бишь, он вообще никогда не думает, прежде чем что-то ляпнуть! — Ой, да брось ты извиняться, Уотсон, все прекрасно, — беззаботно усмехаясь, отозвался Крис, уверенно шагая по коридору к лестнице, ведущей вниз. — Я уже давно забил, это её выбор. Как моя бабушка говорит: «Если ей хочется быть безответственной сволочью — пускай, виновата в этом только она…» Сказав об этом он уже было собрался спускаться вниз, но вовремя затормозил, подав друзьям знак, чтобы они тоже остановились, немигающим взглядом наблюдая за Кэрри, стоявшей на лестнице между вторым и третьим этажами и явно кого-то высматривающей в толпах студентов. — Смотри-ка, Чарли, твоя подружка! — тихонько захихикав, констатировал факт Крис, покачав головой. — Нам надо как-то пройти мимо нее. Какие-то предложения? — Она мне не подружка! — моментально вспыхнув, возмущенно отрезал Уотсон, бросив на Кэрри мимолетный взгляд. — Черт знает, нужно бы отвлечь, но у меня глаза на нее не смотрят. Пересекаться с Кэрри ему реально не хотелось, но, судя по ситуации, бежать от этого Уотсону было некуда, поэтому он только вдохнул поглубже и, безэмоционально бросив друзьям короткое: «Ждите меня в кабинете», начал спешно спускаться по лестнице для пущей правдоподобности специально смотря себе под ноги, чтобы Кэрри подумала, что он натолкнулся на нее просто так, а не для того, чтобы скрыть их план. Что он может ей сказать вообще после всего? Этот вопрос сейчас, пожалуй, волновал его больше всего, но, несмотря на всю его неуверенность в своём плане, внешне Чарльз выглядел вполне спокойно, поэтому перехватившая его на лестнице Кэрри ничего не просекла, посмотрев на него в упор и уводя не сопротивлявшегося парня подальше, в сторону темного уголка под лестницей, уже даже не думая беспокоиться о том, что их может кто-то увидеть. Она должна была все же попытаться что-то сделать! Должна.