Мне нужно полгода или один день

      Тонкий, тянущийся ввысь фонарь с такой высоты смотрит на землю и освещает лишь маленький кружок света у своего основания. В нем Тэен и стоит в ожидании, прижимая к груди пакет. Пара килограммов стирального порошка и баллончик освежителя воздуха — вся его ноша, но ночью в тиши, под желтым светом фонаря в одиночестве она весит почти как ретривер его тети, и Тэен готов все это бросить, но ему жалко сумку. В последнее время некогда стирать, а в очереди уже стоит толстовка, а воду надо экономить, и локоть ноет и просит мази.       Нет никакой гарантии, что его ожидание под фонарем не бесцельно. Но, когда он уже прошел вперед по мостику к остановке, почувствовал зов одинокого фонаря. Он поворачивался туда и обратно несколько раз, готовился развернуться к магазину, собирался броситься домой, возвращался чтобы что-то сказать и кидался бежать сломя голову.       Остановился Тэен в нерешительности под фонарем. В телефон специально не заглядывал, чтобы не разочаровываться — прошел, наверное, целый час. Чего он ждет, стоя тут? Будет ли он караулить здесь кого-то всю ночь? Может быть, на него нападут и отберут телефон, дадут по голове. Стоять здесь — все равно что напрашиваться на неприятности.       Но выпрашивать дальше не имеет смысла. Неприятности идут по заказу, шаркая через раз кроссовками, натягивая сваливающуюся с плеча серую кофту на молнии. Фигура не менее вытянутая, чем фонарь, и обтянута темнотой так же плотно. Это не герой, который приходит на помощь в критический момент, когда зрители уже отчаялись. Это проблема в серой кофте и спортивных штанах, бредущая на поводке случайной судьбы по тихой сумрачной улице к остановке через мост. Неужели окажется, что и живут они где-то не так далеко друг от друга, как Тэену бы сейчас очень хотелось.       Джэхен замечает его издалека. Тэен понимает это по его шагу, который в момент становится устойчивее и размеренней. Его руки болтаются по бокам и выдают, что он нервничает. Или он ходит так всегда, откуда Тэену знать.       В свете фонаря, ровно в центре, Джэхен останавливает свой путь. Они стоят в желтых кругах, точно герои разыгрывающейся на сцене драмы. Ну, а если без драмы, то сейчас фонарь превратится в НЛО и их обоих утянет световым лучом внутрь. Они станут опытными образцами для инопланетян, заставят пришельцев убедиться в нелепости земной расы и навсегда оставить эту планету вариться в бессмысленном существовании. А до этого они устроят диверсию, чуть не сломают корабль и рискованно сбегут, выпрыгнув через люк с найденными случайно парашютами.       Утирая рукавом глаза, Тэен смущенно хмурится сам себе из-за того, что позволил воображению разыграться и начать рисовать какие-то волшебные сюжеты, где они с Джэхеном партнеры, команда, пара. За это небольшое отступление проблема подошла вплотную и ткнула ему в живот чем-то твердым и неприятным.       Тэен смотрит вниз, ожидая увидеть хотя бы нож, чтобы потом поднять глаза и посмотреть в последний раз на сумасшедшую улыбку парня, вспоровшего ему живот из-за посудки. Ничто не сверкает металлом в темноте, да и неприятные ощущения он испытывает лишь потому, что из-за падения живот превратился в чувствительную область и заставляет мычать, даже если в него упирается сплющенная пластиковая упаковка.       Это смятый, словно по нему проехался каток, набор, из-за которого все случилось — встреча, знакомство, погоня, распластанные на полу люди и баллончики. Но знакомства не было, ведь Тэен так и не представился.       Он берет сплющенную, уже совсем бесполезную вещицу и с трепетом проводит по ее заострившимся краям пальцами. И правда, можно порезаться. Он спрашивает Джэхена, зачем. Он сам точно не уверен, какое именно зачем он озвучивает.       Под мостом течет мелкая, спокойная речка, вокруг в тонкой траве стрекочут насекомые, и даже одна лягушка запускает очередью кваканье. Пахнет илом, влажной зеленью, перегревшейся лампочкой, шалфеем и морской солью. Он принюхивается и тянется носом к шее Джэхена, но сразу качается назад, на пятку.       — Бу-бум, бу-бум, — бурчат прямо из его собственной грудной клетки и постукивают по ребрам. Там начинается активная работа: в печку бросают уголь, запускают ход шестерни, колеса трогаются с места и кровь разгоняется в жилах. Печь пылает, раскаленная, ожившая после холодных, безмолвных дней, проведенных в нехватке угля.       — А ты зачем убежал? — пристальный взгляд распаляет его и снаружи. Тэен хватает воротник кофты в надежде затянуть, запереть огонь внутри. Джэхен подхватывает снизу его локоть, едва касаясь. — Ты замерз?       Тэен мотает головой, из ушей его пар наверное вьется рваными клубами, замерзнешь тут.       — Все нормально. Все хорошо, — с жаром вырываются из его горла слова, — Спасибо тебе за это, за то… Что ты принес это.       Он начинает размахивать вокруг себя умятым пластиком, чем пугает Джэхена, и тот увереннее сжимает пальцы на его остром локте и поворачивает к себе. Тэен замирает, когда видит его глаза — впечатлительные, обеспокоенные. Песчаное дно речки, поблескивающее золотом в лучах света, тревожимое детскими резвыми играми.       В его собственных глазах, вероятно, языки пламени беснуются, лихорадкой отражаются на щеках и кончике носа. Даже его руки разогрелись, он чувствует тепло в самых подушечках пальцев. Никогда Тэен не чувствовал себя таким больным и здоровым одновременно, таким сумасшедше ненормальным и восхитительно похожим на героев, про которых смотрел тысяча и один романтический фильм. Все эмоции смешиваются у него в лице, он хмурится и улыбается с разницей в секунды. Выглядит соответствующе обстоятельствам — несколько часов, минут назад он все же упал с размаха на пол, мог повредить себе не только руку и живот, но и умственные способности.       Его отводят к скамейке, о существовании которой он не знал, хотя ходил этой тропой достаточно регулярно. Тэен расстраивается своей неосведомленности даже по поводу такой крошечной детали. Он ведь частый путник на этой тропинке, бывает не реже, чем заканчивается дома порошок или освежитель. Как так вышло, что он ни разу не спускался по озелененному скату с обочины?       Это расстройство занимает его мысли на некоторое время, пока его усаживают, как маленького мальчика, на лавку и обходят с другой стороны. Джэхен присаживается рядом, без стеснения близко. Тэен, обескураженный, сидит прямо посередине лавочки, и места с обеих сторон от него достаточно мало для парня, который плюхается рядом, широко распахивая колени, с легким смущением отмечает про себя Тэен. Их бедра соприкасаются и Тэена облизывают волны чужого тепла. У Джэхена внутри будто бы тоже метафорическая печь дает стране угля.       Тэен не отодвигается. Джэхен, тихо сидя рядом и виляя ближайшей к нему коленкой, отдает свое тепло, потому что думает, что Тэена знобит. Они застывают вдвоем в коконе уюта, хотя недавно в магазине чуть не подрались, и Тэен ощупывает заново обнаруженные у себя обогревательные элементы.       Ему всегда нравился уют, но он так привык, что кроме семьи и друзей никто не готов им делиться, потому что в ответ тоже что-то надо отдавать. А отдавать Тэен разучился где-то между детством, когда умерла бабушка и родители усыпили грустившего по ней пса, и переходным возрастом, когда в средней школе их распределили по классам, и Тэен, до последнего не в состоянии определиться, чем хочет заниматься во взрослой жизни, по остаточному принципу был добавлен в класс к будущим филологам, где не знал абсолютно никого, и шугался большого количества скромных в одиночку и смелых в стайках девочек.       Ему стыдно, что сейчас он укутан чужим теплом и заботой, и когда настанет время платить по счетам, уже не в первый раз окажется, что его бумажник пуст. Точнее, даже бумажника у него нет. Он же обещал себе больше не поддаваться этим эгоистичным желаниям, чтобы не обманывать чужие надежды. Но надеется ли Джэхен на что-то?       — Ты хотел сказать.       — Что?       Джэхен смотрит на него искоса, он выше, и его веки чуть опущены. Взгляд получается томным. Паровоз, катающийся по венам Тэена, издает предупреждающие гудки.       — Я тебя спросил, зачем ты пришел. Ты не ответил.       Он приподнимает ноги, ощущая, что влага с травы начала проникать сквозь замшу к его носкам. Стянув кроссовки, он забирается на лавку с ногами, кладет кроссовки рядом, и утыкается подбородком в ямочку между коленок. Если так сидеть в носках, то никакой внутренний жар не поможет, и скоро его ноги замерзнут. Долго здесь оставаться нельзя.       Джэхен за его спиной шмыгает носом.       — Я тоже тебя спросил, а ты тоже не ответил. Мы квиты, — он заглядывает Тэену через плечо и шмыгает снова, — У тебя даже ноги приятно пахнут.       Тэен упирается ладонью в чужой лоб и с рычанием отталкивает Джэхена от себя. Тот чуть не валится с лавочки, цепляясь за капюшон Тэена и смеется. Ему ничего не стоило оказать сопротивление, к этому моменту совсем ясно, что он сильнее, но заваливается он совершенно как ива на ветру. Тэен не любит, когда его трогают люди, не делившие с ним ни разу в жизни мясной пирожок, но подлинного негодования в себе отчаянно не находит. Поезд катится по рельсам.       Звук мягкого падения заставляет его повернуться. Джэхен катается в траве из стороны в сторону, похихикивая. В темноте видно его бледное лицо, и только по нему можно понять, что в траве резвится сумасшедший человек, а не буйный пес. Тэен задается вопросом, что он делает здесь. Что они оба делают здесь. Но он и сам не в состоянии ответить, поэтому разговоры заходят в тупик. Джэхен подбирается на четвереньках по земле к лавке и приподнимается так, что его лицо видно только до уровня носа. Его челка собрала росу и влажными полосами липнет ко лбу.       — Ты заболеешь.       Строго сообщает Тэен и поворачивается на ягодицах, чтобы оказаться лицом к коварно выглядывающему из зелени крокодилу. Джэхен продолжает вещать из-под лавки, что это вероятно, и нужно согреться, после чего встает, словно он нормальный и в траве валялся кто-то другой, и садится на лавку. Снова вплотную, чуть наседая на ступни Тэена, облаченные в тонкие белые носочки. Тэен ворчит и пытается вытянуть лапу, но чужая рука ему не дает.       — Я не заболею, если дашь мне согреться, у тебя там словно печь в животе.       Тэен замирает. Внутри печет, но откуда Джэхену знать. Он готов уже что-то ответить, что-то необдуманное и дерзкое, за что потом будет стыдно. Джэхен сам находит, чем продолжить странную беседу.       — И у меня печь, поэтому и я согрею тебя взамен, — его рука ложится Тэену на щиколотку, — Мы все излучаем столько тепла во внешний мир, тратим его бесцельно, в никуда. Разве не стоит дарить тепло кому-то, чтобы оно не пропало? Я тебе, а ты — мне. Так что прими мое тепло, не отказывайся. Прошу. Дарить что-то кому, быть в состоянии что-то дать — это прерогатива, которая есть не у каждого.       Слова эхом блуждают у Тэена внутри черепной коробки, отталкиваясь от стенок и повторяясь снова и снова. Быть в состоянии что-то дарить — звучит так похоже на то, о чем он не позволял себе думать уже несколько лет, не давал мысли даже оформиться. Услышав однажды осуждение, поставил крест на любых потенциальных отношениях.       — А если я откажу? — Тэен дергает и шевелит пальцами на ногах, тыкая ими в бедро Джэхена, — Если мне нечего давать тебе взамен?       — Такого не может быть, — просто отметает его сомнения Джэхен, — Если тебе нечего отдать, значит, ты просто не хочешь ничего отдавать. Скорее всего, ты даже не знаешь, что мог бы дать. Или этот человек не подсказывает тебе сам, чем хотелось бы поделиться, — приходит он к выводу в задумчивости.       — А правильный человек — подскажет?       Тэен чувствует себя ребенком, которого привели в научный музей, показали экспонат доисторического человека, поведали, что существует эволюция, и что все люди произошли от обезьян.       Такое и правда было. Тэен, веривший в то, что его нашла на улице соседская кошка и принесла домой в качестве добычи вместо мышки, а родители сжалились над несчастным, вцепился тогда в лямки своего детского зеленого рюкзачка. Он уже обдумывал, каким образом отомстить сестре за обман, но больше ругался на себя, что так легко поверил.       Тэен слишком доверчивый, слишком легко принимает все за чистую монету. Все люди произошли от обезьян — это научный факт. И я, спрашивает Тэен. И ты, отвечает Джэхен, и продолжает. С правильным человеком тебе не нужны будут фейерверки, сплавы на реках, прыжки с парашютом, лабиринты древних садов и походы к жерлу вулкана. С правильным человеком даже простая встреча — самое незабываемое приключение.       Или это вовсе и не Джэхен говорит. Он улыбается ему тепло и сладко. Слишком по-доброму, словно они знают друг друга всю жизнь, и у него нет никаких сомнений, что Тэен такая же легко подкупаемая улыбками резеда. Стоило бы проучить его, чтобы не попался в руки маньяку. Сидящий рядом, Джэхен не кажется большим и сильным. Он такой же маленький ребенок на огромной и лишь на миллиметр изведанной карте вселенной, как и Тэен. Он, разинув рот, смотрит на звезды, хлопает глазами в непонимании на всякий добрый жест и сам всегда протягивает руку заплаканным мальчикам и девочкам, пытаясь казаться взрослым. По крайней мере, сейчас Тэен готов принять именно такой его образ. Наверное, правильный человек и правда подскажет?       — Я же тебе и подсказываю.       Тэен замирает, потерявшись в своих мыслях. Он не знает, не помнит, на какой вопрос отвечает Джэхен, не уверен, стоит ли переспрашивать. Его губы хлопаются друг о друга, как рот выброшенной на берег рыбы, сами по себе, задавая неозвученные вопросы. Необходимость что-то все же озвучить приобретает остроту, и Тэен издает заготовленное на случай непонятных ситуаций: — А?       Джэхен хмыкает. Он веселится весь вечер за исключением некоторого времени погони с преследованием. Нормально ли это? Тэен такие наклонности замечал из всех своих знакомых только за Тэном, но Тэн — это особый случай. Веселье для него — религия, основанная на состоянии нерушимого, перманентного счастья жить. Даже злится он бойко и радостно, и Тэен несколько раз путался и долго не мог разобрать иронию в высказываниях хитрого товарища.       — Я же тебе говорю, что ты должен меня согреть, потому что волны тепла, излучаемые людьми, не должны быть потрачены. Рассказываю, что мне от тебя нужно. Сейчас, — он намеренно тормозит разговор, разглядывая лицо Тэена, но опускает глаза и продолжает, — Ты — мне, я — тебе. Простой обмен.       Следующее молчание выходит неловким и давит на Тэена, как груз ответственности, которую он не заказывал. Вспоминается, что они знакомы где-то около двух часов — мозг начинает выполнять арифметические упражнения, чтобы снять с себя стресс экзистенциальных исканий. Что такое два часа, чтобы сидеть вместе на лавочке в десятке метров от воды, в темноте и безлюдной тишине, когда твой автобус уже точно ушел. А ты даже не слышал трения колес о гравий дороги и шороха, с каким открываются его двери, хотя слышно в этом пространстве в этот час малейшее колыхание травинок ветром. Они сидят слишком плотно для такого легкого знакомства, стопы Тэена спрятались под чужой ногой до пятки. Он замечает, что Джэхен сидит, чуть отклонившись в бок, чтобы не свалиться несколькими десятками килограмм на лапки в белых носочках.       Тэен чувствует себя обязанным и вспоминает, что ненавидит эти ощущения. Вспоминает, как от него ждали ответных жертв, внимания, актов признательности. Вспоминает, каким немощным себя чувствовал, когда не мог найти в себе искренности, чтобы ответить, и как криво врал, что не верил и сам своим словам. Вспоминает кислый вкус извинений за неспособность оправдать чужие надежды. Вспоминает, как смотрел своему собственному отражению в глаза с отвращением и жалостью.       Джэхен не просит ничего, кроме тепла, и Тэен себя пересиливает, и находит ближайшую тему для разговора, на которую можно срочно перепрыгнуть.       — Я! Я люблю дарить подарки!       Он почти кричит, и его голос разлетается от склона в сторону речки так, что даже лягушки под водой чувствуют вибрации. Джэхен вздрагивает и сильнее вцепляется в его пятку, к которой прирос ладонью. Они оба замечают этот факт, и Джэхен прячет обе руки в карманы.       Пятка Тэена остывает, и он ощущает недостаток чужой руки.       — Только я совсем не умею их выбирать. Покупаю что-то не то, и не дарю в итоге ничего. Ничего же лучше, чем если ты подаришь что-то бесполезное вроде украшения для бутылки вина человеку, который пьет только на новый год, и то — шампанское, и то — только чтобы кинуть туда сожженную бумажку с желанием.       — О, кто-то все же ест бумажки!       Джэхен радостно восклицает и рассказывает, что поедание бумаги однажды стало причиной спора с коллегой на работе. Без гугла он не смог объяснить, в каких обстоятельствах принято есть целлюлозу, и вынужден был отдать коллеге свой ланч, который ему подготовила одна скромная поклонница. При этих словах он даже не краснеет, хотя Тэен считает, что любой скромный человек должен был бы. Джэхен либо совсем не скромный, либо иметь поклонницу, или даже не одну, для него нормальное дело.       Тэен изучает детали жизни этого незнакомого человека, собирает крупицы, но даже не догадывается, что по итогу у него должно собраться. Он знает имя, случай с коллегой, интерес к тепловым волнам, агрессивное стремление купить детский набор посуды — и больше ничего. Ему больше ничего и не нужно, ведь так?       — Я тоже люблю дарить подарки, — вспоминает Джэхен, — и я тоже совсем не умею их выбирать. Но я все равно всегда дарю, я не отчаиваюсь. Да, возможно, моему агенту не нужен крутой модифицированный поднос, чтобы таскать еду в постель. Опять же, почему нет. Что же он, спит на крошках? Это ужасно, ведь они впиваются во всякие места!       Он почесывает поясницу, пока Тэен видит страшные картины бактерий, размножающихся после плотного обеда крошками в своей кровати. Стоп. Не в своей кровати. Поезда прокладывают путь по все новым рельсам. Джэхен не обращает внимания на легкое онемение по соседству.       — Даже если мне совершенно нечего дарить — можно же дарить внимание. Спеть песню, станцевать, поделиться едой. Люди так недооценивают тех, кто делится своей едой. Эх. Я отказываюсь верить, что, если кто-то воспринимает мои подарки как бесполезное ничто, и считает, что я совершенный импотент в плане выбора подарков, то я должен перестать это делать. Найдется тот, кому понравятся носки в виде целого лица Спанчбоба! То есть, то место губки, где его лицо, или там вообще он весь убирается…       — Я бы был в восторге от таких носков.       Тэен спрыгивает с ягодиц на колени, чтобы показать свою активную позицию по данному предложению, и неприятно ударяется и так отбитыми коленками по древку. Ему больно, и он готов ныть и жаловаться на свою неосмотрительность, но замечает лицо Джэхена.       Не такой большой послужной список людей, которых Тэен заставил улыбаться, сам, своими репликами, с полным осознанием, что сделал человеку хорошо и именно к этому стремился. Тэен готов добавить на листочек формата крошечного блокнота еще одно имя. Нет никаких сомнений.       Признание Тэеном ценности носков со Спанбобом сделало Джэхена счастливым в эту минуту, иначе как можно объяснить это выражение. Это не совсем улыбка, не ухмылка, не усмешка, но чуть светится кончик носа и щеки, и глаза не складываются в копирку лисьих, но в них плавают зайчики на вафельных плотах по волнам разлитого теплого молока с медом. Джэхена хочется лизнуть, он словно одна большая радостная конфета.       — Может быть, мы и правда нашли друг друга, — Джэхен покачивает головой и постукивает ногами в такт слышной только ему мелодии. Это самая романтичная ночь между автобусной остановкой наверху и заболоченным водоемом внизу, сверху не хватает только крошечных блестящих точек, но равнодушные звезды всегда пропускают все самое интересное в жизни людей.       Вокруг так много воздуха, и весь он чем-то пропитан. Пахнет водой, пахнет травой, морской запах тонкой лентой струится, еле уловимый. Тэен теряет способность чувствовать их все, в легкие словно попал пепел или угарный газ. Этот пожар внутри сожжет его живьем, и у него слезятся глаза от угара.       Он уваливается сначала на спину, чтобы вытащить ноги из теплого убежища, и переворачивается через себя, чуть не падая на землю. Джэхен встревоженно дергается, пытается его поймать и касается оголенной кожи его запястья. Касания Джэхена становятся абсолютно невыносимыми, обещающими оставлять шрамы, и Тэен отпрыгивает сразу на метр. Он давится словами. Ему нужно бежать, уже столько времени, давно пора быть дома, его ждут.       Кто его ждет, он же написал сестре, что не придет. Чуть не вываливая телефон из кармана, он хватает прохладный корпус и жмет кнопку. Экран слепит им обоим глаза, привыкшие к слабому отсвету фонаря. Через склеенные веки он успевает заметить несколько оповещений — все они о сообщениях сестры. Конечно, она беспокоится. Его сестра беспокоится о нем, он поворачивает телефону Джэхену в лицо, тот отмахивается, прикрывая глаза. Ему давно пора быть дома, поэтому именно туда он и направится сейчас, сию секунду.       Он забирается по склону быстрее любого горного козла, преодолевающего каменные хребты. Джэхен кидает ему вслед обеспокоенные вопросы о том, как Тэен планирует добираться. Его голос тоже взбирается по склону, но Тэен уже прямо под желтым кругом фонаря.       Он два раза выдыхает и пускается с места. За объяснениями он успел натянуть свои кроссовки, но шнурки неприятно упираются в ногу, он натрет мозоль, если продолжит и дальше бежать без остановок. Тэен знает, что его выносливости не хватит до дома, пусть и спринтер из него так себе. Нельзя терять ни секунды. С одной скоростью он бежит от силы десять минут, спотыкается и чуть не падает. Приходится остановиться и опасливо оглянуться.       По дороге в темноте за ним никто не идет. Он слышит визг и хватается за телефон в кармане. Оказывается, кто-то выгуливает в ночи золотистого лабрадора. Джэхен не погнался за ним. Тэен на всякий случай вглядывается в темноту дороги еще некоторое время. У него нет сил бежать, а если его никто не преследует, то и нечего тратить свои силы. Утром начнется новый тяжелый день, плохо будет прийти домой совсем убитым. Джэхена и правда нет. Тэен вздыхает облегченно и поправляет толстовку. Действительно, было бы странно, если бы Джэхен побежал вслед за ним. Парень, убегающий второй раз вечер, ясно дает понять, что не хочет твоей компании. Второе «нет» уже совсем сложно посчитать за скрытое «да».       Он трогается с места, останавливается и смотрит назад в последний раз. Все равно никого. Он чувствует усталость в ногах, саднит локоть, проложенные рельсы падают с обрывов в пустоту. Никого и ничего нет. Прохладный ночной ветер гладит его острые скулы и ерошит волосы. Это секундные касания, и на самом деле — их не существует. Тэен идет совершенно один, и ему кажется, что за один вечер он совсем истончился, пустота внутри стала шире, а он сам все больше похож на оболочку человека. Тэена становится меньше, а пустоты больше, и она принимает его форму. Скоро он станет полупрозрачным, а потом совсем исчезнет, и его, стертого в пыль, тоже унесет ветер.