Эффект Ханны

Why you didn’t tell anyone? No one asked.

— Джессика рассказала мне о синдроме Дженовезе. Китти Дженовезе, наверное, вы слышали о ней? Посреди дня пырнули ножом в спину. А потом изнасиловали. Все это видели, но ничего не сделали. Гавно полное, а? Джастин смотрит на Портера, и, впервые за долгое время, психиатр не может прочитать парня сразу. Он выглядит пустым. Словно он умер несколько дней назад, просто этого никто не заметил. Портеру даже не становится смешно, когда эта мысль забредает в его голову. С этими детьми, в это время… Возможно и не такое. Фоули говорит еще о чем-то. Заполняет тишину словами, которые, кажется, даже он сам не до конца понимает. Просто складывает их в подобия предложений, делает вид, что они имеют смысл. Портер рисует в планшете квадраты, закрашивает их сплошь черным. Он не любит новости, избегает их всеми силами, но они все равно его находят. Например, вчера ему позвонила старая знакомая, однокурсница. Как выяснилось, она переехала в Нью-Мехико и открыла там частную практику. Сосредоточилась на психотерапии, на помощи людям с ПТСР. Эхо ее слов до сих пор преследует Портера. Он не уверен, что ее голос, мягкий, тихий голос, спрашивающий о том, что делать с ребенком, который уже не ребенок, который уверен в том, что должен умереть, не будет преследовать его во снах. "Путешествия во времени, Портер. Думал ли ты, что мы будем работать с таким?". — Ты уверен, что она оказывает на тебя хорошее влияние? — прерывает речь Джастина. — Что? Кто? — Джессика. Она говорит с тобой о странных вещах. Об убийствах, смертях, авариях. Мрачно, не находишь? Впервые с того момента, как он зашел в кабинет, глаза Джастина загораются. — Да кто ты, бля, такой, чтобы решать такое?! — он вскакивает, хлопает кулаком по столу. Портер лишь удивленно приподнимает брови. Ни тени испуга на лице. — Сядь, пожалуйста. Оставшиеся десять минут сессии они сидят в неловкой тишине. Если прислушаться, можно услышать, как кто-то играет на пианино. Не Алекс, потому что этот кто-то использует лишь три клавиши. — А все-таки… почему? Зак крутит в руках бейсбольный мяч Алекса, смотрит на него исподлобья. Владелец мяча лежит на кровати, вглядывается в свои руки, словно в них сокрыты ответы на тайны Вселенной. — Может быть, Клэй молчит, потому что ему кажется, что тишина лучше, чем херня. Он растягивает слова. Улыбается, так по-особенному радостно. Зак думал, что блондин так вообще не умеет. — Или почему? — Может быть, потому что если он начнет говорить, то будет кричать и кричать, пока его голова не взорвется. Пуф. Пуф. Пуф, — смеется. — О, или, или, или потому что они раньше не слушали. Ну, знаешь, когда Ханна… Или он сам. Или я. Он знал, что я собираюсь сделать. С другими было иначе. Они не планировали. Они не оставляли записок. А ты оставил письмо? Оставил? Алекс поворачивается набок, кладет ладонь под щеку. Лихорадочно блестящие глаза, приоткрытый влажный рот. Сердце Зака ухает вниз. Он спрашивает опять, едва шевеля непослушными, онемевшими губами: — Какая еще может быть причина? — Нет таких слов. — Что? — Любые слова кажутся тупыми по сравнению с тем, насколько ему больно, страшно, грустно. Он не знает, как сказать, какие слова подобрать, а это говорит о многом, потому что малыш Клэй из умников. Из детишек, которые вырастают в писателей, в тех, которые отрезают себе ухо. Повторяет "ухо" несколько раз, смеется. — Чем эти гады меня накачали? — пытается удержать свои щеки, но снова срывается на смех. — Какого хрена, я с тобой болтаю, я же тебя терпеть не могу. Зааак Дээээмпсиииии, — прыскает. — Нет, так-то ты ничего, чисто внешне, мордашка симпотная, под одеждой наверное тоже ничего так, но блин, твой стиль жизни, чувак. Не одобряю, вот совсем. Сов-сем. Сооовсеееем. — А мы раньше дружили, не помнишь? — Чувак, нам было сколько, семь? Выбора не было особо. — Если бы ты мог выбирать, ты бы не дружил со мной? — Зак вглядывается в лицо Стэнделла в поисках ответа. Якоря. Смысла жизни. — Тогда? — фыркает. — Я же не знал, что ты насильником вырастешь. — Эй! — один быстрый бросок, почти неуловимое движение, и Зак сжимает запястье Алекса. — Я никого не… Смущается под прямым, холодным взглядом, гладит большим пальцем выступающую косточку. — Какая разница? — шепчет Стэнделл. Самое ужасное для Зака, что с губ Алекса не сходит улыбка.