Фокусник из трущоб

      Одежду Фома подготовил заранее: его соседи не должны были ни о чем догадаться. Камуфляжные штаны он спрятал под подушку, чтобы суметь быстро достать, когда придет время. Где-то к одиннадцати мужики захрапели, они вообще никогда не жаловались на плохой сон. Полежав еще с полчаса, при этом пытаясь вспомнить приемы рукопашного боя, которым обучался еще в армейке, Фома сделал вывод, что может быть с не самым серьезным противником он справиться сумеет.       Мельком оценив время на своем телефоне, Фома понял, что пора собираться. На ощупь справившись с одеждой и шнурками незаменимых берцев, он еще раз, на всякий случай, осмотрел комнату, уже стоя на подоконнике, — все спали. Вот и хорошо. Фома аккуратно открыл оконную раму и смело ступил на широкий карниз. Несколько метров — и он оказался на козырьке у черного входа.       Автомобиль доктора стоял, как и договаривались, неподалеку. Когда Фома почти бесшумно спрыгнул на землю, откуда ни возьмись появился Ян, без своей дурацкой шапочки, с очень серьезным выражением лица и хвостиком на затылке.       — Ты чего сюда приперся? — зашипел Фома, боязливо оглядываясь по сторонам.       — Я хочу посмотреть, — упрямо ответил Ян. Он понимал, что Фома не будет рад его визиту, но твердо решил не оставлять друга в вероятной опасности.       Дверца машины открылась, и показалась голова доктора, вопросительно поглядывающего на молодых людей.       Глядя на плотно сжатые губы Яна, на то, как ходуном ходили желваки на его профессорском лице, Фома понял, что тот настроен категорично.       — Зря я тебе вечером все рассказал, ладно, пошли, — он приглашающе кивнул головой и направился к автомобилю.       — Ты кого с собой притащил? — возмутился доктор, когда Фома вместе с Яном плюхнулся на заднее сиденье.       — Это брат мой, — Фома откинулся на мягкую спинку, — ехай, ехай!       Иннокентий сердито засопел и повернул ключ в замке зажигания:       — Его не пустят.       — Я на улице подожду, — мрачно сообщил Ян о своем решении.       Машина тронулась с места.       — В этот раз денег с тебя не беру, попробуй для начала. Соперник может быть любой. Там и бывшие спецназовцы, и заезжие гастролеры, и банковские служащие, которым нужно просто сбросить пар, а еще просто отбитые на всю башку ушлепки. Короче, как повезет. Помни: никаких взвешиваний. Против тебя может выйти двухметровый здоровенный амбал. Дерешься без обуви и верхней одежды. И никаких перчаток, — машина выехала на проспект, хорошо освещенный ночными огнями.       Фома был сосредоточен, он уже и сам не понимал, правильно ли поступает, согласившись участвовать в подобном мероприятии, но отказаться уже не мог.       — А где сие мероприятие проводиться будет? — осторожно поинтересовался Ян, приподнимаясь с сиденья и наклоняясь в сторону доктора.       — Сегодня в восьмой школе, в спортзале. А так, каждый раз в новом месте, чтобы не засветиться. Участники и зрители узнают о месте только в день боя.       — И директор, значит, в доле, — усмехнулся Ян.       — А что тут такого? — зло огрызнулся Иннокентий. Он вообще был крайне недоволен лишним свидетелем, да и вообще все его раздражало: оплетка на руле разболталась, левый дворник безобразно размазывал омывайку по пыльному стеклу, любовница намекала на дубленку к зиме — одним словом, никакого покоя в жизни уставшего врача не предвиделось.— Все получают прибыль, каждый крутится как может. Молодой человек, деньги бывают трех типов: честно заработанные, честно украденные и честно полученные за ловкость мысли и находчивость ума, но за чужой счет. Честная нелегальная услуга разве не должна оплачиваться достойно? Ты знаешь, сколько за ночь одного только дежурства на боях получают работники скорой помощи? Свою месячную зарплату! А полицаи, которые крышуют всю ночь? Вот то-то и оно! Это честные деньги!       Машина завернула во дворы и очень скоро остановилась, не доезжая школьного забора.       — Ты, — Иннокентий обернулся к Яну, — выходи!       — Фома, удачи! — Ян ободряюще хлопнул Фому по плечу и вылез из автомобиля, с тоской глядя вслед горящим в темноте фарам.       Возле самых ворот к машине подошел высокий мужчина в спортивном костюме, вопросительно глядя на водителя. Доктор достал из бардачка две игральных карты, пиковую и крестовую четверки, и продемонстрировал их охраннику. Мужчина удовлетворенно кивнул и дал команду паре каких-то шкетов открыть ворота.       — Зацени чувство юмора организаторов, — одной рукой доктор рулил, второй помахивал картами в воздухе, чтобы Фоме было лучше их видно. — Сегодня день ВДВ, так они «погоны» решили сделать условным знаком, приколисты хреновы, — он бросил картонки на соседнее сиденье.       — Огонек, — одобрил Фома, поворачивая головой то вправо, то влево, тем самым разминая шею. Несколько месяцев без упражнений — он плохо чувствовал мышцы. Не было в теле необходимой легкости, почти исчезло ощущение пружинистого чувства, когда ты бодр после тренировки, и весь организм благодарен тебе за тяжелые нагрузки, чувства, когда ты не устал, нет, напротив, приободрен, полон энергии и внутренней гармонии.       Но была жажда жить, жажда проявить силу, безумное, жгучее желание доказать самому себе, что он не опустился, не сдался, что он может практически все — Фома сжал кулаки до легкого хруста. Он готов, он непременно справится.       Возле здания школы было тихо, несмотря на припаркованные тут же автомобили: машина скорой помощи, полиция, несколько «Геликов» и «Лексусов». Далеко не все приезжали на машинах, большинство оставляло свой транспорт в соседнем квартале и уже пешком доходило до места назначения — так было более скрытно.       Полицейские стояли и курили, пристально всматриваясь в новые лица. Работники скорой сидели в салоне и ковырялись в своих мобильниках — их звездный час еще не настал, и можно было расслабиться перед ночной сменой.       В холле людей было много, все в темном, большинство — мужчины, толстые, тонкие, суровые, улыбающиеся, с золотыми печатками или короткими четками в руках — кого здесь только не было. Встречались и женщины, сопровождающие свою вторую половину, одетые скромно, без ненужных в данном случае аксессуаров. Это было не дефиле алмазов, все пришли смотреть бой.       Пройдя мимо умывальников, Иннокентий и Фома оказались возле подсобки спортзала.       — Погоди секунду, я сейчас, — доктор нырнул в саму подсобку, очевидно, чтобы договориться с организатором, а Фома остался в коридоре.       Здесь же, подпирая стену, находилось несколько человек — Фома насчитал пятерых, очевидно, бойцов. И если зрители имели вид праздный и просто заинтересованный, то эти смотрели с бесстрашием и какой-то готовностью ко всему.       Один из них был, по всей видимости, таджиком, низенький, но, судя по всему, верткий и шустрый. На кистях его рук виднелись следы от белой краски. Очевидно, парень днем работал маляром, а ночью вкалывал за уже совсем другие деньги. Потом был очень конкретный мужик в тельняшке, накачанный и крепкий с широким низким лбом и кривыми оттопыренными ушами, по всей видимости, поломанными не один и даже не два раза — вот уж с кем, с кем, а с этим чуваком Фома точно не хотел сойтись на ринге.       Там же отирал стену, сидя на корточках, какой-то тощий студентик, судя по внешнему виду, закаленный в подзаборных потасовках. Возле самой двери в подсобку ошивался мосластый блондин в белой рубашке, дико смотрящейся на фоне общей черно-серой массы, с презрением поглядывающий на всех остальных, а еще очень веселый тип с густыми бакенбардами, в профиль похожий то ли на Пушкина, то ли на обезьяну. Мужчина то и дело отпускал сальные шуточки про то, что как бы им тут всем между ног не прилетело, и пытался воодушевить своих конкурентов на выигрыш.       Распознав в незнакомце нового борца, «бывалые» начали с интересом его разглядывать.       — Ну вот, еще один чурка появился, — заметил блондин, слегонца ударяя кулаком в стену. — В ваших рядах пополнение, — его последние слова относились к таджику.       Тот что-то проворчал «на своем» и продемонстрировал блондину средний палец.       — Ты, главное, не переживай, — сразу подкатил «Пушкин», красочно потягивая то один, то другой трицепс, — все быстро начнется и быстро закончится.       Мужик в тельняшке звучно заржал, зачем-то запрокидывая при этом голову.       Фома им не успел ничего ответить, потому что из дверного проема показалась голова Иннокентия:       — Фома! — пришлось сделать шаг в абсолютную неизвестность.       За учительским столом, по-деловому, сидел представительского вида детина с ноутбуком. Осмотрев Фому с ног до головы, он удовлетворенно цыкнул зубом и заметил:       — Ну, наконец-то не фрик. Хорошо, — он клацнул пальцем по одной из кнопок, — кличка?       — Чего? — Фома не понял, — погоняло, что ли?       — Творческий псевдоним, — хохотнул детина и закашлялся, подавившись жвачкой. — Имя, под которым ты будешь выступать.       — Фома Гудвинский я, — Фома пожал плечами — эта странная регистрация его удивляла. Он переступил с ноги на ногу, глядя на толстые мясистые пальцы «секретаря», ему было непонятно, как тот такими корявками еще по клавишам безошибочно попадает.       Детина тяжело вздохнул:       — Гудвин. Гудвин — нормально будет?       — Привычно будет, — кивнул головой Фома, — меня так и в армии звали, и в школе.       — Ну, все, — детина закончил заполнение необходимых реквизитов и что-то пустил на принтер. — Кеша, скажи, чтобы все заходили, — обратился он к доктору.       — Ребята! — Иннокентий снова высунулся в коридор, — давайте сюда!       Неторопливо, один за другим, словно нужно было разгружать фуру с никому не нужным товаром, мужчины начали заходить в комнату. Очень скоро перед ними на столе оказалось шесть небольших прямоугольников, лежащих «рубашками» кверху.       — Для тех, кто не знает, вытягиваем имя соперника, — дежурным голосом произнес детина, — трое добровольцев есть?       — Я! — Фома поднял руку.       — Я, как всегда, — отозвался «Пушкин».       — Джаляб-жизнь, давай, я тоже, — таджик выступил вперед.       Подсмотрев, детина оставил на столе три бумажки. Молодые люди быстро разобрали свои «билеты» и, прочитав имена, уставились на выбранных судьбою соперников.       Фоме достался Ариец. И без труда становилось ясно, что им был тот самый блондин.       — Эй, Гитлер, — Фома направил в его сторону палец-пистолет, — Хенде хох!       Ариец скривил губы и поправил свои чем-то напомаженные волосы, явно напомаженные, — ну не могли белокурые пряди быть так идеально откинуты назад, и промолчал. «Пушкину» достался студент, а таджику, соответственно, мужик в тельняшке.       — Десять первого, — детина посмотрел на солидные наручные часы. — Через двадцать минут начинаем. Первыми выходят Кинг-Конг и Мангуст!        Фома не удержался и прыснул со смеху, стараясь поскорее отвернуться от соперников: «Кинг-Конг, блин! Пушкин — Кинг-Конг»! Тихо посмеиваясь, он направился к окошку, чтобы дожидаться там начала поединка. Студент-Мангуст расположился на соседнем подоконнике, занимая себя выковыриванием грязи из-под ногтей. Фома обратил внимание на его руки: даже при плохом освещении были видны следы уколов и небольшие синяки. «Ну, этот точно анестезировался», — решил он про себя:       — Что, доктор, сделали свою ставку? Я надеюсь, что на меня? — обратился он к подошедшему к нему Иннокентию.       — Я ставок не делаю, мне платят за медпомощь. А еще за тебя немного перепало, — ответил доктор. — Тебе еще повезло. Ариец — не самый сильный соперник, вот если бы тот, в тельняшке, попался, то пиши пропало. Ариец малость того, — он крутанул у виска пальцем.       — Кстати, должность какую-то занимает нехилую, а видишь, где отрывается. Твоя выгода — процент от ставок, и ты должен победить. Победишь — получишь деньги, немного для начала, тебя еще никто не знает. Заставь публику полюбить себя. Запомни: бей куда хочешь, сегодня тебе можно все. Судья остановит бой только в том случае, если твой соперник сдастся, вырубится или сдохнет, — услышав последнее слово, Фома вздрогнул. — Все, полпервого, пошли смотреть первый бой.       В спортзале царило оживление. Вдоль стен на низеньких деревянных скамейках восседали зрители с огоньком азарта в горящих глазах. За ними вторым рядом выстроились те, кому не хватило сидячего места. Зрители переговаривались, обсуждая ставки, и спорили о победителях. Тут же сновали молодые люди, выполняющие роль охраны. Они должны были следить за тем, чтобы борцы не переступали белую черту, за которой сидели болельщики.       Одним словом, зал гудел, как пчелиный улей, уже готовый к интереснейшему накалу страстей. Фома с Иннокентием пристроились у входа и начали вникать в происходящее, впрочем, они оба, можно считать, были на работе, вот только ждали своей очереди.       Итак, на середину зала вышел ведущий, крепкий на вид молодчик в явно дорогих трениках и плотно облегающей его мускулистое тело черной водолазке. Нижняя челюсть его была тяжелой и мощной, с абсолютно квадратным подбородком, одним словом, вид он имел внушительный и грозный. Он озарил весь зал улыбкой и наконец-то поднес к губам микрофон:       — Я снова рад приветствовать вас в нашем прекрасном обществе! Дамы и господа! Доброй всем ночи!       Раздались жидкие аплодисменты.       — Сегодня нам пришлось вспомнить детство и собраться под крышей замечательной школы, спортивный зал которой нам любезно предоставили! Не знаю, как вас, а меня в таком месте так и тянет заняться спортом! — конферансье сделал пару комичных приседов, едва не упав, разумеется нарочно, и наконец-то вызвал улыбки на лицах зрителей. — А сейчас на ринг выходит бесстрашный, уверенный в себе борец, кумир всех студенток нашего города, смертоносный Мангуст! — ведущий зааплодировал. Зал поддержал его, и на «сцене» появился студент, босиком и обнаженный по пояс. В толстовке он казался тощим хлюпиком, а на самом деле оказался вполне себе тренированным пареньком, выходящим на ринг только под кайфом.       — Что, реально смертоносный? — шепнул Фома на ухо Иннокентию.       — В прошлый раз шею одному новичку свернул, — отозвался доктор. — Еще тот отмороженный тип.       — Его соперником на сегодняшний вечер является настоящий зверь. Просто исчадие ада! Трепещите! Потому что на сцену выходит Кинг-Конг!       Зал взорвался овациями. Зрители возле дверей расступились, потому что из коридора, абсолютно по-обезьяньи, опираясь на все четыре конечности, ловко влетел тот самый Кинг-Конг. Конечно, за свои двадцать лет Фома видел не много, но такого он точно не видел никогда. Он просто рот разинул от изумления: на голове у Кинг-Конга красовалась железная клетка, такая, в которой обычно живут попугаи или хомячки. Да, выход получился эффектным. Бой еще не успел начаться, а зал уже неистовствовал от красочного зрелища.       Достигнув ведущего и стоящего рядом с ним соперника, Кинг-Конг снял свою клетку и, вручив ее первому, ударил себя в лохматую грудь и по-звериному заревел. Вы бы только видели его лицо при этом! Кудрявые черные волосы, пугающе взъерошенные баки, бычья шея с напряженными от вопля жилами, крепкие руки с широкими костяшками! Фома мысленно перекрестился, благодаря бога о том, что ему не достался такой вот соперник.       — Итак! — громогласно провозгласил ведущий. — Борцы! Поприветствуйте друг друга!       Мангуст сделал что-то невнятное ручкой, а Кинг-Конг театрально оскалился.       И бой начался. Борцы не стали ходить вокруг да около, а сразу сцепились в горячей схватке. Вначале Мангуст пытался атаковать, он хорошо дрался ногами, тем самым удерживая Кинг-Конга на расстоянии. Пара четких ударов с разворота угодила прямо по корпусу лохматого противника. В момент очередного удара Кинг-Конг молниеносно ухватил Мангуста за щиколотку и крутанул того в воздухе. Парень упал, тут же вырвавшись из захвата, пытаясь встать на ноги, но бесчеловечный удар в ухо лишил его этой возможности. Мангуст тихо охнул, рефлекторно прижимая ладонь к ушной раковине — реакция у Кинг-Конга была отменной, второй удар прилетел уже в глаз, заставляя противника откинуться на спину и закричать от боли.       Публика одобрительно ухнула, привставая со своих мест, чтобы получше разглядеть битву.       Кинг-Конг не стал обижать лежачего, а, выждав момент, когда Мангуст все же поднялся, попытался снова сбить его одним ударом исполинского кулака. Но его соперник был тоже не лыком шит. Мангуст резко отскочил в сторону и набросился на Кинг-Конга обманным маневром сбоку, сделав подножку и опрокинув огромную тушу на обе лопатки.       — В голову пропиши! — орала публика. — Вырубай мартышку! Гаси его!       Но Мангуст решил действовать по-другому: он просто вцепился мертвой хваткой в горло своей жертве и начал давить на кадык большими пальцами. Кинг-Конг что было силы взбрыкнул, пытаясь сбросить с себя кажущегося на его фоне хрупкого парня, но не тут-то было! Мангуст вцепился руками и ногами в его тело намертво. Глаза Кинг-Конга начали наливаться кровью, он захрипел и попытался оторвать безжалостные пальцы, вцепившиеся в его шею — это было бесполезно: хватка оказалась железной. Тогда мужчина начал наносить удары по лицу, кулаки молниеносно сменяли друг друга, буквально впечатываясь то в щеку, то в нос — все было тщетно, хотя кровь уже побежала от носа к подбородку, впитываясь в густую шерсть на груди Кинг-Конга.       — Давай! Давай! — скандировали зрители, и каждый из борцов выкладывался на тот максимум, на который только был способен.       Кинг-Конг взвыл так, что, наверное, было слышно на улице. От этого звука даже вздрогнули стекла, настолько мощной была взрывная волна безудержного негодования. И вот крепко сжатый кулак наконец-то смог нанести решающий удар, едва ли не выбивая дух из ослабевшего тела: руки Мангуста дрогнули, он покачнулся, разжимая пальцы и, закатив глаза, упал на бок, гулко ударившись о деревянный пол.       — Да! — Кинг-Конг живо вскочил на ноги и, раскинув в стороны свои ладони, истошно завопил, — Да!       Болевшая за него публика начала хлопать в ладоши. Ведущий поднял руку Кинг-Конга и победоносно потряс ею в воздухе, а Мангуст продолжал лежать, не подавая признаков жизни.       — Теперь мой выход, — Иннокентий стремглав бросился к пострадавшему, как минимум, убедиться в том, что он еще жив.       — И мой тоже, — машинально проговорил Фома, глядя на то, как постепенно приходит в себя Мангуст и, опираясь на доктора и одного из охранников, начинает перемещаться к выходу. Именно перемещаться, потому что мужчины буквально тащили его под руки, а ноги его безвольно тянулись по полу. Из приоткрытого рта с опухшими губами тонкой струйкой стекала кровь, голова парня бессильно склонилась на бок. Наверно, если бы не наркотик, он бы стонал от безумной боли, но отрава текла в его венах, и потому он молчал.       Только теперь по позвоночнику Фомы пробежал колючий морозец. Вот они: чувство страха и инстинкт самосохранения! Так некстати они появились! Это мешало, тормозило кровоток, заставляя сердце неприятно сжиматься.       Какой-то подросток начал шустро вытирать заляпанный пол.       — Гудвин, чего застыл? — Фома даже вздрогнул, в конце концов осознав, что обращаются именно к нему. — Твой выход через пять минут, приведи себя в порядок, — детина-секретарь бдительно следил за ходом действий.       Фома вышел в коридор и завернул в одну из раздевалок. Ариец сидел на подоконнике у распахнутого окна и курил, курил медленно и со смаком, аккуратно стряхивая пепел на улицу. Завидев Фому в проеме, он равнодушно отвернулся в сторону ночного города — и тогда Фома понял, что ему в соперники попался самый настоящий псих.       — Перед смертью не накуришься, — как бы невзначай проронил Фома, стягивая с себя футболку.       Ариец звучно сплюнул на дорожку, косясь на Фому правым глазом.       «Блин, сколько хладнокровия, уровень «сатана», — подумал Фома, ослабляя шнуровку на берцах, — его нужно вывести из этого состояния, иначе быть беде».       — Слышь, ты это, — добавил он аккуратно ставя ботинки возле скамейки, — не нагадь мне в обувку, а то, мало ли, что у тебя там в нацистских мозгах вертится, — при этом Фома нарисовал указательным пальцем в воздухе несколько спиралей.       — Слышишь ты, — ядовито процедил Ариец, не вынимая сигарету изо рта, — животное в этой комнате только одно…       — … которое с ногами на подоконнике, — закончил Фома за него эту фразу. — Ты идешь или особое приглашение требуется?       — Я должен докурить, — голос Арийца едва заметно дрогнул: все же Фоме удалось его разозлить.       — Как знаешь, — пожал плечами Фома и вышел из раздевалки.       — А теперь следующий бой! — нарочно растягивая слова, тем самым придавая им торжественные нотки, продолжил конферансье, — и у нас на ринге темная лошадка! Давайте поприветствуем нового бойца Гудвина и пожелаем ему удачи!       В зале негромко захлопали. Фома бодро вышел на середину и сделал легкий поклон, не опуская голову, а напротив, сканируя зрителей своим пронзительным взглядом. Почти равнодушные лица, они совсем не знают его, может быть, даже не верят в его возможную победу. На двери смотрят, того, второго ожидают. Тот, очевидно, местная знаменитость, а он, Гудвин, нет. Ну что ж…       — А где же наш соперник? — продолжил ведущий, начиная оглядываться так, будто потерял из виду какого-то карлика. — Где же наш шикарный Ариец?       Арийца не было, очевидно, сигарета все еще не закончилась. Ведущий беспомощно посмотрел в сторону выхода. Нужно было тянуть время.       — Можно? — Фома протянул руку в сторону микрофона, которые ему протянули безо всякого промедления.