Breakup

POV Рихарда Самая длинная ночь в моей жизни казалось никогда не кончится. Вначале мы все вместе собрались перед входом в реанимацию, но потом поняли, что лучше было бы пойти к кофейне на первом этаже. Несмотря на то, что она была закрыта в течение ночи, там все еще предлагались комфортабельные места для ожидания, и хоть все пытались убедить друг друга идти домой, никто из нас хотел уходить. Приходили два полицейских, чтобы принять мой отчет об аварии. Я был полностью расслаблен перед ними. Я ничего не понимал, даже если они навсегда посадят меня тюрьму за эту аварию, мне было все равно… Мне казалось, как будто я был в полусознании, отвечая на их вопросы — был ли я пьяный, разговаривал ли во время вождения… Да, разговаривал. Я легко признавался в этом. Я говорил с ними без каких-либо проблем, просто чтобы удовлетворить их гребаное любопытство и избавиться от них как можно скорее. Но повторить все это среди участников группы… Это был бы реальный кошмар. Что бы я сказал им? «Слезы застилали мои глаза? Ослепили меня? Невыносимое мучение сжало мои руки, гнев овладел мной, что?! Как объяснить эти оправдания, если бы это стало оправданиями?!» Я не мог даже смотреть им в глаза, которые любопытно наблюдали за мной все время. Я знал, что должен был объяснить им все, что они так отчаянно хотели услышать лично от меня, что же всё-таки произошло, но я не был готов к этому. Нет. Не сейчас. Сейчас я вообще никого не хотел видеть. Я изо всех сил старался не расплакаться, я не хотел, чтобы они видели меня таким расстроенным. Это определенно вызвало бы подозрения. Так что я отправил Киру домой, извинившись и сказав, что ей нельзя было больше оставаться здесь со мной. Я также предупредил всю свою семью, сказав им, что я был в порядке и не надо было посещать больницу. Затем я выключил телефон и наконец удалился в другое место, где я мог быть один. Я нашел аварийный выход и сел на пол рядом с лестницей, где я сейчас и находился. Я прислонился к стене, куря в интервалах между плачем и думал о сложившейся ситуации. Эта авария открыла мне глаза. Убрала меня от моего воображаемого мира, в котором я запутался. А теперь я чувствовал, что мой разум стремительно распутывался, освобождая меня от всех цепей, которые ограничивали меня, освобождая меня всего от этой болезни, которая медленно ела меня изнутри. И эта болезнь… Этот другой Рихард… Он наконец был мертв. Это было точно. Я чувствовал огромное облегчение, снова ощущал эту свободу, глядя на Пауля через стекло, и не видя кого-нибудь еще кроме него самого. Но какова цена этого освобождения? Врачи не могли предсказать, как это повлияет на его мозг и какие будут последствия, когда он проснется. «Если он проснется» Сказал жестокий голос в моей голове. Я закрыл лицо руками, пока слезы текли по моему лицу. «Он не заслуживает такой конец, нет…» Я начал кашлять, слезы удушали меня. Я поднес ноги ближе, обнял их руками, и наклонил лоб на колени. Все мое тело дрожало, пока я громко плакал. Одна хорошая вещь была в том, что погода сегодня вечером была дождливая и гром сделал все мои всхлипы и вздохи почти неслышными. Нынешняя ситуация была слишком болезненной, чтобы думать о ней, и я заметил, что ухожу от мыслей, снова и снова возвращаясь в прошлое. В прошлое, где все ещё было в порядке, где наша любовь и счастье казались вечными, такими уверенными, такими чистыми… Да, обратно в прошлое, к моим счастливым воспоминаниям, где я отчаянно пытался найти хоть какое-то успокоение, но все, что я получил, было еще более разрушительным и горьким, топя меня в печали все больше и больше с каждым воспоминанием о нашем бывшем счастье… Вдруг я отчетливо вспомнил один день нашего старого тура, это почти забытое воспоминание теперь так ясно начало вырисовываться в моей памяти… «Воспоминания полностью захватили меня, и вдруг я снова оказался в 2006 году, стоя в коридоре за кулисами и куря сигарету. Я наблюдал за журналистом, спускавшимся вниз по коридору, облокотившись о стену, я ждал Пауля, который давал интервью «Total Guitar Magazine»* в своей гримерке. Я не намеренно прислушался, я просто не мог перестать слушать его смешные ответы. Последние несколько минут там были только глупые вопросы и Пауль отвечал на них так же, как обычно. «Как бы вы хотели умереть?» — спросил вдруг человек, который брал интервью. Я все время улыбался, но когда услышал этот вопрос, моя улыбка медленно исчезла. «Я очень не хочу умереть в автокатастрофе», — сказал Пауль, подумав некоторое время, — «Но у меня есть чувство, что так и произойдет. Либо так — либо же, я думаю, меня придавит скалой» я слышал его смех. Ритм-гитаристу было очевидно весело. Но глубоко внутри себя я знал, что он говорил правду сквозь юмор. «Что бы вы хотели написать на вашем надгробье?» — спрашивал человек. «У меня было бы устройство, работающее на солнечных батареях так, что если кто-нибудь встал возле моего надгробия, оно приказало бы ему убираться или демонически захохотало. Что-нибудь, что заставило бы людей посмеяться.» И он заставил. Я быстро вынул сигарету изо рта и зажал его рукой, чтобы не засмеяться. Я тяжело смеялся через руку, дрожа всем телом. Блять, Пауль, — это была лишь моя мысль в тот момент, — Когда ты умрешь будь уверен, я действительно поставлю что-то вроде этого на твою могилу, клянусь! «Хотели бы вы, чтобы на ваших похоронах играла какая-то особая музыка?» Мне с трудом удалось наконец немного успокоиться. Сейчас я на самом деле был заинтригован. «Я бы написал песню от меня, лежащего в гробу, и смотрящего на людей на своих похоронах.» Услышал я ответ Пауля. Я мог легко представить его вдумчивое выражение лица вместе с небольшой ухмылкой. «Слова были бы примерно такими: «Не печальтесь, вы последуете за мной в будущем». Я бы написал это перед тем, как меня придавит скала.» я улыбнулся и покачал головой. Я слышал смех Пауля и тогда снова засмеялся. Единственное, что я мог сделать в тот момент, когда все казалось таким смешным и забавным. Не более того, до тех пор, пока это было в пределах шутки.» Но сейчас я плакал. Сейчас, при тех трещинах между нами весь мой смех и веселье уступили место страданиям, страху и горьким слезам. «Он не хотел бы так умереть», теперь я был уверен. «И он был совершенно прав». Сказал жестокий голос в моей голове. «Это был не камень, Пауль… Это был я.» Я издал громкий стон, почти крича, и похоронил лицо в руки, царапая ногтями кожу, желая кричать, кричать так громко, чтобы выбросить всю мою проклятую душу. «Он ещё не написал песню… Нет… Нет… Нет…» Он не написал песню только потому, что это не было ещё нужно… Нет, она была пока не нужна ему… Я сильно верил в это, я хотел, чтобы это было правдой, боже… Я бы отдал ему своё сердце при необходимости, только чтобы спасти его, я не смогу жить без него… Я не чувствовал себя виновным только из-за этой ужасной автокатастрофы. Пауль специально поехал со мной. Теперь я знаю почему. Хотя Пауль утверждал обратное, теперь знаю, что он мог легко поехать один, у него было более чем достаточно времени, чтобы вернуться домой. Но он хотел моего присутствия. Провести некоторое время со мной, поговорить об этой ситуации. Пауль никогда не сделал бы это, если бы я не обращался с ним так эти несколько месяцев. Он никогда не сел бы в мою машину тем вечером. Но он сел. Из-за меня. Если это своего рода наказание за все мои поступки, то почему Паулю больно? Почему не я, у кого было всего несколько порезов и синяков, почему не я, кто вёл машину, кто его мучил, кто виноват во всех чертовых аспектах?! Я зажег ещё одну сигарету. Затем закатал левый рукав, подготавливаясь к ещё одному наказанию. Но остановился в последний момент, вытирая слезы, что катились по моей щеке. Слишком мягкая кожа. Все это время она была слишком мягкая. Я вспомнил ту ночь, когда уничтожил свою маску. Теперь… Теперь я собирался уничтожить свои собственные черты лица. Медленно я начал подносить сигарету ближе к лицу… «Ты заслужил это, эгоистичный монстр…» Ближе и ближе… Я закрыл глаза и стиснул зубы. И потом я почувствовал, как кто-то схватил меня за руку. Я был поражен, увидев Флаке, сидящего на коленях рядом со мной. — Не делай это с собой, Рихард, — сказал клавишник, — Ты этого не заслужил. — Черт, Флаке… Ты до смерти напугал меня… — я быстро поднял руку и стер слезы. — Уходи. — Я не уйду сейчас, когда наконец нашел тебя. Боже, я думал, я никогда не смогу это сделать… — Что ты хочешь? — спросил я, и вдруг смесь надежды и страха заставила мое сердце биться быстрее, — Какие-то новости? — Нет, я просто… — Тогда уйди и оставь меня в покое! — в разочаровании прорычал я. Клавишник нахмурился. — Чтобы ты мог красиво гнить здесь и продолжать уничтожать себя? — ПРОВАЛИВАЙ, ФЛАКЕ! — я нетерпеливо повысил голос, — Ты не понимаешь… — Я понимаю, Рихард. Больше, чем ты думаешь, — Я поднял взгляд и удивлённо посмотрел на него, — Я просто хотел сказать тебе, что он не твоя вина, — сказал он, и я презрительно фыркнул. — Я вёл машину, — без всякого выражения сказал я, как будто объясняя очевидные вещи глупому ребёнку. Я бросил окурок на небольшую кучку пепла и других окурков, собранную на полу. Я взял другую сигарету и зажег её. — Я не имею в виду эту аварию, — спокойно ответил клавишник. Он немного колебался, явно пытаясь найти слова, — Я-причина всех этих плохих вещей, которые случились. Потому что я тот, кто все это начал. — О чем ты, блять, говоришь? Начал что?! — Пошли со мной, мне нужно поговорить с тобой. И я не хочу делать это здесь, — Флаке встал и протянул мне руку. Я не принял её. Я выдохнул дым, не желая двигаться. — О чем? — осторожно спросил я. На этот раз Флаке не колебался. — О ваших отношениях с Паулем. Эти слова ударили меня, как холодный душ. Мне казалось, что тонкий лёд на озере, по которому я опасно шёл, наконец-то треснул под весом моих самых глубоких секретов. Я немедленно вскочил на ноги и в изумлении посмотрел на клавишника, не понимая, смотрю ли я ему в глаза, или же на своё отражение в его прозрачных очках… — Ты… знаешь? — я запнулся, чувствуя, что краснею. — Да, я… Я слышал и видел тебя много раз, но не говорил тебе об этом. Не беспокойся, — быстро добавил он, увидев мой встревоженный взгляд, — Я не говорил кому-нибудь еще и никогда не скажу, — Флаке с мольбой протянул руку, снова предлагая мне идти, — Пожалуйста. Мне действительно нужно поговорить с тобой, — Вдруг я понял, что он говорил так же, как Пауль во время нашего последнего разговора. Так отчаянно и несчастно. Сначала я смотрел на моего друга с недоверием, все еще слишком изумленный, чтобы двигаться дальше. Но затем я слегка кивнул и положив последний окурок на кучу золы, позволил Флаке отвести меня в другое место. Я шёл за ним через первый этаж, в противоположном направлении от кофейни. Я оглянулся и увидел Эмиля и Лили, все ещё сидящих там. Его младшая сестра заснула у него на руках. Я отвернулся, не желая смотреть на них. У меня действительно не было сил думать о них сейчас, так что я отдал все внимание Флаке. Мой одногруппник, казалось, был расстроен гораздо больше, чем я. Я был очень смущен — его, казалось, беспокоило нечто гораздо большее, чем-то, что сделал я. Пока я молча шел рядом с ним, я заметил его беспокойный взгляд. Испуганный, лучше сказать. И его лицо… Оно не было бледным. Оно было почти зелёным, как будто ему было очень плохо в этот момент. Черт, что он скрывает за этими очками?! Беспокойство стремительно росло внутри меня, когда мы наконец достигли ближайшего зала ожидания, к счастью, полностью пустого, и я сразу же начал разговор. — О чем ты хочешь поговорить, Флаке? — я наклонился вперед на столик между нами, чтобы лучше его слышать. — Ну, как я сказал тебе несколько минут назад… — начал Флаке, нервно поправляя очки, — Я тот, кто начал это все, Рихард. Я тот, кто несет ответственность за ваше расставание. — Что ты имеешь в виду? — я нахмурился, наклонившись ближе к нему, ещё больше смутившись. Клавишник молчал, нервно перебирая пальцами. Он глубоко вздохнул, а затем снова начал говорить, и эти слова поменяли все. — Это я отправил стриптизершу к тебе той ночью. — Ты отправил…?! — переспросил я в шоке. Я был ошеломлён, не веря в то, что он говорил, — Я думал, это был Пауль… — Пауль не имеет к этому никакого отношения, — вздохнул Флаке, — На самом деле он никогда не спал с ней. Я солгал, когда сказал, что видел его с ней. Я начал все это. — Но… почему? — горько спросил я. Это было единственное, что я мог произнести в тот момент, чувствуя слезы, собирающиеся в моих глазах. Я начал тяжело дышать, чувствуя холодный пот, распространяющийся по моей коже. Но на самом деле мне казалось, что весь этот холод пробирается назад, внутрь под мою кожу, замораживая все тепло глубоко внутри меня. Я не знал кому доверять теперь, не знал, что было правдой… Все казалось таким нереальным, у меня было ощущение, что мой друг обманывал меня, — Зачем ты это сделал, Флаке? ПОЧЕМУ ТЫ, БЛЯТЬ, ЭТО СДЕЛАЛ?! — Я хотел рассорить вас таким образом… — тихо прошептал клавишник, опуская голову вниз, — Потому что я хотел прервать ваши отношения, пока все это не превратилось в настоящую любовь, — я в шоке уставился на него, все ещё не понимая, хорошо ли я слышал, — Это было за три месяца до дня рождения Пауля, когда я впервые увидел вас. Я не хотел совать свой нос в это, правда. Я пытался не обращать на это внимание. Но затем я видел вас снова и слышал несколько раз. Тогда я начал беспокоиться. Я был серьезно обеспокоен за будущее группы. Тогда мне казалось, что это просто забава, ничего больше. Просто бездумное, глупое удовольствие, которое могло перерости во что-то большее и серьёзно повлиять на группу. Боже… Вы так хорошо прятали свою любовь от всех нас, что я думал, что ещё успею что-то сделать без серьезных последствий для вас. Но этот вывод был сделан слишком опрометчиво. Я совершил ужасную ошибку. Когда я все сделал, я понял, что разорвал настоящую любовь между вами, — я молча слушал его, глядя на ноги, сжав дрожащие руки в кулаки. Все мое удивление и слезы превратились в ярость. Я хотел кричать, я хотел расшибить каждую вещь вокруг меня… — Когда я наконец понял, что у вас было нечто гораздо большее, чем просто случайный секс, было уже слишком поздно. Я все испортил, и я не могу выразить, как я Черт возьми чувствую себя из-за этого, — я заставил себя снова посмотреть ему в глаза. Он плакал, — Я знаю, ты никогда не простишь меня, но п-пожалуйста, Рихард, пожалуйста, знай, что я не хотел чего-то плохого, совершая этот поступок, я просто… Я просто хотел чтобы вы никак не повлияли на группу, ничего более… — ТЫ ЕБАНЫЙ СУКИН СЫН! — крикнул я, резко поднимаясь со стула. Я неистово ударил по столу и поднял правую руку, чтобы ударить его, но в последний момент остановился. Флаке даже не моргнул. Он просто сидел, не пытаясь уйти от удара, как будто он хотел этого. — Давай, — сказал мне клавишник, снимая очки, — Ударь меня. Прямо в лицо. Я заслужил это. Я знаю, что я заслужил это. Давай, сделай это! Я ненавидел его в тот момент. Действительно. Я хотел разорвать его на куски. О боже, в тот момент я хотел этого больше всего. Но моя рука дрожала, у меня до сих пор не было сил, несмотря на всю ярость, кипящую в моей крови. Наконец, я почувствовал, как мое тело ослабло и я медленно скользнул вниз на стул. «Достаточно, Круспе», Сказал тот же старый Рихард в моей голове. «Хватит ненависти в твоем разъяренном уме. Остановить уже с этой отрицательной энергией». Вся накопленная ярость, ненависть, и негатив, что не могли найти выхода, взорвались внутри меня, и я ударился в слезы, беспомощно плача. Флаке медленно подошел ближе ко мне. Я чувствовал, он хотел приобнять меня за плечи. Я яростно пытался оттолкнуть его подальше, но он был настойчив в своем намерении, и ему наконец удалось обнять меня. В конце концов я полностью отдался ему, похоронив лицо на его тощей груди, громко всхлипывая. «О, боже… Пауль не только не отправлял эту стриптизершу, он даже не прикасался к ней… И никогда не обманывал меня… Никогда…» — Какого черта ты сделал, Флаке… Что блять… Твоя идея вызвала эту зависимость во мне, что ты сделал… — я повторял это снова и снова, плача в его объятиях, пока он нежно покачивал меня в своих руках, — Бедный Пауль был самым невинным человеком в этой ситуации, и именно он пострадал больше всего… Боже, что я делал с ним, я обвинял его во всем… Но теперь… — болезненная улыбка распространилась на моем лице, — Сейчас все кончилось, мне наконец удалось уничтожить Рихарда, которого я создал в своём воображении… — Я вдруг понял, как убийственно это звучало. Я поднял голову и отпрянул от клавишника. Новая доза страха распространилась по моему телу, новая доза беспокойства и вины, что этот кошмар никогда не закончится… — Флаке… Что если я сделал это нарочно?! Автокатастрофа? Я имею в виду, подсознательно? Что если… Если я пытался… — Клавишник дал мне сильную пощёчину. — Замолчи! — прорычал он, — Не смей даже думать об этом! Это не правда, и ты знаешь это! — Я больше не уверен ни в чем, что я знаю, — сказал я, закрывая лицо руками, — Я не признаю себя больше, Флаке… Ты не знаешь, в какого монстра я превратил себя. Что за темная сторона души у меня есть, что я мог сделать… — Я знаю, Рихард. Я знаю, что именно было у тебя в крови все эти месяцы. Я это видел, я чувствовал это. Каждый раз, когда вы были рядом. Это любовь, Рихард. Большая любовь. — Ты называешь это любовью? — вскрикнул я. — Все это выглядело как любовь для тебя?! — Не забывай, я знал, что вы двое были вместе, — сказал Флаке. Он положил руку мне на плече и глубоко взглянул мне в глаза, — И поверь мне, в течении всех этих месяцев я мог заметить, насколько велика ваша любовь. Я все время наблюдал за вами, Рихард. И я не мог не заметить, как вы все больше становились пустыми тенями тех двух счастливых людей, которых я когда-то знал. Вы были как ходячие зомби, безжизненные и несчастные, так близко друг к другу, но все же потеряны друг от друга, как в самой темной ночи. Только истинная любовь может делать такие вещи с человеком. Я смотрел на клавишника некоторое время. Он был прав. Услышав такие слова от моего одногруппника, мой близкий друг заставил меня почувствовать огромное облегчение. Большая свобода после всех этих месяцев ада. Робкая улыбка озарила мое лицо, а эмоции сделали глаза влажными. Я медленно закрыл их и молча отдался чувству, вспыхнувшему во всем моем теле. Чувству абсолютного спокойствия и неописуемого счастья, которого я так долго ждал… Я снова заплакал, поместив голову у него груди. Я не знаю, как долго я стоял в объятиях Флаке. Я просто плакал и плакал и плакал, без каких-либо признаков, что я когда-нибудь остановлюсь. Я не знал, было ли это облегчение или входящих страх. Потому что сейчас, когда все, казалось, было решено, начался неопределенный бой. — Я вёл машину… Если Пауль… — я не мог сказать это вслух. Я не мог даже думать об этом. — Если что-нибудь плохое произойдёт с ним… Если окажется, что тогда в машине это был последний разговор между нами, если это были последние слова, которые он от меня услышал, я никогда не прощу себе это… О боже, как бы я хотел поговорить с ним, когда у меня была такая возможность, мне бы хотелось сообщить ему обо всем, и все исправить… — Ты все еще можешь, — сказал Флаке, серьёзно глядя на меня. — Иди к нему. — Они не пускают меня туда! — Украдкой-то! Иди к нему, поговори с ним! Даже если это будет всего одна минута, это будет много значить для вас, независимо от того, услышит тебя Пауль или нет! Некоторое время я смотрел на клавишника своими заплаканными глазами, размышляя. Он был прав. Он ещё раз был чертовски прав. **** — Поторопись, — услышал я голос Флаке. Я испугался, часто дыша, глядя на клавишника, пока он мягко встряхнул мое плечо, пытаясь разбудить меня. Я заснул на мгновение. Я даже не заметил когда. Я зевнул и моргнул, ослепленный сильным неоновым светом в реанимационном зале ожидания. Я до сих пор не понял, на сколько я устал, — Теперь пришло время, медсестра ненадолго ушла. Я попытаюсь задержать её как смогу, но у тебя не так уж и много времени. Сейчас, иди. Я с благодарностью взглянул на Флаке, а затем тихо бросился в палату, где лежал Пауль с несколькими пациентами. Все они, казалось, спали. Или тоже были в коме, я не знал. Мое сердце забилось быстрее, пока я медленно приближался к кровати Пауля. Наконец я смог увидеть его вблизи. Между нами не было больше стекла. Не было больше медсестер и врачей вокруг, нытья семьи… Только я и Пауль. — Привет, Пауль, — спокойно сказал я. Очень осторожно я сел на кровать рядом с ним. Я наклонился вперед, мягко лаская его левую щеку, — Мне… Мне приснился сон, Пауль. По правде сказать, кошмар, — прошептал я ему на ухо. Я глубоко вздохнул и продолжал. — Мы на корабле. Это ночь, шторм, мы тонем. Дверь кабины не может открыться целиком и я заперт внутри нее. Я с одной стороны, ты с другой. Воды все больше и больше, и у тебя есть время чтобы уйти. Но ты решил остаться. Ты не хочешь уходить. Ты держишь меня за руку, единственное, за что ты можешь ухватиться, потому что дверь больше не открывается, и не хочешь отпускать её. Я говорю тебе уйти, чтобы спастись, но ты не слушаешь меня, только хватаешься за мою руку крепче. Я не могу видеть тебя, не могу видеть твоё лицо. Также как и ты не можешь увидеть мое. Но мы знаем, что мы оба плачем, в отчаянном желании увидеть наши лица в последний раз. Затем, вдруг, я слышу твою улыбку, чувствую её на твоём лице. Ты сказал мне, что мы наконец увидим друг друга на дне. Мы снова встретиться в конце. Я плачу, снова пытаюсь уговорить тебя уйти. Но ты остаешься. Улыбаясь, так чисто, так уверенно, в принятии решения. Очень скоро вода переполняется. Сливается с нашими слезами, которые нельзя больше увидеть. Нет больше слов, нет больше криков, нет больше воздуха. Мы держим друг друга сильнее. Сильнее сейчас, почти болезненно в нашей агонии. Но твоя рука ослабевает. Отпускает меня. Тогда ты умрешь. Но я до сих пор держу тебя, недоумевая, почему я все еще жив. Вдруг я вижу темное ночное небо над моей головой, небольшой луч лунного света через отверстие в потолок, что я не заметил раньше, и понимаю, что у меня есть более чем достаточно места и воздуха для того чтобы дышать. Я снова плачу, кричу твое имя, пытаюсь снова взять твою руку. Напрасно. Нет больше твоей руки, нет больше твоего тела. Я остаюсь в темноте, в холодной воде, одинокий и брошенный. Навсегда оставленный гнить в своей собственной вине, — мои глаза были полны слез, они катились вниз по моему мокрому лицу. Все это время я крепко сжимал руку Пауля, в страхе потерять это прикосновение, — Не оставляй меня, Пауль… Не умирай из-за меня… — я всхлипнул, наклонив голову ему на грудь, — Пожалуйста, не надо… — вдруг я услышал шаги приближающийся медсестры. Я должен был сделать это быстро. Я сомневался, что у меня будет еще одна возможность остаться наедине с ним, — Пауль, — прошептал я и мягко поцеловал его лоб, — Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. До сих пор. Больше всего на свете. На самом деле я никогда не переставал любить тебя. Я снова поцеловал его, а затем был вынужден уйти. Медсестра, зашедшая в этот момент в палату, укоризненно взглянула на меня. Я поднял руки и кивнул, указывая ей на то, что собираюсь уйти. По пути я повернул голову и в последний раз взглянув на Пауля. Я не знал, слышал он меня или нет, но я мог поклясться, что заметил небольшое свечение слез в уголках его глаз. А затем, через два дня, они медленно открылись.