Бойся волков

      Дверь открылась, и вошел высокий мужчина в потертой замшевой куртке синего цвета и тяжелых рабочих ботинках. На поводке он вел дворнягу пепельного оттенка. Красивый пес. Бруклин определила в нем помесь лайки и маламута. Пес двигался скованно, неуверенно, словно под наркозом, но в остальном не проявлял признаков плохого самочувствия.       — Привет, — мужчина остановился, дернув на себя поводок, и пес остановился рядом с ним, опустив морду и уткнувшись взглядом в пол.       Вместо приветствия Брук резковато спросила:       — Это неотложно? Мы закрыты, — она кивнула на табличку с часами работы у входа. Не похоже было, что у пса серьезные проблемы, и технически Брук не была обязана принимать людей после закрытия, даже если кто-то успел зайти.       — Боюсь, что да.       — Проходите, — Брук обреченно махнула рукой, приглашая его внутрь, дождалась, пока мужчина пройдет в приемную, повесила на дверь табличку «Закрыто» и заперла, чтобы больше никто не зашел.        — Какие жалобы?       — О, жалоб много.       — Давайте по порядку, — начиная раздражаться, терпеливо попросила Брук.       Мужчина неторопливо опустился на скамью, расстегивая молнию куртки и опуская воротник. Его кисти рук полностью скрывали крепкие перчатки. Прижав уши к черепу и пряча хвост между ногами, пес боком, по-крабьи, попятился к хозяину. Усталость и раздражение в Бруклин быстро сменились жалостью. Она приблизилась, падая перед собакой на корточки и внимательно изучая. Взгляд машинально останавливался на глазах, ушах и губах пса, отыскивая возможные симптомы недуга.       — Как зовут пациента?       Ответ последовал не сразу, и Бруклин подняла на владельца глаза. Он смотрел на нее сверху вниз. Под курткой на серой форменной рубашке Брук разобрала надпись: «Ремонт».       — М-м-м… Брюси, — его заминка заставила Брук нахмуриться, но через мгновение она отмахнулась от причуды. Сейчас это было неважно. Она имела дело с разными клиентами. Среди них встречались и более странные люди. Бруклин всерьез опасалась из-за работы со временем превратиться в мизантропа: среди хозяев действительно попадались подонки. Сильно действовали на нервы идиоты и городские сумасшедшие. Достаточно встречалось жестоких и безответственных — худшая категория. В тяжелейшие и неудачнейшие дни под конец смены Брук едва сдерживалась, чтобы на кого-нибудь не наорать.       Но были и хорошие люди. С некоторыми Брук до сих пор поддерживала контакт.       — Раньше бывали у ветеринара?       — Нет.       — Я заведу на вас карточку, — она протянула руку и почесала кобеля между ушами. Пес косился на нее с робким испугом, и от прикосновения сильнее прижался к ногам хозяина. Брук снова нахмурилась и поднялась.       — У него травма? Подобрали на улице?       — Травма?       — Ваш песик, кажется, боится людей.       — Да… мальчишки щенком подожгли его, — Бруклин передернуло. — Думаю, ему и до этого пришлось несладко. Поджигание стало апогеем. Хорошо, что я оказался рядом, — он улыбнулся.       — Понятно, — обычное дело. Дети бывают жестокими. Большинство, взрослея, перерастает детский садизм.       Увы, не все.       Бруклин достала с полки новую карточку.       — Имя пациента — Брюси. Пол — кобель. Порода — дворняга. Возраст…       — М-м-м, три года.       — Прививки?       — Не привит.       — Кастрирован?       — Вы же видите, — Брук не обратила внимания на слегка насмешливый тон и дописала: «не кастрирован».       — У него есть какие-то документы?       Смешок. Глубоко посаженные глаза мужчины весело блеснули.       Бруклин перешла к следующему пункту:       — Ваше имя?       — Хэндли. Джо. Вас оставили работать в одиночку?       Бруклин аккуратно заполнила поля и подняла на него взгляд.       — У нас мало людей и много работы. Иногда приходится оставаться подольше. Что его беспокоит? — она кивнула на пса.       Хэндли почесал подбородок, потом медленно отнял от него руку и поднес ладонь к лицу, разглядывая собственные пальцы в перчатках.       — Он плохо ест, — наконец произнес мужчина, переводя взгляд на ветеринара.       — Так, — терпеливо кивнула Брук, ожидая продолжения. Отсутствие конкретики в его фразах раздражало.       — Вялый, — он продолжал рассматривать свою руку, — спит целыми днями. Нос сухой. Горячий.       — Стул?       — Не ходит.       Брук нахмурилась. Инфекционная болезнь? Отравление? Проглатывание? Подобные симптомы часто возникали, когда животное заглатывало предмет, и он загнивал. Воспаление могло развиваться долго, прежде чем проблема становилась очевидной.       Она приблизилась к псу.       — Смирный?       — Ну… да. Когда я рядом, — неопределенно сказал Хэндли, и Брук снова испытала раздражение.       Отец всегда отвечал четко и по делу.       — Тогда следите за ним.       Она присела перед псом на корточки и для начала потрогала ему нос. На ощупь он был холодный и мокрый, и брови Бруклин поползли наверх. Она ожидала, что прикосновение будет горячим, шершавым и сухим.       Бруклин поднялась. Пес пошел в родичей-маламутов. На вид он весил не меньше сорока килограмм.       — Перенесите Брюси на стол, если не сложно. Хочу осмотреть его, — Брук кивнула на дверь в комнату, где они проводили диагностику, делали перевязки и оперировали.       Хэндли поднялся, нагибаясь, чтобы подобрать пса. Брюси дернулся и заскулил, когда мужчина отстегнул от ошейника поводок и взял животное на руки.       От звука у Брук непроизвольно сжалось сердце. Может, он в самом деле проглотил что-то. Может, ему больно.       Наружные повреждения хозяин должен был заметить.       Хэндли опустил пса на стол, и, отступая назад, налетел на Бруклин спиной. Не сильно, но ее слегка качнуло.       — Ох, извините, — мужчина протянул руку, поправив на ней халат, и отошел.       — Да ничего страшного, — поморщилась Брук, одергивая воротник. — Проверяли ему лапы? — направив свет операционной лампы на пса, она склонилась над Брюси и осторожно осмотрела его уши. — Ничего необычного? Какие-то ранки?       — Не заметил. Беспокойная ночь?       — Что? — сбившись с мысли переспросила Брук, поправляя волосы и трогая лапы собаки. На ощупь температура была нормальной.       — Плохо спали? — Хэндли осмотрелся по сторонам. Заметив у двери вешалку, направился к ней, неспешно снимая куртку.       — Это заметно? — с досадой спросила Бруклин, отворачиваясь, чтобы продолжить осмотр. Подмышками и внизу живота температура колебалась в пределах нормы. Брюси часто дышал, и пульс был повышен. В остальном признаков недуга не наблюдалось.       Мужчина не ответил, и Брук подняла взгляд, чтобы посмотреть на него. Хэндли снял куртку, оставшись в одной рубашке и тертых широких джинсах. Без массивной верхней одежды он оказался широкоплечим худым мужчиной, поджарым, какими бывают рабочие. Когда он повернулся спиной, чтобы повесить куртку на вешалку, сквозь рубашку проступили острые лопатки. По его комплекции Брук определила узкую кость.       На нем был пояс с инструментами, до этого скрытый необъятной курткой. Хэндли не смотрел на Брук, возясь с пряжкой, пока она с щелчком не поддалась.       — Знаете, — сказал он, по-прежнему не глядя на нее и снимая бандуру, — в свое время я мясником работал.       — О, — странная вещь, чтобы сказать ветеринару. Бруклин оторвала от Хэндли взгляд, решив не обращать внимание на причуду. Она деликатно приподняла псу губы, проверяя десна. Тот не возражал.       — Да. Пять через три, — она услышала приближающиеся шаги, — тяжелая работа. Но мне нравилось. Приходилось много работать с инструментами.       Бруклин моргнула, когда с металлическим грохотом что-то приземлилось на тумбу рядом с операционным столом. Подняв глаза, она увидела, что это пояс Хэндли. В нем должно было быть не меньше двух килограммов металла.       — Уберите, пожалуйста. Это не стерильно. Животные могут подхватить инфекцию.       — О, я на секундочку.       Брук мгновение размышляла над тем, чтобы настоять, но потом стиснула зубы и вернулась к осмотру Брюси. Как правило, споры с клиентами не стоили времени и усилий. Проще почистить тумбу. Сейчас поверхность ее не имела значения для диагностики.       Как только решение было принято, нахлынули воспоминания минувшего вечера, и Бруклин болезненно поморщилась.       Возможно, она врала себе и просто не хотела встревать в конфликтную ситуацию.       «Отец не учил тебя стоять на своем?» — громко прозвучало в голове.       Десна Брюси были в полном порядке, и Брук оставила рот пса в покое, погладив его по голове за терпение. Температура или нет, собака чувствовала себя неважно.       — Он проглатывал что-то? Мог что-то проглотить? — облизнув пересохшие губы спросила Брук, осторожно прощупывая псу живот.       — Да у меня дома много всякого валяется…       Бруклин с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Люди.       — Это плохо. Животное — не человек. Оно не понимает, что для него плохо. Знаете, сколько погибает, проглотив с пола предмет?       Ее воображение живо нарисовало, что может «валяться» дома без присмотра у человека вроде Хэндли.       Но если бы собака проглотила острый предмет и получила повреждения внутренних органов, появился бы стул с кровью.       — Сколько, доктор? — Хэндли, похоже, не воспринимал слова всерьез. Выражение его лица было нейтральным, но Бруклин оно показалось почти насмешливым.       — У меня на руках погибло три собаки, — с нажимом произнесла она. — Предмет попадает внутрь, гноится, начинается заражение. Иногда внутренние органы протыкаются.       — Погибли? То есть, вы не смогли их спасти? — проигнорировав все остальное, спросил Хэндли.       Это было больно, и Брук жалела, что попыталась объяснить. Хэндли все равно пропустит предостережение мимо ушей. Они всегда пропускают. Думают, что застрахованы от бед. А потом становится слишком поздно.       — Нет. Не смогла, — сухо ответила она. Около минуты длилось молчание. Пес не реагировал на прикосновения, продолжая лежать смирно. Температуры не было. Боли не мучили его.       — Говорите, он не ест и спит целыми днями? — нахмурившись, уточнила Брук.       — Верно. Что напоминает мне…       Она взяла с полки фонарик и подняла Брюси правое веко.       — Нам приходилось не только за прилавком стоять, но и тела разделывать. Целое искусство. Нужно знать, какую часть и под каким углом резать, уметь отмерять на глаз, иметь представление, где лучше кость перерубить, и так далее.       Брук в целом не возражала, когда клиенты разговаривали. Некоторые рассказывали интересные вещи, но тема, которую избрал Хэндли, вызывала дискомфорт.       Она посветила Брюси в глаз, и пес попытался зажмуриться. Как и положено, зрачок сузился.       — В общем, тела нам с ферм поставляли. Иногда целые каркасы, но чаще освежеванные с отрубленными башками. Овец там, коров, коз. Всех, чьи имена вы обычно видите в мясном отделе на этикетках, — лица клиента не было видно, но краем глаза Брук видела, как он стягивает с руки перчатку. Стараясь сосредоточится полностью на псе, она посмотрела второй глаз. Зрачок сузился. Размеры до и после сокращения на обоих глазах были одинаковы.       Она выпрямилась и вернула фонарик на полку.       — Так вот. Я говорил: работа тяжелая. Тупая даже. Когда целый день проводишь в разделочной, в какой-то момент становишься роботом. Перестаешь анализировать, что делаешь, работаешь на автомате, одни руки. А голова где-то там. Похоже на медитацию, на самом деле, можешь многое обмозговать, пока тело занимается своими делами. Это я к чему. Разделываю я, значит, туши. Уже за вторую половину дня, ноги устали, спину ломит. Знаю, что партия — козлятина. Без бошек, потрохов, шкуры содраны. Работы — разделать и упаковать…       Бруклин подняла лицо, глядя на Хэндли очень внимательно. Мужчина не смотрел на нее. Он смотрел себе на руки, медленно стягивая с левой перчатку. Брук наблюдала за ним секунд десять, но не смогла понять, провоцирует он ее специально или в самом деле не понимает, какой эффект производит рассказ.       Если Хэндли нарочно играл у нее на нервах, то у него получалось. Брук не могла сосредоточиться. Ее не покидало чувство, что она упускает из виду что-то важное, критическое. Очевидный симптом. Она чувствовала себя глупо.       Усталость не помогала.       Брук крепко зажмурилась, чувствуя песок в глазах, и потерла костяшками кулака горячие веки. Хотелось оказаться дома в постели с книгой.       — И вдруг туше, эдак, на четвертой меня торкает: что-то не так. Внезапно так. Бац! И не могу понять — что. Но вот прям мурашки по коже! И как дым без огня — нет причины. Котелок не варит, но понимаю: что-то не складывается. Как паззл, знаете? Цвет и контуры подходят, но последний кусочек не входит в паз. Поворачиваешь его и так, и эдак, и спрашиваешь себя — это что, брак? Я сошел с ума? Или все-таки перепутал? Ведь должно подходить!       Чувствуя, как мурашки ползут по затылку, Брук смотрела на пса, пытаясь закончить сбор головоломки. Но последний кусочек не подходил. Контуры, цвет… Если бы голова не была такой тяжелой…       — Я начинаю осматривать тушу, — вторая перчатка полетела на тумбу с инструментами вслед за первой, — все в порядке. Все на месте. Смотрю по отдельности — сначала передние ноги, потом задние. Снова все в порядке — и в то же время я знаю, мое подсознание знает, что что-то не так, и я не могу понять, что! Можно воспользоваться вашей раковиной?       — А? Что? — ошарашенно переспросила Брук, сбитая с толку вопросом. — Да, конечно, — пробормотала она. Хэндли вытащил из нагрудного кармана рубашки темный платок и неспешно направился в сторону умывальника.       Бруклин позволила себе выдохнуть, понимая с первыми бисеринками испарины на лбу, что последние десять секунд сдерживала дыхание.       У них не было своего охранника, но клиника находилась под защитой частников. Чтобы вызвать сотрудника, достаточно было нажать на тревожную кнопку. Контора располагалась через пару улиц, дорога к клинике занимала от семи до пятнадцати минут.       Хэндли открыл кран, и за тяжелым дыханием пса, вывалившего язык наружу, зашумела вода.       Мужчина наклонился. Брук видела, что он умывает лицо.       В Готэме человек не может быть слишком осторожным. Лучше выставить себя дураком, чем получить билет в один конец до городского морга. Убедившись, что Хэндли не смотрит на нее, Бруклин запустила руку в карман халата.       Тревожной кнопки не было. Холодный пот прошиб ее.       Ощущая себя парашютистом, в паре сотен метров над землей обнаружившим неисправность парашюта, Брук проверила другие карманы.       Кнопки не было.       Хэндли выключил воду. Она видела, как он кладет что-то, похожее на рваный кусок белой резины, на тумбу и вытирает лицо платком. Брук перевела взгляд на пса, затем на пояс с инструментами.       — Так вот. Смотрю я на эти чертовы лапы, одну за другой, на все по отдельности, и не могу уразуметь: я схожу с ума, или что-то тут нечисто в самом деле. Кажется, мозг начинает плавиться. Думаю уже плюнуть на все и разделать как есть, и тут меня осеняет.       Бруклин запустила руку в шерсть пса на шее. Мягкий подшерсток ласкал подушечки пальцев. Она повела кисть, разделяя шерсть на пряди, как гребнем.       — Я понимаю, что не так. У козлов суставы под таким углом не выгибаются.       Пальцы Брук нащупали что-то на коже под шерстью, и рука остановилась, изучая место.       — Вы же строение животных изучали, верно, доктор? И вы знаете, что скелеты всех млекопитающих подобны друг другу. В частности четвероногих. Это не был козел. Это была собака. Нам собак выслали.       Пес не был болен. На загривке дрожащие пальцы Бруклин, приподняв, удерживали шерсть, открывая на покрасневшей коже следы от уколов. Три. Четыре… шесть ранок от иголки.       — Ваша собака не больна.