Бойся волков

— Нет-нет, не пугайся, — он поднял руки. Бобкэт свободно висел спусковой скобой у него на пальце — не угроза. Сердце Бруклин гулко билось в груди, в черепе бродило эхо. — Я хочу сказать, у меня тоже была пушка. Нельзя ее так носить. В лучшем случае потеряешь. В худшем — увидят, отнимут, прострелят тебе дырку в черепе, — он повертел крошечную беретту в длинных пальцах, вскинув брови. — И если из него застрелят человека, убийство легко могут повесить на тебя, — он швырнул ей оружие, и Брук поймала свободной левой. — Отпечатки. Выходка не оставила ее равнодушной. Щеки вспыхнули, к вискам прилила пульсирующая злость. Ее личное пространство, ее запретную зону, в последние дни нарушали слишком часто и слишком бесцеремонно. — Прошу прощения. Я тебя рассердил? - Он поймал ее взгляд. - Дело в том, что он торчит у тебя прямо из кармана. Я сразу заметил. Другие тоже заметят. Хотел наглядно продемонстрировать свою мысль. Люди понимают лучше, когда с ними случается, чем когда им говорят. На смену злости пришел стыд. Брук повертела беретту в ладони и сунула глубоко во внутренний карман куртки. — Да ничего. Вы правы. Спасибо за замечание. — Лучше завести кобуру. Брук передернула плечами. В ней теплилась надежда, что пушка перестанет быть нужна раньше, чем кобура станет необходимостью. А пока она просто будет класть Бобкэт поглубже в карман, во внутрь одежды. Где не видно. — Можно купить маленькую сумку или кошелек, — подсказал человек. — Вешаешь на ремень и вуаля. Никто не заподозрит, что внутри. Это была хорошая идея, лучше, чем кобура; и не нужно будет бояться, что топорщащаяся из-под одежды беретта привлечет к себе ненужное внимание. Она просканировала человека взглядом, изучила его лицо, глаза, позу, руки — левая лежала на скамье, правая расслабленно висела между колен. Не обнаружив признаков опасности и больного маниакала, свойственного сталкерам — она сталкивалась с этим типом людей трижды — Брук пришла к тому же выводу, что и в первый раз: он не опасен. Но что-то напрягало. Как бесплатный сыр бывает только в мышеловке, так в эпоху, где ей выпало жить, бескорыстное человеколюбие — невиданная редкость. Может, ему просто нравится помогать людям; но Бруклин не верила в ангелов-хранителей. Брук решила бы, что он пытается за ней приударить, но человек не делал ничего, что делают мужчины, когда хотят завязать знакомство. Он помог ей. Во всем остальном, казалось, он просто наблюдает. Даже не спросил ее имени. Брук внимательнее глянула в его светлые глаза. На глубине их она прочла любопытство, почти веселое. Он казался удивительно энергичным для позднего часа. Если он сдает квартиру и много переезжает, возможно, у него нет работы с прикрепленным графиком. Вольная птица. В памяти всплыл красавчик Дик. Коллега Гэвина, по его словам. Человек, сидящий под фонарным столбом больше походил на коллегу отца. Едва мысль пришла в голову, Брук поняла, что теория имеет шанс оказаться правдой. Ей не нравилась мысль, что Гэвин может приставить к ней слежку, но с Джокером на свободе и криминальным бумом в городе в это было не так сложно поверить. Мужчина сразу заметил карманное оружие. Он сказал, любой может заметить, но это не так; нужно было знать, куда смотреть, и обладать знанием, чтобы понять, что именно спрятано под одеждой. Он еще в первую встречу напомнил отца. Она не собиралась озвучивать свои мысли, разумеется, и она точно не собиралась слепо вкладывать в него свое доверие. Но убеждение, что человек — друг отца, уцепилось за подсознательное столь крепко, что Брук не могла избавиться от ложного ощущения комфорта. Никогда и ни в чем она не была так сильно и так голословно уверена: человек знает ее отца. Они друзья. Коллеги. Притормози, — прошептал разум. — Будь осторожна. Знаю, — ответила Брук. — Простите, так вы сказали, вас зовут?.. — Я не говорил, — он беспечно улыбнулся ее растерянности. Последовала тишина. Пять секунд, десять. Он молчал. Брук смутилась. Казалось, он не прочь говорить. Она ошиблась? Он поэтому так быстро ушел в первый раз? Если Гэвин попросил приглядеть за ней, для его друга это просто работа. Поэтому он так вежливо улыбается ей? Это насмешка в его глазах? Для кого-то уровня Гэвина Бруклин - сущий ребенок. Ребенком она не была. — Как мне к вам обращаться? — Настойчивее повторила Брук. — Мы ведь соседи. Продолжать называть «дядей»? — Если нравится, — он дразнил ее, но Бруклин привыкла к дразнилкам. — У дядей тоже есть имена. — Дядя Джек подойдет? — Я — Бруклин. — Знаю. — Правда? Как так? — Я ведь сидел в трех метрах от тебя, когда ты со своим другом прощалась. Он назвал тебя «Бруки», — Брук задумалась, восстанавливая детали в памяти. Она не смотрела в сторону фонаря и не могла знать, врет он или говорит правду. — Так я прав? Бруклин? Брук кивнула — да, прав. Да, приняла к сведению. Поверила? Нет. Джек улыбнулся. — Приятно снова увидеть тебя, Брук. — Взаимно, Джек, — она взглянула в окна своего дома. Большинство давно погасло, горела только полоса шахты лифта. — Мне пора домой. Еще увидимся. — Не сомневаюсь, — мягко ответил он. Сердце по-прежнему громко билось, пока она шла к подъезду, спиной ощущая его взгляд. Адреналин от пережитого не утих. Она прохлопала карман с береттой, убеждаясь, что пистолет по-прежнему с ней, и вздохнула с облегчением, когда нащупала его на месте. — И что это за выходки, Брюс? — Недовольно поинтересовалась она, снимая с ошейника поводок и пропуская пса вперед. Собака чуть прошла по коридору, потом обернулась, села на пол и с внимательным выражением морды уставилась Бруклин в лицо. — Зачем ты продержал меня там лишние десять минут?.. Пес склонил голову набок и прижал уши. Брук закатила глаза, бросила куртку на комод и шагнула к инстинктивно сжавшейся собаке. — Расслабься, я тебя не ругаю. Она присела на корточки, стараясь не замечать его страха, устало обняла руками мощную шею. Шерсть Брюси была удивительно мягкой, и Бруклин позволила себе зарыться в нее лицом, пальцами, расслабляясь в прикосновении. Пес застыл. Брук слышала, как быстро бьется его сердце. Но, в конце-концов, животные лучше людей чувствуют чужие намерения. Она просидела так несколько минут, постепенно успокаиваясь. Отпустив шею Брюси, Брук поднялась на ноги. Пес не ушел, вывалив язык и тяжело дыша ртом. Кончик его хвоста едва подрагивал. Он клацнул челюстями. Он взглянул на нее со странным робким выражением, полузаискивающим, такая же жертва, как она сама. Немедленно захотелось видеть отца. Быть заключенной в его крепкие сильные объятия, надежный источник безопасности. Брук медленно расшнуровала и сняла обувь, переоделась, забрав из карманов уличной одежды шокер и пистолет, и прошла к себе в спальню. 00:33. Джессика давно спит. Бруклин, тем не менее, отправила женщине сообщение, что выходит утром на работу. Дел дома не было, и мариноваться в тревоге, не зная, чем себя занять — худшая из возможных пыток. Брук оставила оружие на тумбочке, сходила на кухню и вернулась с ноутбуком. Устроившись на кровати минут 20 без особого усердия изучала чехлы и кошельки с креплением на пояс. Не найдя ничего сносного, машинально зашла на свой сайт и закрыла ноутбук, даже не посмотрев дневную статистику. Ее беспокоили вещи серьезнее посещаемости. После встречи с Джокером голова оставалась удивительно пуста. В ней не было ни одной мысли за исключением относящихся к плачевной ситуации. Брук попробовала представить себя за выискиванием фактов и написанием статьи и почувствовала тошноту вместе с каким-то возмущением. Неужели все это стоило потраченного времени? Она выглянула в окно. Жизнь проносилась мимо, и Брук каждый день, минус выходные, ходила на бесперспективную работу и писала бесперспективные статейки. Уже несколько лет как она прыгнула в трясину и увязла по шею. Не сдвигаясь с места, не молодея, не поднимая головы. Дни сменялись неделями, недели месяцами, ничего не менялось, и два дня назад она могла умереть. Смерть дышала ей в затылок. Брук бежала по рельсам перед догоняющим поездом. Неужели минуты ее жизни стоят этого? Радостного увязания в болоте бессмысленности, неведения, неизвестности? Джорджи ухмылялся, сидя перед ней за столиком, ломая зубочистку в коротких толстых пальцах. «Нельзя только работать в этой дыре, а потом возвращаться домой и дрочить за ноутбуком на старые дома. Пардон. Есть жизнь за пределами этого.» Бруклин вздохнула. Но жизнь продолжалась. Джокер был где-то там. Он мог придти за ней завтра. Через неделю. Никогда. И мир не заканчивался. Земля продолжала вращаться, беретта лежала на тумбочке рядом с электронным будильником. Никто не отменил занятия в школе по причине, что Бруклин Бёрк пережила очень, очень плохой день, и теперь к ее виску приклеена тысячей мотков скотча гигантская метафорическая пушка. Никто не держал ее за руку, не утешал лживыми обещаниями. Полиция не ждала у дверей, чтобы взять под защиту. Бэтмен не возник из ночных теней, шепнуть, что ей нечего бояться. Отец не принес ей голову Джокера, или, хотя бы, газетную вырезку с новостями, что маньяка закрыли в Аркхэме навсегда. И в клинике ее ждали на работу. Брук была сама по себе, и вселенная не собиралась ждать, пока она отойдет от шока или сможет без страха выйти на улицу. Брук почти была готова поверить, что все в порядке. Ей казалось, после того вечера настанет конец. Что он уже настал. Еще через четверть часа Бруклин, умывшаяся и переодевшаяся, забралась в кровать и выключила свет, поставив будильник на семь, чтобы успеть выгулять собаку.

===================

Она выспалась. Впервые за долгое время. Очевидно, это сказалось на внешности. Никто не задавал ей «особых» вопросов, никто не предполагал даже, что два вечера назад ее в операционной загнал в угол сам, мать его, чертов Джокер. Загнал, запугивал, показывал фотографии. Сидел совсем рядом. Брук до сих пор могла представить тяжесть его руки у себя на плечах. Стук его сердца. Мерное дыхание, как у других людей. Они понятия не имели, как выглядит это лицо вблизи. Даже Донни, переживший Эндшпиль. Брук видела его, близко, знала как оно двигается, меняется, как лицевые мышцы до невозможности растягивают белую кожу словно это не кожа, а тонкая резина. Видела глаза, в которых не одно — много выражений. На снимках и в телевизоре взгляд всегда один. Они все понятия не имели, как Джокер выглядит на самом деле. Ничего общего с телеком, ничего общего с фотографиями. На них он не пугает, на них он мертвый. Потому что у живых нет таких лиц. Но Бруклин видела. «А что случилось с лампой?» «Да, неудачно задела. Собачка попалась верткая, начала вырываться.» А полки, Брук? Тоже собачка? Что тут можно сказать? То был не ее вечер. И весь разговор. Такое бывает: лампы бьются, полки разлетаются. Плохой день. С нее даже платы не взяли, ведь Бруклин была своей. «А что с составом? Ищем кадры?» «Забавно, что ты спросила. Насчет этого: к нам заступают два сотрудника. Один со следующей недели, второй через две.» «Здорово.» Может, ей стоит уйти или взять отпуск. Джокер не давал понять, что это запрещено. Она так уставала в последнее время, просьба предоставить отпуск никого не удивит. Дождаться новых ребят - и поступок не вызовет вопросов. — Брук, все в порядке? — А что? — Она обернулась. Они стояли в комнате отдыха, Донни у холодильника, с дымящейся чашкой какао, Брук у столика, заваривая себе кофе. — Что-то не так со мной? — Не знаю, — он уселся на свое излюбленное место. — Какая-то ты не такая. Грустная. Брук фыркнула, не удержавшись от легкой усмешки. Грустная. Грусть — не то слово, которым можно охарактеризовать ее состояние. Беда — или счастье — в том, что Бруклин не отличалась выразительностью. — Да как-то в последнее время не везет, — не покривив душой ответила она. — Черная полоса. Ничего не получается, ничего не хочется, какая-то усталость. Бывает. Пройдет. — Да, бывает такое, — Донни понимающе кивнул. — Не переживай, скоро пройдет. Это все рутина. Новенькие придут, бери отпуск. Развейся. И если надо чего — говори. — Спасибо, Донни. Мышата чувствовали себя неплохо. Донни хорошо их выхаживал. На безволосых телах начинала расти шерсть. День шел, и шел, и шел, и шел, как дождь в мультике про Винни Пуха. И как в мультфильме, он затопил собой время, все двадцать четыре часа в сутках, и стрелки их упали на ноль часов, ноль минут. Потом на ноль часов, одну минуту. Новый день настал, и Брук все еще жила. Ничего не происходило. Земля вращалась. Потом время продолжило отчет. Бруклин снова заснула, снова проснулась, снова выгуляла пса и снова пошла на работу. И снова время сделало полный оборот и запустило заново день, солнце, машины на дорогах и рутину в ветклинике. Потом время повторило приевшийся фокус. И еще. И еще. Поначалу было невыносимо. Бруклин раз десять проверяла перед сном входную дверь. Что для него дверь? Потом квартиру. По-детски? Брук осматривала каждый угол. На балконе, на кухне, в ванной, в спальне. Даже под кроватью. Оборачивалась, боясь увидеть его за собой. Брук закрывала окно, которое всегда оставляла на ночь открытым. Даже зимой. Брук задергивала занавески, хотя любила, чтобы город светил в комнату своими огнями. Но Брук слишком боялась случайно повернуться посреди ночи и увидеть сквозь стекло белое лицо — хотя жила на седьмом этаже. Но что для него этаж?.. Хотелось, чтобы он уже явился. Беретта всегда была рядом. В кармане, под подушкой. Она брала пушку даже в туалет посреди ночи, и когда принимала душ, бобкэт смотрел на нее с угла раковины, легко доступный, близкий, заряженный. Покончить со всем. Убить или умереть. Ожидание убивало лучше пули. Безусловно, он понимал это. Потом, день на пятый, организм Брук включил защитный механизм. И здоровая паранойя пошла на убыль, уступая место растущей маленькой, глупенькой, малодушненькой надежде: он слишком занят? Забыл? Ей это приснилось? Она не так уж важна, правда?.. Ей не приснилось и он не забыл. И, что важно, Бруклин не забыла. «Ты мой маленький проект на протяжении… уже долгого, долгого времени.» «Почему?» «Ты же любишь играть в детектива, верно, дорогая?» «Уверен, тебе удастся разобраться в таком простом деле.» Ей не хотелось разбираться ни в каком деле. Более того, времени не было. Бруклин быстро уставала. Нервы отнимали силы. Она больше не могла спать по два-три часа в сутки. Брук возвращалась домой и отрубалась не позже часа. Утром она выгуливала собаку. В промежутке между сном и возвращением с работы ей было не до детективных исканий. Она выгуливала собаку еще раз, ужинала, лежала в кровати, смотрела в потолок и чувствовала себя предметом мебели. Ей было почти стыдно. Джокер сильно ее переоценил, если считал, что Бруклин станет рыться в этой загадке. Новеньким был маленький щуплый китайчик, робкий и неопытный, только из меда, Чен Ху. В первый же день, делая собаке укол, он промазал и попал иголкой шприца в собственную руку. Мальчик волновался. Наверное, они оба, и Бруклин и Донни, казались ему стариками. Старшими офицерами. Людьми с авторитетом. Он панически боялся ударить перед ними в грязь лицом. И, разумеется, исправно это делал. Бруклин закончила заклеивать ему пластырем рану — иголка сорвалась и задела вену — когда Донни ее окликнул. — Эй, Брук. Там к тебе, — его голос звучал расслабленно, с малой примесью любопытства. Но Брук застыла, и ее сердце учащенно забилось. Кто мог явиться к ней в клинику? Джорджи Донни знал. Ее институтские друзья оставили город. И отец никогда не пришел бы сюда. Чувствуя, как начинает кружиться голова, Брук тяжело поднялась на ноги.