Karma is bitch

— Так как занятия закончены, а ты совсем скоро уволишься, я буду считать это нашим первым свиданием, — всерьёз заявляет Чонгук, отставляя ключи от входной двери на тумбочке в коридоре и приглашая гостью, стоящую позади, проходить и не стесняться. Сонхва тут уже была, так что ничего нового. Ничего не изменилось, она с лёгкостью угадывает, где ванная и идёт, чтобы умыться. Чонгук не хочет тревожить, оставаясь в коридоре, убирая обувь, вешая её и свою курточки в шкаф и останавливаясь напротив большого зеркала. Из ванной слышно, как плещется вода в раковине. Куда себя девать? Как себя вести? Любая бы девчонка его возраста повелась бы на ловкий флирт, на кино и последующие поцелуи во время какой-нибудь жутко банальной сцены, а потом они бы случайно оказались на диване или его кровати совершенно голые. Но перед Сонхвой всегда уверенный в себе Чонгук тушуется. Она ведь совсем другая. Как бы не убеждать себя — ничего в ней необыкновенного — на деле оказывается, что даже простая улыбка посреди всей тяжёлой репетиции, незамысловатый жест руки, убирающий волосы или обыкновенное беспокойство за него вызывает кучу мурашек. Если она беспокоится, значит, он ей небезразличен. — Ты ведь там не плачешь? — он прислоняется к стене рядом с ванной, прикрывая глаза. Вода перестаёт бежать. — Я что, похожа на плаксу? — звучит недовольный голос. — Нет, но, если бы ты плакала, у меня был бы лишний повод прижать тебя к себе. — Кончай говорить заученными фразами из фильмов, — она выходит и смотрит на него, как ни в чём ни бывало. — Хочешь обнять — обнимай, а не болтай лишнего. — А так сразу можно было?! — выпадает в осадок Чонгук. Сонхва лишь смеётся. — Хорошо, что я могу тебя развеселить. А теперь пойдём на кухню, надо найти чудомазь Хосока. В два счёта всякие синяки и ссадины лечит. Аптечка у них огромная — первое, что приходит в голову Сонхве, наблюдающей за возящимся с медикаментами Чонгуком. На все случаи жизни, от всех болезней, может быть, и от смерти спасающее есть? Молодой человек находит почти использованный до конца тюбик, отворачивает крышечку, берёт в ладони женское запястье и наносит тонким слоем, размазывая подушечками пальцев. Настолько всё аккуратно и мягко, будто её руки вот-вот треснут, как фарфор. И почти что оргазм — мазь охлаждает, приносит облегчение, а пальцы Чонгука творят чудеса, не причиняя боль. Приходится признать — руки у него волшебные, чудомазь тут ни при чём. — Приятно, правда? — улыбается уголками рта Чон. Сонхва отрывает взгляд от созерцания того, что он делает, и поднимает глаза на него. — Слушай, а почему ты тогда отказала мне в Праге? С первого же взгляда влюбилась, признайся. — Хочу твою самооценку, Чонгук, — процедура закончена, и Чонгуку приходится отпустить её руки. — Если бы я сразу же согласилась прыгнуть к тебе в постель, было бы продолжение? — Вряд ли, — приходится ему признать. — Вот именно. Я таких насквозь вижу. — Извини, конечно, но глаз у тебя не очень намётан, — подначивает он, за что получает сразу же. — Чего сразу драться! Мужа же ты выбрала, мягко сказать, тварь полнейшую. — Я его не выбирала, это раз, и во-вторых, молода я ещё была, — поджимает она губы. — Ты выскочила замуж сразу после школы? — охает он. — Ну нет, я была уже на старших курсах. Мне было двадцать три, когда он позвал меня замуж. Он не был таким, как сейчас. Ну, или мне так казалось. — А развелись давно? — Чонгуку не нравится эта беседа, но лучше её поддержать, чем молчать и не знать, о чём поговорить. — Через четыре года, но он преследует меня до сих пор, как видишь. Развод не особо-то на него повлиял. Тем более что мне пришлось очень долго доказывать, что я хочу развестись с ним не просто потому, что мне приспичило с ничего. — Уверен, у Джина скоро получится засадить его за решётку, — Чонгук идёт ставить чайник. — Что ты любишь? Чай? Кофе? Они оба выбирают чай и всерьёз идут смотреть кино. Первое попавшееся по телевизору, потому что искать что-то специально нет сил. Чонгук наливает огромные кружки, напиток в которых остывает неспешно, и даже смелеет, подсаживаясь вплотную на диванчике и обнимая женщину, не спрашивая на то разрешения. — Я сегодня на свадьбе был, вообще-то, — будничным тоном отвлекает он, когда по сюжету нет ничего интересного. — Джин женился. — Поздравь их от меня потом. — Ты и сама сможешь это сделать, я думаю. Руки у Чонгука тёплые, даже обжигающие. Чонгуку хочется зайти дальше, но боится, осторожничает. Однако разве она не дала согласие на что-то большее, поехав с ним домой поздно вечером? Нет, возможно, всё совсем не так. Лучше спросить. Он плавно, незаметно переходит к поцелуям сначала в шею, не желая отвлекать её от фильма, но Сонхва и сама подставляется под его губы. Может быть, ей просто нужно немного тепла в этот морозный и многим омрачённый день. Но Чонгуку оно тоже нужно, поэтому он не жалеет, что первым поцеловал. — Разве тебе не нужно заниматься, шкодник? — вяло шепчет она. У Сонхвы нет никакого желания воспротивиться ему. Глаза слипаются, но разум ещё ясен, и помогая ему с застёжкой джинсов, она безоговорочно говорит, что не против. Не против попробовать с ним что-то большее. Не хочется ни жалеть утром, ни сокрушаться, что так и не попробовали. — Это подождёт, — уверяет Чонгук, — хочу сегодня быть с тобой, а не с бездушными учебниками. Романтичная музыка из фильма прямо в тему. Приглушённый свет. Хочется спросить, как давно Сонхва… впрочем, зная её принципы, очень давно. А Чонгуку хвастаться нечем, послужной список большой и отвратно исписанный. Но ей ведь всё равно? Иначе бы ревниво спросила, со многими ли он спал? Не хочется банально отвечать, что все до неё были не важны. Может быть, сейчас уже не важны, но когда-то и он испытывал первую, нежную, романтическую любовь. Как в кино показывают. В кино красиво, но не совсем реально. Чонгук снова целует. Влажно, с похотью в глазах. Кончики пальцев на ногах приятно покалывает, когда он переносит весь свой вес на руки, упираясь по бокам от её лица. Она укладывается на спину, освобождаясь от штанов, оставаясь в кружевных трусиках, и зазывающе приподнимает вязаный свитер. Чонгук тут же ныряет под него с головой, целуя впадину между ключиц, забираясь руками под лифчик. Она давно не девочка — вопить, кричать, кусаться, как в дешёвом порно, не станет. Оно ни к чему. Если приятно, всё и так понятно. По закатывающимся глазам, по тому, как тело подаётся навстречу, как спирает дыхание. Чонгук долго возится со своей пряжкой. Сонхва и не думает помогать, в конце концов, он долго её завоёвывал и ещё подождёт минут пять прежде, чем искры из глаз посыплются. Он входит внутрь повлажневшей плоти почти без прелюдий, не размениваясь на глупые фразочки, которые совсем сейчас будут не в тему. Зато целует с подобающей остротой и страстью, в этом весь несдержанный Чонгук. Остёр на язык, и это не только про сарказм. Были девочки до этого, именно девочки, ещё глупые, желающие оставить отметины на Чонгуке как на объекте их принадлежности, и царапали ему грудь, спину, оставляли засосы. Чонгук и сам горазд, но не без предупреждения. Такие проявления ему не нравились, таким он не перезванивал. Сонхва и не думает даже сжать пальцы на шевелюре Чонгука сильнее, чем нужно. Все эти детские проявления чужды ей. Чонгук замечает это, сильнее влюбляясь в эту женщину. Ей уже не нужны никакие доказательства. Только ноги у неё сводит от подступающего оргазма, и Чонгук сам чувствует, как близок к разрядке. Неспешными, но выверенными движениями доводит себя до пика после того, как делает приятно ей, и кончает себе в руку, почти не пачкая чужой живот. У Чонгука — глупая улыбка, на лице Сонхвы — сонная меланхолия. Уже в ванной они опять переходят на ленивые поцелуи. Чонгук ещё не чувствует, что теперь точно перешёл ту грань, в которой может назвать её своей, ему кажется, что вот-вот — и она опять ускользнёт. Но Сонхва не собирается исчезать, отвечает на поцелуи, просит ещё чаю и обещает поспать с ним у него в комнате.

***

Чонгук замечает следы чужой руки у себя на щеке. Он уснул, прижимая её ладонь к своей лицу. Сонхва возится в ванной, редко матеря его за то, что они проспали. Чонгук не может перестать улыбаться ровно до того момента, пока не слышит щелчок в замочной скважине. На пороге стоит сонный Хосок со стаканом кофе из старбакса. — Чё за?.. Ты чё ещё не в универе? — А ты почему здесь? — бледнеет Чонгук. — Переодеться зашёл, мне пора на смену, — Хосок разувается, и именно в это время из ванной показывается уже одетая, слава богам, Сонхва. — Я готова, поех… П-привет, Чон Хосок-щи, — она замирает, переводя взгляд со старшего брата на младшего и одним взглядом обещает устроить ему взбучку за то, что не предупредил. — Оп! — восклицает Хосок, семеня к своей комнате. — Да вы собирайтесь, я ничего не видел! Но надеюсь, это было не на кухне и не в гостиной! — Хён! — Один-один, Чон Чонгук! — ржёт брат, и Чонгуку одному известно, какой счёт они ведут.