Назад не смотри

— Александр Христофорович! — Бинхи оба подскочили в кровати. Маша, испугавшись, что снова проспала момент подъёма мужа, посмотрела на часы и насупилась — время слишком раннее даже для неё.       Однако Тесак, а это именно его голос звенел в коридоре, топтался, но был бодр и ожидал того же от начальства. Александр Христофорович в ночном костюме выглянул к помощнику, не открыв ещё до конца глаза. — Что случилось? — казалось, что за последние несколько дней эта фраза обрела и потеряла все возможные смыслы. — Господин дознаватель просили за Вами послать. Говорят, на мельницу надобно идти. — Какую мельницу? — Бинх не понимал ни слова, но уже начал впадать в свою обыкновенную утреннюю раздражённость. — Всяко какую, — Тесак пожал плечами. — Иди отсюда, — устало махнул Саша. — Скоро буду.       Помощник кивнул, и голос его зазвучал во дворе. Полицмейстер наскоро стал собираться. Маша, кутаясь от предрассветной прохлады в халат, вышла из комнаты. Вернулась она с двумя кусками хлеба, покрытыми толстым слоем белого масла. Бинх, испытывая глубочайшее чувство благодарности, прожевал их в один момент и поцеловал жену, оставив на щеке жирный след. Женщина одним движением приручила шевелюру мужа и уверенно произнесла: — Я у тебя в участке сегодня буду. Раз уж тебе некогда всё проверять — я проверю. И мне заняться будет чем, и какая-никакая помощь, — Мария Андреевна оправила мужнин зелёный жилет. — Хорошо, — сквозь зубы произнёс тот. — Спасибо, спасибо, спасибо, — Маша, приготовившаяся было спорить и отстаивать своё желание, обрадованно повисла на шее Саши. — Ну, полно-полно, — Бинх, нехотя, оторвал руки жены от себя. — Перед обедом за тобой зайду. И, если что, пришлю Тесака.       Радость Марии Андреевны сошла бы на нет, знай она, каких усилий стоило это разрешение полицмейстеру. Он не мог не желать жене спокойствия и счастия вдали от его работы. Но в глубине души, настолько глубоко, что мысль оттуда не проходила через голову, а сразу вылетала наружу, он понимал — в участке Маша будет живее. И не только из-за всадника, но и из-за долгой консервации в стенах дома. Александр Христофорович уже сумел заметить, как сильно жена чахла последние годы, не имея ничего, кроме книг и разговоров с соседями. — Уже лет тридцать от этой мельницы ничего не осталось, камни одни. Что вы хотите там увидеть? — Бинх всё-таки не вытерпел гнетущей тишины процессии, движущейся по полю. Никто ему не ответил. Но, спустя несколько шагов, Гоголю и остальным открылся вид на заброшенную мельницу. Процессия остановилась. — Ну, что, господин писарчук? Довольны? Прогулялись? — Александр Христофорович выплюнул весь утренний яд с этими словами на бледного бедного Николая Васильевича. — Девушка была здесь, — растерянно пробормотал Гоголь. — Это же моя крылатка! Я потерял её здесь вчера, — он подбежал к Тесаку и вырвал крылатку из его рук.       Бинх нахмурился и вопросительно посмотрел на отчего-то молчаливого Гуро. Тот увернулся от его взгляда, вперив два тёмных глаза в своего помощника. Глава полиции Диканьки совершенно пришёл в ярость. — Так, ты говоришь, тут мельничиху-то видел? И чт-что Оксаной звали? — Тесак перекрестился. — Господи, помилуй. — А откуда Вы знаете? — Яков Петрович сделал несколько резких шагов к помощнику Бинха. — Так то ж все знают, — Тесак несмело посмотрел на начальника и, получив кивок одобрения, недовольного, но всё же одобрения, продолжил. — Гарна дивчина была, говорят, пока не потонула… Плохое тогда лето было. — Тесак, ну, вот что ты такое несёшь? Ну, как это может быть мельничиха, которая умерла тридцать лет назад? Яков Петрович, что, Ваш писарчук умеет мёртвых воскрешать? — Александр Христофорович разозлился на себя, на помощника, на следователя и его писаря. Но вспомнил однако вчерашние слова Гуро о Гоголе. — Способности Николая Васильевича могут оказаться за пределами Вашего понимания, — заносчиво и чересчур резко огрызнулся дознаватель. — Ну, да… да, — Саша со свистом втянул воздух, еле сдерживаясь, чтобы не размазать нос Якова Петровича о свой кулак.       Следователь начинал действовать на нервы главе полиции. Предвзятость, смешанная с его подозрениями в сторону Бинха и заносчивостью, создавали образ, почему-то напоминающий Саше его самого. Что-то внутри говорило, подсказывало — много у столичного следователя общего с диканьским полицмейстером. — Так в то лето ещё несколько дивчин пропало, с десяток, кажись, — прохрипел Тесак. Александр Христофорович зажмурился, в ожидании бури, мысленно обещая наказать помощника за излишнюю болтливость. — Вы, что, хотите сказать, что в уезде уже были подобные преступления? — Яков Петрович, как взъерошенный коршун, налетел на Бинха. — И Вы молчите? Вы вообще соображаете, что Вы делаете? — Саша неосознанно потянулся рукой к револьверу. — Вы хоть понимаете, почему я здесь? Или Вы намеренно скрываете эти преступления? — Гуро прищурился и, как показалось Бинху, вспомнил вчерашние угрозы. — Яков Петрович, я попросил бы Вас, — отчеканил Александр Христофорович, держась уже за револьвер. — Я попросил бы Вас отвечать на мой вопрос! — почти кричал следователь. — Моя обязанность — не допустить, чтобы глупые слухи не распространялись. Эти убийства связать невозможно. — Нынешний убийца тогда был… — Саша, наконец, сумел оторвать руку от оружия и расположить её на уровне пояса, показывая малость убийцы, — вообще может быть, не родился! — Яков Петрович открыл было рот, но Тесак снова подал голос: — Дьявол то убивает. У него возрасту нет.       Александр Христофорович глубоко вздохнул и развёл руками, глядя на следователя и будто бы говоря: «А я о чём сказал?» На лице у дознавателя не дрогнул ни один мускул. Казалось, что ему было вообще всё равно на то, что происходит вокруг него. Он подбросил трость и быстрым шагом отправился в деревню. Гоголь, помедлив, побежал за ним. Бинх осуждающе посмотрел на своего помощника, стоявшего в полной растерянности. Взгляд полицмейстера задавал немой, но чёткий и яростный вопрос: «Кто тебя за язык тянул говорить такие вещи?» — Александр Христофорович Бинх, новый глава полицейского управления Диканьки, — Саша, едва сошедший с брички, подошёл к самому, на его взгляд представительному мужчине из тех, что их встречали.       После дороги, занявшей из-за непогоды несколько дней, Бинхи всё равно сияли. Неудивительно, ведь прошла всего неделя с того, дня, как они сыграли скромную, почти семейную свадьбу. Мария Андреевна, полагающая, что совсем скоро её мужа помилуют и позволят вернуться в столицу, стоически принимала этот удар судьбы. В глубине души она надеялась, что сельская жизнь придётся ей по душе, а столичные светские развлечения вскоре забудутся. Саша же, увы, догадывался, что гнить их едва образовавшейся семье в этой туманной дыре не один год, а может и до смерти самой. Однако, виду не подавал, поддерживая молодую жену в её восторгах по поводу смены всего уклада. Ещё в бричке Александр Христофорович предположил, что население будет необразованным, суеверным и, со стороны даже глупым. На это Мария Андреевна с уверенностью, присущей только молодому разуму, отвечала, что для этого они туда и едут — спасать и учить. Бинх лишь усмехался, неспособный до конца принять тот факт, что девушка напротив — теперь женщина. Его женщина. — Здоровеньки булы, — пробасил мужчина и протянул огромную ручищу. — Вакула — здешний кузнец. — А это вот Ваш помощник, писарь то бишь, — он подтолкнул, переминающегося с ноги на ногу юношу.       Тот был совсем худой. Казалось, что любое дуновение ветра собьёт его с ног и каждое движение его сопровождалось нервными дёрганиями. Он будто бы боялся нового начальника, но в то же время уже благоговел перед ним. — Как зовут? — Бинх обратился непосредственно к юноше. Тот вздрогнул и, заикаясь, ответил: — Т-тесак. — Как-как? — Тесак, — повторил юноша уже увереннее. — Это прозвище. — А имя-то какое? — Степан. Но только Вы ж сами спросили, как зовут. Так и зовите Тесаком, как и все, — он несколько осмелел и даже оторвал взгляд от шляпы, которую крутил всё это время в руках. — Что же, Степан-Тесак, показывай участок, — скомандовал Бинх.       Из брички тем временем выбралась его жена и придирчиво осмотрелась, сморщив носик. Земля, мешанная не одной парой сапог, уже грязными комьями легла на подол её платья. Ощущение счастливого начала новой жизни пропало. Но делать было нечего. Маша знала, что иначе навсегда потеряла бы Сашу и ни капли не пожалела о своём решении. Она знала также, что и он изо всех сил постарается отдавать ей свою любовь, чтобы и самому не пожалеть, что позволил ей ехать с ним. Со своей же стороны, Мария Андреевна обещалась не показывать своей тоски и печали в первые дни. Это могло испортить не только его расположение духа, но и их отношения в целом. А дальше уж как-нибудь срастётся. Прижиться не успеют, как придёт письмо о помиловании, а там уж и столица, и жизнь.       Однако, письма всё не было, как не было и любой другой возможности покинуть Диканьку. Корни Бинхов, незаметно от них обоих, начали прорастать в селе и как-то забылось. Забылись балы, приёмы, салоны и светские разговоры. На смену им пришли старые книги из окрестных деревень, полицейские бумаги, да празднества сельские. Забылось, да заменилось. Срослось, как говорила сама себе Маша. — Ой, Сашенька, а я что-то задремала, — Мария Андреевна полулежала на за рабочим столом мужа.       Когда он вошёл, женщина спала, уложив щёку на согнутый локоть. Бинх слегка остыл после разговора с Гуро и несколько умилился от вида жены. Коснувшись аккуратно пальцем другой её щеки, он ощутил прилив нежности и про себя отметил, что в последние дни чувствует любовь острее и будто бы даже больше. Маша вздрогнула во сне, зевнула и открыла глаза. — Уже обед, — не отнимая руки от её лица, произнёс глава полиции Диканьки. Женщина сонно проморгалась, кивнула и поднялась на ноги, разглаживая юбку. — Анка попросилась к сестре сходить до завтра, — извиняясь, сказала она. Отобедаем у Ганны? — Бинх молча согласился.       Ещё издалека Маша заметила красное пальто обедающего следователя. Хотела было попросить мужа не идти к нему, но сразу взяла себя в руки. Александр Христофорович, завидев то же красное пятно, и сам хотел было попроситься отобедать где-нибудь в другом месте. Но Гуро уже заметил их и жестом пригласил присоединиться. Бинхи, оба тяжело вздохнув, двинулись к столу следователя. — Александр Христофорович, Мария Андреевна, — учтиво приветствовал их тот. — Яков Петрович, — улыбнулась Маша. Полицмейстер хмуро кивнул.       Бинх подозвал Ганну и попросил принести еды. Женщина, не первый день знавшая Сашу с женой, даже не спросила, чего они хотят, так как сама прекрасно знала. Яков Петрович же, жуя, попросил ещё квашеной капусты. — В столице не бывает такой вкусной капусты, — объяснил дознаватель. — Но вы, верно, и сами знаете. Позвольте поинтересоваться, как давно вы здесь? — говорил он, глядя исключительно на полицмейстера, не замечая его жены совсем. — Пять лет, — ответил Бинх, всё ещё таящий злобу на весь мир. — Пять с половиной, — поправила его Мария Андреевна, чем, наконец, заставила Якова Петровича перевести взгляд на себя.       Он смотрел на неё, улыбаясь, так же, как и на всех. Но Маше казалось, что он улыбается только чтобы позлить её. «Отчего бы ему прямо сейчас не съесть свою улыбку вместе с треклятой квашеной капустой и не провалиться сквозь землю, где ему самое место?» — думалось ей. — Что ж, почти местные жители, — Гуро положил в рот кусок хлеба. — И что же, детей у вас нет? — Нет, — Бинх вдруг залился краской и закашлялся, но быстро взял себя в руки. — А Вы к чему, собственно, интересуетесь? — копируя тон следователя, спросил. — Правила приличия, Александр Христофорович. Возможно, Вы успели забыть, но в приличном обществе всегда пытаются поддерживать беседу, — Гуро снова перевёл взгляд на мужчину. Его карие глаза казались чёрными. — Когда я в последний раз был в приличном обществе, там предпочитали не лезть не в свои дела, — прошипел полицмейстер.       Холодная всё ещё рука жены накрыла его собственную, уже сжавшую револьвер на поясе. Он повернулся к ней и увидел, как она осуждающе смотрит на него. В голове пронеслись воспоминания о салоне и дуэли, и Бинх шумно выдохнул. Последнее «приличное» общество, в котором он был, в действительности лезло в чужие дела. — А, Ганна, душа моя, — Яков Петрович хлопнул в ладоши.       Женщина принесла еды для Бинхов и квашеной капусты для следователя. Все приступили к еде и некоторое время за столом раздавались лишь звуки стучания ложек о тарелки. — Мария Андреевна, Вы, как я посмотрю, не лучшим образом переносите местный климат? — спустя несколько минут снова начал разговор Гуро. — С чего Вы взяли? — Маша подняла голову от тарелки, и зелёные глаза врезались в совершенно серьёзные и даже несколько озабоченные глаза. — Ваша кожа бледная, почти как у моего писаря. Он, конечно, и без того болеет, но Вы в остальном, я полагаю, здоровы? — Маша едва кивнула. — Значит, климат Вам совершенно не подходит. — Что мне подходит, а что нет, не Вашего ума дела, — резко произнесла женщина, всё ещё смотря в глаза следователя.       Она поднялась на ноги и со всей силы хлопнула ладонью по столу. Гуро изумлённо вскинул бровь. Александр Христофорович поднял голову и, прищурившись, посмотрел на лицо жены. Это выражение он, к сожалению, знал слишком хорошо. Женщина разозлилась. Чтобы понять, от чего вдруг произошла такая смена настроения, Бинх предположил, что у неё вновь началась мигрень. Яков Петрович словно наслаждался гневом Маши и почти любовно смотрел на то, как от бессильной злобы дрожат её руки. Но в один момент, так же как и разозлилась, она вдруг стала обыкновенной Марией Андреевной и лишь пожала плечами. — Я устала за сегодня, пойду домой, — она стремительно поцеловала мужа в щёку и также стремительно скрылась с глаз.       Александр Христофорович смотрел ей вслед, не решаясь пойти за ней. Яков Петрович восхищённо усмехался.