Назад не смотри

— И это Вы называете одеждой?       Мария Андреевна держала в руках балахон, напоминающий древнегреческую тогу. Хижина, на деле оказавшаяся заброшенным охотничьим домиком, имела две комнаты и кухню. В одной комнате стояла настоящая дубовая кровать. В другой, спальное место было устроено в углу и представляло собой огромный сундук с тряпками, наваленными кучей сверху. Откопав сундук, Яков Петрович выудил из него какую-то мало-мальски пригодную одежду. Мужской костюм, хоть и был старомоден, выглядел весьма неплохо и даже смотрелся несколько элегантно. Из женской одежды нашлась лишь белая тога с неимоверным количеством кружева. Глядя на этот наряд, Гуро усмехался и представлял его на Маше. Женщина же решила возмущаться по поводу и без, дабы взбесить в конце концов следователя до такой степени, чтобы он постарался избавиться от неё.       Ночное наваждение и приступ непонятной привязанности сейчас, когда они были наедине, как будто бы прошли. Но на самом деле в душе Марьи Андреевны было очень неспокойно. Слова Якова Петровича о том, что без чувств к нему, она не бросилась бы за ним, всё звучали в её голове. Ей было понятно, что как бы она не пыталась, Гуро остался в её сердце, и нужно было с этим что-то делать. Но при этом, любовь к Александру Христофоровичу никак не изменилась. Он по-прежнему был центром её жизни. И роль его никуда не сместилась. Искренне не понимала женщина, как может быть такое, чтобы она любила двоих одновременно. «А люблю ли я хотя бы одного из них?» — возникал такой вопрос в её голове. Ответа она не находила. Продолжала биться между двумя совершенно разными и такими прекрасными мужчинами, словно муха между стёклами. — Поверьте мне, Мария Андреевна, знал бы я, что Вы самоотверженно броситесь за мной, я приготовил бы что-нибудь и для Вас, — чересчур насмешливо произнёс Гуро. — Но сейчас Вам придётся довольствоваться этим, — он кивнул на тогу, которую женщина всё ещё держала в руках. — И нам пора ложиться спать. Эту комнату я оставлю за собой, а та, с кроватью будет Ваша. И знайте, я не засну, пока не заснёте Вы. Мне это ничего не стоит, но увериться в том, что Вы не сбежите, однозначно, стоит, — он улыбнулся, желая, видимо, расположить женщину к себе, хотя бы на одну ночь, но Маша увидела в этом взгляде оскал хищника, выжидающего слабости своей жертвы. — Спокойной ночи, — женщина развернулась на пятках и вышла из комнаты.       Яков Петрович устало покачал головой и стал собирать своё новое спальное место. Мария Андреевна устроилась на кровати, планируя перехитрить следователя и вернуться в Диканьку, когда он заснёт. Однако глаза её закрылись, стоило ей только оказаться на мягкой перине. Гуро, войдя в её комнату через четверть часа, увидел, что она даже не укрылась одеялом, перед тем, как закрыть глаза. Он тихо подошёл к кровати и склонил голову набок. Женщина дышала так ровно и спокойно, что даже самый умелый лжец и актёр не смог бы также. Следователь осторожно накрыл её одеялом и подоткнул его под бока. Случайно коснулся он её открытого плеча и будто обжёгся, настолько оно было горячим. Из чистого любопытства он провёл рукой по щеке спящей Маши и почувствовал тот же жар. Из чистого любопытства, говорил он себе. Из чистого любопытства.       Изменять своей привычке Мария Андреевна уже не могла и даже в сложившейся ситуации проснулась чуть свет. И к своему удивлению обнаружила, что Яков Петрович уже не спит. Он, одетый в тот старомодный костюм преспокойно сидел за деревянным столом и ел бутерброд с маслом. На тарелке рядом с ним лежало ещё два точно таких же. Он жестом предложил их женщине, и Маша поняла, что очень проголодалась. — Рад, что Вы проснулись. Нам с Вами в скором времени придётся перехватить бричку с моими вещами. Я уж было собирался Вас будить, — сказал он, жуя. — Деревенские привычки, знаете ли. Просыпаюсь рано. — Я должен поверить, что Вы стали глубоко деревенским человеком? — усмехнулся Гуро, вытирая жирные пальцы платком. Маша промолчала.       Когда с бутербродами было покончено, Гуро подал женщине балахон, ухмыляясь. Она, нехотя, взяла его и ушла в свою комнату переодеться. В нём всяко было лучше, чем в почти что ночной рубашке. Не найдя зеркала, Маша стала убеждать себя в этом. Об этом же говорил и взгляд следователя, критично пробежавшийся по ней. Яков Петрович подал женщине локоть и под руку они вышли из хаты.       На дороге, которая вела в Полтаву, и днём-то было не много людей. Сейчас же там и вовсе никого не было. Гуро осмотрелся и сел на камень, лежавший у обочины. Маша предпочла остаться на ногах. Всю кожу жгло при каждом движении, хоть и шёлковая ткань балахона несколько улучшала положение. Яков Петрович не был настроен на беседу, но при этом внимательно следил за каждым движением женщины. Изредка, он переводил взгляд на дорогу и щурился от солнца, встающего за тучами. Бричка появилась на горизонте спустя полчаса. Следователь хлопнул себя ладонями по ногам и поднялся. Когда бричка поравнялась с ними, он махнул рукой. Кучер остановился. — Что хотели? — грубо спросил он, выглядывая из ворота пальто. — Вещи забрать хотел, — спокойно произнёс Гуро и посмотрел в упор на мужика. Тот сначала прищурился, а потом нахмурился и, узнав следователя, кивнул. — То-то же шуму будет, когда узнают, что Вы живы, — засмеялся он. — Сколько? — раздражённо перебил его следователь. — Что? — не понял кучер. — Сколько ты будешь молчать, если я тебе заплачу? — Барин, да Вы что, не нужны мне деньги. Я и в Диканьку-то не вернусь в ближайшее время, — заотпирался мужик. — Десять рублёв и ни слова ни душе.       Гуро, вытащивший уже свой сундук, выудил из него ещё и кожаный кошелёк. Отсчитав десять рублей, он сунул их прямо в руку извозчику. Тот откланялся и, когда бричка оказалась полупустой, погнал лошадей дальше, будто бы ничего и не произошло. Яков Петрович, загруженный сундуком и небольшим чемоданом, выглядел как нельзя удовлетворённым. Кивнув Маше в сторону леса, он пропустил её вперёд и не отводил взгляда карих глаз до тех пор, пока они не оказались в хижине. Там он достал из небольшого кожаного чемоданчика бумаги и стал их перебирать, сидя за столом. Судя по выражению лица следователя, ему это доставляло огромное удовольствие. Маша же от скуки села рядом с ним и через весь стол заглянула в жёлтые исписанные листки. — Вы знакомы с материалами дела? — учтиво спросил Гуро, не поднимая головы. — Частично. Я читала почти все доклады мужа, — ответила Мария Андреевна, пытаясь прочитать неаккуратные строчки вверх ногами. — И что Вы думаете по этому поводу? — Вас интересует моё мнение? — удивилась женщина. — Вас это удивляет? — он оторвался от бумаг и посмотрел в глаза собеседнице. — Мне кажется, что легенда о всаднике, который убивает людей уже не первый год, взялась не безосновательно. У любого мифа, у любой истории есть своя подоплёка, — произнесла Маша, радуясь хоть какому-то развлечению. — Продолжайте, — Яков Петрович слушал внимательно, даже откинулся назад, заложив руки за голову. — Что продолжать? — У Вас есть теория, я хочу её услышать, — сказал Гуро. Маша тут же вспомнила, как муж запрещал ей «лезть» в полицейские дела, и что-то больно укололо в сердце. — Я не верю в сверхъестественную историю этого убийцы, в его бессмертие, но почему это не может быть семья, или даже культ, которые поколениями приносят девушек в жертву каким-то своим целям? — Гуро одобряюще кивнул. — Значит, Вы считаете, что ни о каком бессмертии речи быть не может? — А Вы допускаете эту мысль? — удивилась женщина. — Мария Андреевна, я допускаю любые мысли. Судя по отчётам Вашего мужа и некоторых его предшественников, а также, по словам писаря… — Тесака. — Неважно. По их свидетельствам, в Диканьке нередко происходит что-нибудь за гранью нашего понимания. — Вы имеете в виду, все эти «нечистоты»? — Именно, Мария Андреевна, именно. — Но ведь в большинстве случаев их можно объяснить. А в меньшей части нам просто не хватает информации. — Конечно. Нам не хватает информации подтверждающей, как Вы сказали? Нечистоты? Я бы сказал мистика. Нет информации, подтверждающей причастность мистики к делам, но, в этом самом меньшинстве нет и информации, опровергающей мистическое начало. — Получается, пятьдесят на пятьдесят? — Маша начинала понимать, к чему клонит следователь. Он кивнул. — Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть, а следовательно… — Предположить можно что угодно, — заключила женщина.       Яков Петрович ухмылялся и наслаждался разговором, как кот сметаной. Глаза чуть прищурены, уголки губ смотрят наверх, а голова наклонена вбок. Таким следователь всегда был, когда был удовлетворён чем-либо. Разговором с понимающим человеком, сложившимся удачно делом, распутанным клубком. Весь вид его будто бы урчал: «Мне хорошо», и остальное уже неважно.       Впервые таким Маше довелось увидеть его на приёме отца по случаю его дня рождения. Гуро прибыл одним из первых и уже тогда был весёлым и счастливым. Тот день был редким днём, когда следователь проводил время с девушкой. Маша, радостная от того, что, наконец, не скучает среди вздыхающих юношей, болтала без умолку. Гуро поддерживал любую тему, которую она начинала, что подарило ей тогда надежду на будущие улучшения отношений с Яковом Петровичем. Он и вправду был заинтересован ею в тот день. Дела в отделении шли как нельзя лучше, одно из самых сложных дел в его карьере оказалось решённым, и обо всём этом он незамедлительно рассказал Марье Андреевне. — Как это всё интересно у Вас, — мечтательно вздохнула девушка. — Разбираетесь в таких тонкостях человеческой природы, что даже дух захватывает. — Причём здесь человеческая природа? — Ну, как же, за каждым преступлением стоит человек. И у него свои мотивы, которые Вам нужно выяснить. Залезть в душу другого человека и понять причины его поступков. Разве не так? — С такой точки зрения я не смотрел на это, — добродушно засмеялся Гуро, мысленно восхитившись сообразительностью девушки. — А я всего только и могу, что читать об этом, — вздохнула Ленская. — Неужели, Вы хотели бы участвовать в самом процессе? — следователь никогда прежде не встречал девушек, желающих этого, поэтому очень удивился. — Хотя бы просто быть задействованной. В крайнем же случае, оказаться зрителем, имеющим возможность попробовать свои силы в некоторых делах, — Маша замечталась, представляя себя следователем Третьего отделения, но тут же взмахнула головой и грустно сказала: — Жаль лишь, что это невозможно. Поэтому я Вам очень завидую, Яков Петрович. — Зачем же завидовать? Я могу устроить Вам небольшую экскурсию в мир следствия. Если Вы, конечно, так уж сильно этого хотите, — Гуро многозначительно помолчал, ожидая пока Мария Андреевна подумает. — Вы могли бы прийти ко мне в отделение и посмотреть всё изнутри, чтобы убедиться окончательно — нравится Вам это или же Вы просто слишком всё романтизируете. — Вы правда хотите, чтобы я пришла? — Стал бы я Вас звать, не имея желания видеть Вас там? — улыбнулся следователь. — Со своей стороны обещаю, что мы не будем касаться особо жестоких или неприятных дел. Что-нибудь простое, пригодное для романов, которыми Вы увлекаетесь. — Я приду, Яков Петрович, — пообещала Ленская.       И пришла на следующий же день. Гуро не ожидал, что его приглашением воспользуются так скоро, и даже несколько растерялся, увидев Машу в кресле в своём кабинете. Однако с того дня Мария Андреевна стала частым гостем в Третьем отделении. Целыми днями могли они вдвоём разбирать дела, пытаясь понять мотивы и последствия. — И всё-таки. Бессмертие? Вы полагаете, оно возможно на практике? — Маша почувствовала себя снова юной девушкой, разговаривающей со своим учителем и одновременно предметом обожания. Только обожание теперь было не подобострастным, а, скорее, остывшим. — По крайней мере, мне хочется в это верить, — уклончиво ответил следователь.       К обеду Гуро перебрал все бумаги и разложил их на столе. Есть было негде, да и нечего. Однако же, откуда-то из сундука мужчина вынул несколько зелёных яблок и какую-то ёмкость. — Восточные технологии, — пояснил он, — позволяет поддерживать горячую температуру внутри. Жаль только, что не слишком долго. Но кофе мы с Вами выпить сможем. — А чего-нибудь сытнее у Вас там нет? — с грустью спросила женщина. — Если Вы пообещаете мне остаться здесь, то вечером я добуду нам еды. — Обещаю, — закивала Маша. Гуро кивнул, в знак того, что договор состоялся.       Ближе к вечеру, Яков Петрович сменил старомодный костюм на свой повседневный, который выудил из сундука. С сумерками, он попрощался с Марией Андреевной и выразил свои искреннейшие пожелания о том, чтобы увидеть её через час тут же. Женщина снова пообещала ему никуда не уходить. Он ещё несколько раз заметил, что верит ей, а потом вышел из дома и скрылся в лесу.       Выждав время, за которое по её расчётам следователь должен был пройти приличное расстояние, Маша покинула дом. Она направилась другой дорогой, нежели Гуро. Дорогой, которая хоть и шла через кладбище, но была гораздо короче с той точки, в которой находилось прибежище следователя и её тюрьма. Темнело. Луна скрывалась за тучами и дул сильный ветер. Волосы женщины разлетались в разные стороны, но она не останавливалась, зная, что в любой момент может быть настигнута Яковом Петровичем. Наконец, лес заканчивался, и она уже даже могла разглядеть силуэты крестов, вырисовывающихся на фоне неба. Смогла она разглядеть и одинокую фигуру, упавшую наземь и стоявшую теперь на коленях перед одним из крестов.       «Меня же должны похоронить, » — вдруг подумала женщина: «Там же думают, что я мертва. Саша думает, что я мертва». Внутри всё похолодело. Как же это может быть? Как он может думать, что её больше нет с ним? Неужели, он даже не будет её искать? Маша не сразу сообразила, что всё вокруг указывало на её смерть. Ведь в огне осталась и ткань от её платья, и кто-то мог видеть, как она упала. Значит, она умерла для них. Она не выдержала и закричала: — Саша!       Надежда на то, что это он была небольшой, основанной лишь на догадках и домыслах расстроенной и мечущейся женщины. Она крикнула снова. — Саша!       Вот фигура поднялась и, о, чудо, смотрит прямо на неё. И голова такой странной формы. Это не голова — треуголка. Он. — Саша!       Она бросилась к нему, перепрыгивая кочки, цепляясь за кусты, расцарапывая и без того больную кожу в кровь. — Саш… — чья-то ладонь закрыла рот Маши, не давая даже пискнуть. — Я же просил, — прошипел над ухом Гуро и повалил её наземь, придавив сверху телом.       Мария Андреевна всё пыталась вырываться, но силы были несоизмеримы и, чтобы не причинять себе лишней боли, ей пришлось смириться. Они лежали на земле, она, прижатая к траве, и он, больно давящий на неё всем телом. Слёзы отчаянья прыснули из глаз женщины и ей стоило огромных усилий не пустить их наружу. Пролежав так где-то с десять минут, Гуро, наконец, поднялся и даже подал руку женщине. Бинха нигде не было. Отряхнувшись, Яков Петрович взялся за локоть Маши и повёл её обратно в лес, не говоря ни слова. — Я хочу посмотреть на могилу, — вдруг совершенно не своим голосом произнесла жена полицмейстера. — Зачем? — Хочу. — Хорошо, — согласился следователь.       Они подошли к кресту с именем Маши. Это было так странно, смотреть на собственную могилу. В прошлом она часто представляла, что её вдруг не стало. Пыталась угадать, кто из знакомых будет расстроен, кто заплачет, кто будет потешаться. Такие фантазии развлекали женщину долгие годы. И вот это случилось на самом деле. И стоял на её могиле один единственный человек. Тот человек, которого никогда не представляла она в таком положении. И так больно стало Марье Андреевне от того, что был здесь её муж. Её Саша. Стоял, держал землю. Оплакивал её. И не знал, что она живая. До сих пор не знает. Как же он будет? Как? — Александр Христофорович оставил свою трость, — Гуро поднял предмет и повертел его в руках. С его тростью, трость полицмейстера не шла ни в какое сравнение, от того и пренебрежение к ней было у него. — Отдайте, — Маша протянула руку. — Берите.       Схватилась женщина за рукоять со всей силы. Вложила всю горечь своего положения в этот жест. И держалась теперь за этот кусок дерева, словно был он её спасением.