Подарок

      — Если ты хочешь ребёнка, то давай всё же сначала поженимся, — говорит Донни, убирая полотенцем с лица остатки пены для бритья. Ответа Фрэнка он не слышит. Ещё раз оглядывает себя в зеркале, выходит.       Фрэнк сидит на окне, свесив ногу и опершись спиною на поднятую раму.       — Фрэнк, — подходит.       Фрэнк оборачивается, рассматривает внимательным золотисто-зелёным взглядом.       — Ты слышал, что я сказал? — Донни берёт его за колено.       — Что, хочешь сделать меня честным мужчиной? — спрашивает Фрэнк, прижимая зубами нижнюю губу.       — Допустим, давно хочу, — Донни отходит, надевает сорочку в мелкую лиловую клетку. Пока застёгивает пуговицы, наблюдает за Фрэнком.       Тот опять молчит. Донни, зная уже почти все стороны его характера, смиряет себя и просто тоже молчит. Временами на Фрэнка находит. Вот как сейчас: слова не вытянешь и мыслей не поймёшь. Он не в первый раз заводит речь о ребёнке. Донни не против. Но сам Фрэнк несколько неспокоен на этот счёт.       Донни уже занимается запонками, а тот по-прежнему молчит, смотрит на проезжую часть и думает. Даже не над тем, что ответить. Что ответить, Фрэнк всегда знает. Даже знает несколько ответов. И Донни чувствует, что не в его предложении дело. Что-то совсем другое отвлекает Фрэнка.       А если честно, очень трудно вот так стоять и ждать, пока Фрэнк соизволит одарить его фразой. И Донни не выдерживает. Он так и не научится дожидаться.       — Фрэнк, я что, опять тебя чем-то обидел? Ты мне скажи что там положено в таких случаях? «Да», «нет», «мне надо подумать», «я люблю другого». Выбери. Я не могу сейчас ждать, мне нужно работать.       Фрэнк с досадой оборачивается:       — А если мы не поженимся, тогда у нас не будет ребёнка?       — Если мы не поженимся, нам не дадут завести ребёнка. По крайней мере, мы будем добиваться этого огромными трудами.       — Какая хуйня, — снова отворачиваясь, раздражённо бросает Фрэнк.       Донни продолжает одеваться:       — Фрэнк, лучше так, как я сказал. Или что? Ты не хочешь так серьёзно связываться со мною?       Фрэнк спускает обе ноги вниз, сидит, уже держась за подоконник ладонями:       — Я просто хочу от тебя ребёнка.       — Знаю, девочку Мину. Ты мне говорил.       — Я не говорил.       — Ты говорил, малыш, просто был не в себе, раз не помнишь, — говорит Донни, снова приближаясь и на ходу завязывая серый с тёмно-красным галстук. Смотрит Фрэнку в глаза.       Фрэнк немного ведёт плечами.       Донни знает, что когда Фрэнк трезв, когда они не трахаются, когда разбираются с вопросами, не имеющими отношения к интиму, или с бытовыми неурядицами, то любое упоминание об этом самом интиме выводит Фрэнка из равновесия. И Донни до чертей нравится видеть, как тот начинает краснеть со скул или неконтролируемо и смущённо двигаться.       — Что, действительно не помнишь? — спрашивает с намёком на улыбку в глазах. По молчанию Фрэнка понимает, что «да, действительно не помнит».       — О малыш, видимо, я делал это слишком сильно и ты точно был в бессознании. Как бы там ни было, я ведь верно запомнил? Девочка Мина? — он испытывает нежное садистское чувство превосходства к смешавшемуся Фрэнку. Нежное, оттого что ему нравятся эти всплески стыдливости, садистское, оттого что воспоминание о моменте, когда Фрэнк об этом говорил, вызывает в памяти продирающее по спине ощущение.       Донни надевает тёмно-серый в полоску пиджак, предлагает:       — Подумай до вечера. Я не шучу, давай всё же поженимся. Проводишь меня?       Фрэнк отрицательно качает головой.       Донни делает плечами смиряющийся жест.       — А поцелуешь? Снова нет? Странно, — более пристально оглядывает Фрэнка. — А когда я вернусь, твои вещи ещё будут в моём доме?       Фрэнк, сдерживая улыбку, поднимает взгляд вверх и говорит:       — Убирайся.       Фрэнк остаётся на окне и видит, как Донни отъезжает. Память к нему возвращается. Они наелись кислоты с каких-то странных бледно-жёлтых марок. Фрэнку казалось, что они в тесной красной телефонной будке. И Донни, с силой зажимая его шею в локте, берёт его, почти раздавливая о стекло кабины. Фрэнк говорит о своём желании и слышит, как тот низким утробным голосом отвечает:       «Конечно, малыш, всё, что хочешь».       И облизывает его ухо.       Когда они встречаются, Фрэнку Эшли двадцать пять. И он как нормальный американец совершенно не думает о том, чтобы жениться и рожать детей. Не думает о таком даже тогда, когда считает себя гетеросексуальным.       И он не думает об этом тогда, когда встречает Донни, потому что думать в тот период — рудиментарная функция его организма. Фрэнк живёт на инстинктах, инстинктах каких-то ненормальных, которые вырывают его в совершенно иной план бытия. Он погружается во влюблённость, в свою одержимость Робином Донни. Он с удовольствием режется о притягивающий контраст. Контраст между Донни на людях, затянутым в костюм, узкие туфли, галстук, в запонки, вежливым до необходимости и следующим базовым правилам, и Донни вкупе с тем, что сидит у него внутри и временами, когда уже нет сил сдерживаться, выливается в конфликты, оборачивается разбитыми носами, рукоприкладствами на парковках, завуалированными и совсем прозрачными оскорблениями в случайных очередях.       Фрэнк, наблюдая за Донни, ловит себя на мысли, что ему не то чтобы не становится стыдно или неловко, но ему даже не приходит в голову как-то отметить эти проявления в любовнике как тревожащие и деструктивные. Они, конечно же, такие и есть, но самому Фрэнку на это наплевать.       Он знает одно: бунт, ярость, агрессия Донни заставляют его дрожать от возбуждения, хотеть его, любить. Он крепко подсаживается на этот напор, силу и властность, на уверенность. И он знает, что Донни влюблён в него так, как только на то способен. Уже тогда Фрэнк понимает, что любовь Донни к нему навсегда, потому что такие, как он, делают это только так или же не любят вообще. Донни классический однолюб. Другое дело, что его любовь ещё нужно выдержать, потому что это тяжело. Донни ревнив, жёсток, собственник, деспотичен и во всём осведомлён лучше иных.       Но Фрэнку поебать.       Не совсем гуманная по отношению к себе позиция, но именно в такой Фрэнк нуждается. Он знает, что на самом деле Донни меняется, когда они вдвоём, видит его нежность, его внимание и заботу. Он точно знает, что Донни увяз по уши в их любви. А то, как они это делают… Что же, обоих устраивает. Более чем.       Мысль о ребёнке начинает посещать Фрэнка года через полтора после начала. Ему хочется продолжения Донни. Его части, которая будет с Фрэнком даже тогда, когда тот где-то в Айдахо или Аризоне. Или в Австралии. Когда Донни покидает Калифорнию, он по возможности зовёт Фрэнка с собой. Если тот соглашается. Если тому становится интересно.       Фрэнк вдруг понимает, что он вполне готов вырастить маленького, но полноценного человека. Он готов к этому, тем более что книги позволят ему уделять ребёнку столько времени, сколько нужно. Он уверен, что сможет. И чутьё подсказывает, что из Донни выйдет отличный отец, потому что как индивидуальность — тот невероятен. Фрэнк это знает.       Ещё ни разу за время, что они вместе, а сейчас это уже более двух лет, Донни не обидел ни котёнка, ни ребёнка. Тот нападает только тогда, когда есть вероятность отпора, то есть на мужчин. Это только их вина, что многие пасуют. Донни не оскорбляет женщин, стариков и вежливых детей. Это ограничение Фрэнк рассмотрел в нём одно из первых.       Фрэнк уверен, что интерес Донни к нему иссяк бы в считанные разы, позволяй он просто лупить себя в постели и будь тихим, незаметным, безответным рохлей. Донни нужны напряжение, азарт и несогласие. К великой радости Фрэнк это в себе чувствует. И он временами начинает действительно сопротивляться, бунтовать и дерзить. Это случается разными периодами по продолжительности, но в конце концов Фрэнк всегда сдаётся, уже к великой радости Донни как конкистадора.       За день Фрэнк успевает на тренировку по пауэрстрайку, в два книжных магазина, покупает к пицце на ужин продукты, просто валяется у бассейна, курит, читает. И думает о том, что это вовсе не плохо — узаконить отношения. Он даже с интересом рассматривает левую руку, воображая на ней кольцо. И к вечеру эта идея его окончательно возбуждает.       Фрэнк дожидается возвращения Донни. Тот вовремя, без задержек. Фрэнк как раз заканчивает выкладывать на лепёшке пиццы сырный слой для корочки.       — Боже, что ты делаешь? — спрашивает Донни, заходя в кухню и обнимая Фрэнка со спины, целует в шею.       — Ужин. Для тебя.       — Я буду тебе благодарен, ты знаешь? — не выпускает из рук.       Фрэнк выкручивает из мельницы черный перец крупного помола сверху сыра.       — Отпусти, — говорит, поднимая лист противня, чтобы идти к духовке. Полминуты спустя спрашивает, вытирая руки о полотенце: — Как дела?       — Прекрасно, но мисс Баббл меня тревожит, — Донни расправляется с галстуком.       — А что не так с мисс Баббл?       — Она влюблена.       — Не шути. Сколько лет мисс Баббл? — Фрэнк смеётся.       — Напрасно, — Донни тоже смеётся. — Ты ошибаешься на самом деле. Её серьёзность вводит в заблуждение, Фрэнк. Мисс Вирджиния Баббл ещё не так стара и вполне может влюбиться.       — И сколько ей? — Фрэнк берёт сигареты, ищет спички.       — Кажется, сорок один…       — Тогда у неё ещё всё впереди, — Фрэнк наконец прикуривает.       Донни тут же забирает у него сигарету.       Фрэнк провожает её глазами, прикуривает новую.       — Хочу пить.       — В холодильнике лимонад. Или ты хочешь надраться чем покрепче? — Фрэнк стрясает пепел.       — А ты обо мне хорошего мнения, Фрэнк, — с сарказмом.       — У меня большой опыт, — пожимает плечами.       — Давай сюда свой чёртов лимонад, гадёныш, — бросает Донни и уходит переодеться.

***

      Как только Фрэнк забирается в постель, затягивает ноги под одеяло, укладывается на подушку и гасит свет со своей стороны, Донни закрывает ноутбук, опускает его на пол рядом с кроватью, оказывается тесно и близко, подтаскивает Фрэнка к себе рукою.       — Давай, — говорит, прижимаясь губами ему к уху.       — С ума сошёл? Только середина недели. Если я тебе дам, это затянется. Утром ты встанешь уставшим. А ну как весь рабочий день насмарку? — Фрэнк пихается ладонью в плечо.       — Я не совсем об этом, — снова прижимаясь и снова на ухо.       — Так ты о том, не пожениться ли нам?       — Верно. Не томи, скажи мне. Но учти, если любишь другого, тебя я прикончу сейчас, залью слезами твои окровавленные останки, а потом найду его и развешу его внутренности по всему Малибу, — тихо и вкрадчиво.       — Что, прямо расплачешься над моим телом?       — Конечно. Не будь я чувствительный пидор.       Фрэнк коротко смеётся и начинает покрываться холодом. И не совсем ясно, от чего: от «внутренностей по всему Малибу» или от самого голоса Донни и тёплого дыхания с нотой корицы от запаха его зубной пасты.       — Ты же не отстанешь.       — Да, не отстану.       — Хорошо, давай подумаю. Но я хочу самое дорогое кольцо, — Фрэнк улыбается.       — Хоть десять, — Донни поднимается над ним и рассматривает сверху.       Фрэнк гладит его по лицу: проводит пальцами по брови, по щеке, спускается на губы. Донни его пальцы целует, потом на вдохе целует губы.       Фрэнк чувствует глубокую сладкую дрожь, которая накрывает его от губ Донни. Он приподнимается за его ртом, отрывая голову от подушки, охватывает его затылок ладонью, удерживает, пока Донни задирает на нём майку и сталкивает резинку пижамных штанов с бедра.       — А вот теперь ты всё-таки дашь мне, да?       — Ну, ты же пообещал мне самое дорогое кольцо, так что возьми.       Оба стягивают штаны.       Донни разворачивает Фрэнка на бок, облизывает себе пальцы, смачивает его между, потом ещё раз, упирается, с первым усилием вталкивается, настолько, чтобы потом уже без помощи руки. Просовывает руку Фрэнку под мышку, притягивает к груди. Прижимается губами к шее.       Фрэнк поднимает руку, обхватывает его за шею, удерживает, пока Донни медленно заходит. Фрэнк уже давно может расслабляться так быстро, что действительно получает большое удовольствие от обычного секса. Если, конечно, не хочет боли априори. И сейчас он стонет и часто дышит от накатывающих оранжевых волн горячего жара, в которые его окунают медленные распирающие толчки.       Донни ласкает его под майкой, сминает волосы в паху, временами хищно подтаскивает и поддёргивает за ногу к себе.       — Я люблю тебя, Бобби, — шепчет Фрэнк, сглатывая заливающую рот слюну.       — Я люблю тебя, Фрэнк, — четырьмя рывками на каждое слово заканчивает Донни с долгим поцелуем в шею и прижимая Фрэнка лицом к подушке.

***

      Они попали под дождь. Вернее, они дождались дождя. Были три пятнадцать утра, когда полило. Шли из клуба пешком, думали поймать такси по дороге, но начался дождь. И кстати подвернулся захламленный проулок, оказавшийся тупиком.       — Поторопись, Фрэнк, — Донни поднимает лицо к небу.       — Постой, — Фрэнк берёт его за рукав синей джинсовой рубахи.       Донни полувопросительно вскидывает голову:       — Не поедем домой?       Фрэнк отрицательно качает головой и тянет в подворотню. Донни идёт всё ещё нехотя.       — Фрэнк, я планировал забраться в мягкую кровать.       Фрэнк снова качает головой, улыбаясь.       — А уже в кровати забраться в тебя, малыш.       Фрэнк снова качает головой. Разворачивается и заходит в глубь грязного каменного аппендикса. Встаёт у стены, опирается на неё лопатками, протягивает руку ладонью вверх. Струи дождя текут у него по лицу и за треугольный ворот чёрной футболки. Кожаные шнурки на запястье блестят, ткань на сосках намокает и натягивается.       Донни приближается и, немного заинтригованный, спрашивает:       — Так ты хочешь в этом вонючем проулке, под ливнем и за мусорными баками?       Фрэнк проводит пятернёй по волосам ото лба до затылка, кивает. Губы его блестят от воды.       Донни тесно прижимается, придавливает к мокрой, холодной стене из красного, тёмного от времени кирпича.       Фрэнк обнимает его за шею голой до плеча рукой, притягивает.       Целуются медленно, нежно, мокрыми губами. Вода течёт по лицам, заливает ресницы. Рубашка Донни постепенно намокает. Он пропихивает ладони Фрэнку под майку, сжимает в горстях прохладную кожу, задирает майку до ключиц, целует соски, собирая их ладонью, царапает его золотую кожу на груди бородой, закусывает медленно вокруг и на самих сосках.       Фрэнк прогибается под его рот и в руках, прижимает голову Донни к себе и теснее горячим ртом. Начинает руками спихивать с плеч рубашку, сталкивать, оголяя, сам целует с закусами холодные и мокрые плечи Донни, погружая руки в его волосы.       Они трутся друг о друга: с полуснятой одеждой, с вставшими от дождя, возбуждения, темноты и спидов в крови членами.       Донни подхватывает Фрэнка под бедро, протаскивает ладонь до колена, заводит на себя.       Фрэнк снова прогибается, снова целует, и Донни уже не понимает, где дождь, а где слюна. Он расстёгивает ремень на джинсах Фрэнка, рывками пуговицу, молнию, запускает обе мокрые руки и сжимает в грубом захвате ягодицы, медленно разводит.       Фрэнк отпихивается ладонью в грудь.       Донни отклоняется. Он видит, что Фрэнк соблазнителен, как ангел, ему хочется его в этой грязи и воде.       Фрэнк закрывает глаза, откидывает голову, упирается затылком в стену.       Донни снова прижимается, сгибая руку Фрэнка между ними. Продолжает ладонями сминать его, пробираться пальцами между, проводить сразу всеми, вдавливая. И от этого откровенного намёка на принадлежность Фрэнк скулит на эмоциональном уровне, дышит, снова обнимает за шею и снова целует. Потом опускается на колени.       Донни держит его голову в ладонях, пока Фрэнк расправляется с массивной ковбойской пряжкой ремня и с молнией на джинсах. Вынимает член Донни, горячий, твёрдый и, не глядя вверх, сразу же берёт его весь, глубоко, прижимая руками бёдра и вжимаясь лицом.       Донни стонет, выдыхает. Ласкает мокрые волосы Фрэнка рукой, второй опирается о стену. Во рту Фрэнка горячо и мокро. И Донни чувствует, как холодные капли обливают его член, когда Фрэнк выпускает его изо рта, чтобы потом снова проглотить глубже.       Донни доволен Фрэнком: тот научился делать минет и очень быстро, и очень долго. Что для совершенного отсутствия опыта и практики — достижение.       Сейчас атмосфера прямо-таки готическая и, вполне вероятно, могут протащиться прохожие.       Фрэнк сжимает его рукой, продолжает брать глубоко и, в конце концов, уже не выпускает, оставляет в горле, начиная проглатывать.       Донни конвульсивно взрыкивает, зажимает его голову, толкается бёдрами, заставляет Фрэнка отклониться. Тот выкидывает руку назад, опираясь о стену.       — Глубже, Фрэнк! — приказывает Донни, вскрикивает. Ещё раз за волосы сдёргивает голову Фрэнка, сам несколько раз оглаживает себя, снова погружается в его рот.       Фрэнк расслаблен и старается не подключать зубы.       Донни кончает в его рот, закрыв глаза, и ждёт, пока Фрэнк оближет и соберёт с него всё.       Донни смотрит, как поднявшийся на ноги Фрэнк отирает рот и лицо от дождя и от слюны, от возможных потёков спермы. Ещё раз прижимает его к себе, целует с языком, и Фрэнк отвечает с желанием. Донни чувствует себя у него во рту.       Дождь льёт.       Фрэнк застёгивает джинсы, улыбается, ещё раз взъерошивает волосы.       — Неплохо, Бобби?       — Кто научил тебя этому? — сводя брови к переносице и заправляя мокрую рубашку под ремень.       — Конечно же ты, подонок, — Фрэнк отходит и запихивает руки в карманы таких же мокрых джинсов.       Донни собирает с завившихся волос воду, что, по большому счёту, бесполезно, и Фрэнка догоняет:       — Надеюсь, крысы, что видели, как ты мне отсасываешь, испытали чувство острой зависти.       Идут под ливнем минуты три, пока находят такси.       Добравшись до дома, понимают, что замёрзли, потому что в феврале даже в Калифорнии сравнительно зябко после дождя, поэтому оба стоят в душе под горячей водой, поворачиваясь, прижимаясь друг к другу спинами, грудью, обласкивая руками, губами, сжимая нежно в ладонях кожу, лаская гениталии и ягодицы.       Потом, пока Донни рассыпает по паре дорог на каждого, Фрэнк сушит волосы. Донни просит. Ему хочется, чтобы они, мягкие, высветленные и душистые, распадались, он хочет сосать их. Поэтому Фрэнк сушит волосы. Сам Донни обходится полотенцем. Его волосы завиваются после воды сросшими, беспорядочно лежащими на голове кудрями. Донни необычайно хорош, по-мнению Фрэнка, с абсолютно любой причёской и любой длины. Фрэнк тоже сосёт его волосы.       Они много чего делают друг с другом, чего не делают другие пары, потому что каждый кусок тела друг друга воспринимают, как собственный, а к себе и тот и другой очень любяще относятся. Поэтому облизать, сосать, жевать, обнюхать, вцепиться, проникнуть, впустить, запихать, кусать, плевать — это всё допустимо.       В эту ночь Донни просто разрывает от нежности к Фрэнку. Он хочет затащить его в себя и оставить внутри, срастись, перетечь его в себя.       Фрэнк это чувствует.       Они забираются в кровать под одеяло, тесно ложатся друг к другу.       Донни зажимает шею Фрэнка в локоть, удерживая так, ласкает по спине, по линии плеча, бока, бедра, ноги, оглаживает живот, грудь. Всё это в неразрывном поцелуе.       Фрэнк роется в его волосах, сминает пальцами лицо, обсасывает губы.       Сегодня никаких укусов до крови, только тягучие, долгие захваты и зализы. Прижиматься всем телом, сплетаться ногами, натекать, как волны на берег. Сегодня всей ладонью гладить кожу, ласкать под нею кости, плоть, тянуть волосы, забирать в рот ресницы.       Фрэнк переворачивается на Донни, садится сверху, но тут же поднимается на коленях.       — Как ты хорош, Фрэнк, — выдыхает Донни, касаясь его колен, поднимаясь следом за руками, обхватывая за талию и целуя живот, впадину пупка и прикусывая бок.       Фрэнк вздрагивает, прижимает его голову, трётся животом:       — Приласкай меня.       Донни откидывается на подушку, протягивает руку, нашаривает тубу с лубрикантом, выдавливает из дозатора на пальцы правой горсть. Отбрасывает банку, заводит руку снизу между ног Фрэнка.       — Как ты хочешь? — спрашивает, устраиваясь головой удобнее в подушке.       — Будь нежен, милый.       — Фрэнк, — шепчет Донни, мягко, скользко проникая в него, вкручивая до ладони, средним пальцем.       Фрэнк приподнимается, откидывает голову, тут же снова опускается на ласкающую кисть.       — Хорошо, милый, — говорит Фрэнк, целуя горячими, дрожащими губами. Просит снова: — Ещё.       Донни, удерживая его рукой за ягодицы, пропихивает указательный.       Фрэнк с глухим вдохом снова поднимается, остаётся стоять.       Донни подводит и опускает кисть.       Фрэнк опускается и поднимается.       — Бобби, ещё.       Донни убирает руку, выдавливает новую порцию лубриканта, разнося его уже по обеим ладоням, возвращается. Впускает один, потом два, потом три пальца. Левой охватывает член Фрэнка, сглаживая и оголяя.       Фрэнк вскидывается, долго не опускается, словно бы повисает в воздухе, запрокинувшись и не дыша.       Донни ласкает: Фрэнк уже широк, скользок, гладок, и он хочет в него сам.       — Иди ко мне.       Фрэнк смотрит, согласно кивает, но всё же не может остановить бёдра.       Донни видит, как влажно блестят его губы.       — Иди ко мне, малыш, — повторяет.       Фрэнк снова кивает и с большим трудом сам убирает его руку.       Донни оглаживает его сзади.       Фрэнк склоняется. Снова целует, глубоко, забираясь языком в рот. Говорит:       — Бобби, послушаешь меня?       — Конечно.       — Сейчас сразу и до конца.       Донни берёт себя, оглаживает лубрикантом.       Фрэнк усаживается удобнее, выбирает точку проникновения, немного сдвигается, разводит колени, упирается ладонями Донни в грудь и начинает опускаться.       Донни, действительно, заходит гладко, плавно, но достаточно быстро. Он видит по лицу Фрэнка, что тот впускает его в себя, словно отключаясь на секунды и снова приходя в сознание.       — У тебя огромный, — говорит на ухо, почти падая на грудь. — Даже теперь ты всё равно ломаешь меня.       Донни удерживает Фрэнка на себе, плотно прижимая и чувствуя жар, тесноту и дрожь.       Фрэнк поднимается, чуть снимает себя, собирает колени.       Они сцепляются взглядами.       — Теперь медленно, — просит Фрэнк и неглубоко, сдвинувшись и откидываясь, раскачивается.       Донни закрывает глаза, сглатывает. Слышит «Бобби, тебе хорошо?». Протянув руку вверх, склоняет Фрэнка и целует. И продолжает медленно и нежно сдрачивать ему.       Фрэнк чувствует, что губы Донни дрожат, руками он прогибает Фрэнка от лопаток к пояснице, заставляет снова сдвинуться глубоко, снова забирается до предела. Фрэнк стонет, обнимает его руками за шею, прижимается. Донни тоже обхватывает его, тащит на себя. Они плотно, глубоко, упоительно медленно отдаются друг другу.       — Я люблю тебя, — шепчет Фрэнк, ласкаясь лбом о мокрый и тёмный висок.       — Я люблю тебя, — отвечает Донни, плавными волнами затаскивая Фрэнка на себя.       — Я хочу долго.       — Я могу, не останавливайся.       Двигаются в этом потоке.       Фрэнк на приходе зажимает Донни рот, говорит:       — Открой.       Тот раскрывает.       Фрэнк, удерживая рукою, спускает в рот каплю слюны, следом целует.       Донни со стоном, зажав его затылок ладонью, прижимает к себе.       Наконец Фрэнк говорит:       — Кончай сейчас.       Донни вскидывает бёдра.       Фрэнк вскрикивает. Но он так широк, глубок и расслаблен, что ему по-прежнему хорошо. Начинает с яростью отвечать. И в несколько толчков заставляет Донни кончить, когда тот дёргает его на себя в последний раз.