***
Оба заползли в кровать утомлённые и истерзанные. Фрэнк чувствовал себя словно вне тела, немного в прострации. Он лежал головой у Донни на груди, слушая биение его сердца. Правая ладонь без сил, тяжелея, замерла под одеялом на животе Донни. — Как думаешь, Бобби, здесь же есть камеры? — Думаю, да, чтобы держать в узде таких, как мы, малыш, — Донни тоже изрядно вымотался. Говорил медленно, подбирая слова. — Значит, только видимость и иллюзия уединения? — Мне плевать, Фрэнк, если кому-то захочется пялиться на нас исподтишка. Ведь и так ясно, что мы здесь трахаемся. Снова замолчали. — А ты не думал, как станешь объяснять Мине, что мы за пара? — Фрэнк, видимо, я люблю тебя и за это, за твоё занудство. Мина ещё только как несколько недель оплодотворённая и неплохо устроившаяся в матке мисс Купер яйцеклетка, а ты уже хочешь объяснять ей, почему у неё два отца. — Начни заранее, потом будет проще. — Стоп, твоё предыдущее «начни заранее» стоило мне огромного труда. Донни нашёл в себе силы, чтобы переместить руку на плечо Фрэнка. — Кстати, я виделся вчера с мисс Купер. — Да? Зачем? — Отвёз рождественский подарок и букет, мне хотелось поблагодарить её, — Фрэнк сдвинулся, запрокинул руку за спину, нашарил сигареты, вставил в рот две. Донни протянул ему зажигалку из комнаты № 22. — Как она? — Сказала, что мы ей нравимся, не похожи на истеричных идиотов, поэтому она обещает не пить в Рождество даже горячего вина и не пить вообще, пока носит Мину. — Очень мило с её стороны, но это прописано в условиях договора, — Донни встрепенулся. — Да брось, Бобби, ты что? Кто за ними следит, за этими мамочками? Нам повезло, что она сама приняла такое решение. — Ты же в курсе, сколько стоит наша дочь? — перегнулся через Фрэнка, стряхивая в пепельницу. — Я в курсе. Но дело в том, что кроме женщин ещё никто не научился вынашивать здоровых младенцев. Ты же понимаешь, что это тоже услуга с её стороны. — Хорошо оплаченная. Да ты симпатизируешь мамочке, Фрэнк? — Донни с интересом сдвинулся в сторону, чтобы наблюдать ответ. — Да, симпатизирую. Она родит мне твою дочь, как мне ещё к ней относиться? — Фрэнк затянулся. — А если это будет сын? — улыбнулся Донни. — Это девочка. Донни промолчал. — Эй, а ты был с женщиной? — Фрэнк, сузив глаза, следил пристально. — Нет, — быстро взглянув, бросил Донни. — Твою мать, ты серьёзно? — Да, — такой же взгляд. — Вообще никогда? Секс, поцелуи, в кино на джедаев? — В кино на джедаев и поцелуи, — кивнул. Фрэнк даже нашёл в себе силы сесть. — И тебе никто не нравится, ну, из женщин шоу-бизнеса, просто известных? — Есть те, кого я считаю привлекательными внешне, но не дальше этого. Тебе странно? — Нет… Наверное… Хотя зачем ты всегда интересуешься, кто здесь на ресепшене, если мы хотим прийти? И просишь мисс Викки и мисс Скарлетт, если смена не их? Донни смотрел на Фрэнка, тот на него. Один ждал, другой думал. — Просто нравится, как они выглядят вместе: ненавязчивые, хорошо говорят, — Донни гасит сигарету. Фрэнк тоже: — И что, кто-то из них больше? — Что на тебя нашло? Больше мне нравишься ты. — Это не обсуждается. Давай, скажи мне, Бобби. Ты чуть не выпустил мне кишки, а сам жмёшься сказать, кто нравится? Донни притягивает его на себя за руку, Фрэнк послушно склоняется. — Садись сверху. Фрэнк переступает коленом и садится над ним. — Говори, кто-то больше? — Мисс Викки, — Робин чуть вскидывает голову. — Значит, маленькие темноглазые брюнетки с длинным маникюром и холодным тихим голосом, да, милый? — говорит Фрэнк, прижимаясь к его губам и чуть прихватывая своими. — Смог бы с нею? Продолжая, Фрэнк рассматривает Донни близко, его ресницы, чуть сведённые брови. В следующую секунду Донни выпрямляется, поднимаясь с подушки, и рывком опускает Фрэнка глубже на себя. Фрэнк разводит колени и промежностью чувствует, что Донни возбуждён. — Не ёрзай, — тихо, облизывая пальцы перед его лицом и спуская руку между ними, говорит Фрэнку. Когда касается Фрэнка там, тот со стоном боли обхватывает Донни за шею, положив ему локти на плечи, и инстинктивно отстраняется, уходя от руки. Донни поднимает взгляд, смотрит на губы Фрэнка: — Тебе больно? Фрэнк молчит, потом произносит: — Разве тебя это остановит? Донни коротко улыбается: — Поцелуй меня. Фрэнк целует. Они долго, нежно, мягко, одними губами, целуются, когда размыкаются, скулы Фрэнка горят и глаза становятся блестящими. Донни снова подтаскивает его ниже на себя, прижимается к уху губами: — Я войду быстро, потом остановлюсь, пока не захочешь, малыш. Согласен? Фрэнк, конечно, согласен. — Только держи меня, — просит он, проговаривая Донни в губы. Донни ещё раз облизывает пальцы, ещё раз ныряет рукой, но уже на себя, крепко обхватывает Фрэнка; тот по-прежнему опирается локтями на плечи и сцепляет руки по-за шеей. Как и обещал, Донни проникает быстро. Фрэнк ещё не успел стать таким тесным, каким бывает обычно, но от этого ему не легче. Донни с нежностью и упоением, сжимая его тело, чувствует дрожь. И то, как бёдра Фрэнка и в самом деле уходят. И как тот искажается от боли. Донни заскальзывает до конца и останавливается. Фрэнк лежит лбом у него в шее, дышит тяжело, горит внутри. Донни слышит, как шипит слюна у него на зубах, поэтому ласкает дрожащие спину, поясницу и целует плечи. — Я люблю тебя, Фрэнк. Твои золотые глаза… — говорит, касаясь его век. — …твои золотые ресницы, твои волосы, мне хочется спать в них, так они хороши… — говорит, запуская руки в светлые волосы. — …люблю твои губы, я бы жевал их, как жвачку… — целует рот Фрэнка. — …люблю твоё золотое тело, твою кожу… — целует порез под соском. — …люблю твой член, — бережно прикасается. — …люблю твою задницу, малыш, чем больше ты даёшь мне, тем больше я хочу её, — говорит Донни и вздрагивает внутри Фрэнка. Фрэнк начинает двигаться, сам опускается и поднимается; Донни держит, пока Фрэнк движется, как хочет. И постепенно, разгораясь и наполняясь желанием, Фрэнк говорит: — Бобби. Забирает ладонью заросшее щетиной лицо, и глаза его становятся глазами ночного животного в прожекторе света на трассе. — Бобби. — Готов? Фрэнк кивает, Донни вталкивается глубже, во Фрэнке хлюпают остатки спермы, предыдущего лубриканта и его самого. — Боже, ебать, как хорошо, — шепчет он, потому что ему действительно хорошо. Мозг, принимающий сигналы боли, устал и все их отключил. Осталось только удовольствие. — Фрэнк, ты чудо, — говорит Донни в его шею, целуя жадно, горячо и со слюной. — Я люблю тебя, Бобби, — бормочет Фрэнк, растворяясь в его руках. Донни нежен и глубок в проникновении. И тут Фрэнк кончает разбрасывающим и скручивающим одновременно анальным оргазмом. Донни они нравятся больше всего. Он удерживает Фрэнка в одном положении, пока того ведёт, сжимает и колотит сверху. И каждый раз, видя Фрэнка в таком состоянии, Донни готов тихо и удовлетворённо рычать. В его понимании это так же красиво, словно северное сияние. Сам он кончает чуть позже.***
Фрэнк замечал, что после таких изнуряющих ночей, что случались подобными рождественской, где они словно бы переедали секса, болтовни, жести, крови и членовредительства, устанавливалось затишье. Штиль. Бриз. Фрэнк сводил ссадины и синяки, Донни тоже залечивал синяки и сбитую на костяшках пальцев кожу. По обоюдному мнению, соитие приравнивалось к особенно удачному, раз в нём случалось отхватить обоим. — Послушай, — однажды поинтересовался Фрэнк, пока Донни стоял, наслаждаясь сигаретой и тишиной, рядом с ним на террасе их нового дома в Пасифик-Палисейдс. — Слушаю, — Донни улыбнулся глазами. — Когда ты появляешься на работе с разбитой губой или синяком, ты что им говоришь? — Кому «им»? — Мисс Баббл, Биллу Хёрсту, тем, кто спрашивает… Всегда есть кретин, который спрашивает «бог мой, что с твоим лицом?». — Мисс Баббл молодец, она никогда не спрашивает, — Донни замолчал, прислушиваясь, не плачет ли Мина. Но из окна детской не доносилось ни звука. — А всем остальным говорю, если хочется отвечать, что это ты мне врезал. Фрэнк кивнул: — То есть ты за честность. — Всегда. Но уже давно не спрашивают. Дом они купили в «Зелёном сне». Как купили… Это вообще был дом Донни, он сам его строил, как и все в этом квартале. Дом, обсаженный флористами и обработанный ландшафтными дизайнерами, стоял на улице последним, и витая подъездная дорога, идущая под уклон, упиралась в кованые, зарастающие яркой розовой и лиловой бугенвиллией ворота. Круглая угловая ротонда с островерхой черепичной крышей выделяла дом как изюминка в характере человека. Именно здесь за несколько дней до рождения Вильгельмины Донни произошла, из-за того, что Фрэнк открыл двери бывшему, но разыскивающему и разузнавшему его новый адрес любовнику Донни Джеку Миллеру, первая, по-настоящему ревнивая, ссора. Вероятно, как позднее размышлял Фрэнк, адрес Миллеру указали на прежней квартире, поскольку Донни оставил его у менеджера для пересылки почты. Фрэнк, вспоминая ссору, хмурился, она всё ещё его волновала, но он успокоился насчёт верности Донни. А потом родилась Мина. Мисс Купер кормила её грудью две недели, затем девочку привезли в «Зелёный сон». Фрэнк погрузился в отцовство. Конечно наняли приходящую няню, роскошную необъятную миссис Эмбер Шток. И первое время та жила в доме. Донни смотрел на Мину с неопределённым выражением на лице. Ему было в высшей степени странно, что это его настоящий ребёнок. Он мог, рассматривая, простоять над кроваткой около получаса. Мина тоже рассматривала, или сосала варежку, или лупила ручонкой, или фыркала, или складывала в ползунки. Донни сначала вообще не брал её в руки. — Ты что, боишься? — Фрэнк, укладывая Мину на плечо, чтобы та избавилась от излишков смеси, взглянул с иронией. — Отстань, Фрэнк. — Это тяжёлый случай, Бобби, — Фрэнк перевернул младенца к себе спиной, прижал, аккуратно и уже очень умело. — Смотри, Мина, папочка тебя боится. Фрэнк нежно поцеловал её в чепчик, после чего Мина крутанула головой и пустила пузырь. — Она красивая, — Донни всё-таки приблизился. Ему нравилось, как выглядит Фрэнк с ребёнком. Мина плясала ножонками в сильных, покрытых золотистым ровным загаром и волосками, с подвёрнутыми рукавами клетчатой красно-синей рубашки, с обручальным кольцом на пальце и кожаными шнурками на запястье руках. Да и сам Фрэнк выглядел довольным и счастливым. Донни присел у его колен. — Мина, это папаша Донни, — сказал Фрэнк. Мина гикнула и снова сплясала. — А она подвижная. Не слишком? В фильмах они обычно сидят на руках родителей спокойнее, — Донни взялся за сжатый младенческий кулачок. — Бобби, на съёмках, я уверен, младенцев пичкают транками для грудничков, — Фрэнк протянул Мину. Донни, держа под мышки, осторожно её принял. Мина провисла в его руках и выдула ещё один пузырь. — Смотри, как отлично держит головку, — Фрэнк встал, убрал банку из-под смеси, бутылочку, испачканный нагрудник, вытер руки. Когда обернулся, Донни носил Мину на локте, придерживая за спинку, пока она интенсивно закручивала его волосы на пальцы. — Я сейчас разрыдаюсь, — сказал Фрэнк. — Лучше пойди покури. И с появлением в доме Мины как-то само собою сошло на нет стремление ударяться в наркотические загулы, алкоголь и прочее. Она оттянула на себя всё внимание и свободное время. Донни, возвращаясь домой, словно попадал в рай. В буквальном смысле. В рай, цветущий люпинами, космеями, с садовыми фигурами в виде каменных жаб, с можжевеловыми купами на заднем дворе, привезёнными взрослыми кустами из питомника. В доме было уютно, иногда была миссис Шток, иногда только Фрэнк. И очень спокойная Мина. Она вообще не плакала, только если ударялась. Не плакала даже при прорезывании зубов. И в этом доме Фрэнк был счастлив. — Господь милосердный, Фрэнк, — говорил Донни. — Я не устаю тебе поражаться. Откуда такое стремление вить гнездо? — Это что, так ты делаешь комплимент? — Фрэнк подошёл, обнял со спины, сложил голову на плечо. — Где горы грязных пелёнок, где немытые кастрюли со вчерашней детской кашкой? Где ты, без сил валящийся с ног под конец дня? — И почему на мне не бигуди? — в тон ему продолжил Фрэнк. — В точку. — Не знаю, я, видимо, на подъёме. Миссис Шток очень помогает. Я не валюсь с ног от усталости. Фрэнк медленно задрал майку на животе Донни, запустил большие пальцы ему за пояс джинсов. — Ты совершенство, ведь ты ещё и сексом хочешь заниматься? — Донни поймал его за рубашку и перетащил к себе на глаза. — Хочу, — сказал Фрэнк, прижимаясь теснее. — Определённо, ты лучшая мать и жена, — Донни коснулся его губ. — Заткнись, — Фрэнк обнял рукою за шею, ответил на поцелуй глубже, второй продолжил гладить под майкой. — Эй, парни, сердце моё радуется, на вас глядя, но Мина там пустила в расход последний подгузник. Где новая упаковка, папаша Эшли? Миссис Эмбер Шток стояла в дверях, уперев пухлую ручищу в бедро, и смотрела с прищуром. — В смысле, что, в детской в комоде нет? — Фрэнк двинул в дом. — Нет. Коли уж нашла — не стала бы прерывать ваше тесное общение, — сказала миссис Шток, следуя за Фрэнком. Донни закурил. Миссис Шток была сокровищем. Рыжим, огромным сокровищем в толстовке и джинсах, умеющим делать всё: от вулканизации колеса на обочине до вскармливания ребёнка двухнедельного возраста. Она говорила, что когда юной и стройной, подобно камышинке, приехала в Калифорнию, она этого ничего не умела. Но очень скоро научилась делать много чего. А стартовала со вскармливания грудного младенца, своей дочери Джеми. Актрисой так-таки не стала, зато приобрела эксклюзивное чувство юмора и ироничное отношение к жизни, так что теперь ей сам чёрт был не брат. «А то, что вы, парни, тискаете друг друга вместо девчонок, так это ваша забота. Мне нравится, сколько вы мне платите. Можете голышом на крыше сидеть, я всё равно плохо вдаль вижу», — сказала миссис Шток на собеседовании. «Она», — решил Фрэнк. И миссис Шток стала няней Мины. — Бобби, нужно ехать за подгузниками, — Фрэнк высунулся из окна детской. — Я предчувствовал. Ещё что? — А я сейчас дам вам список, мистер Донни, — пообещал ему рокочущий из глубины детской голос. Донни вернулся из супермаркета через два часа, миссис Шток уже не было, зато Мина с голой задничкой каталась в манеже. — Иди сюда, малышка Донни, сейчас всё починим, — вынул дочь и тут же был описан. — Не могу поверить, что ты придержала это специально для меня. Мина гикнула и взбрыкнула. Появился Фрэнк. — Привет. — Привет. — У тебя подмоченная репутация, — Фрэнк ухмыльнулся. — Давай подгузники, Мина давно хочет спать, мне приходится тормошить её насильно.***
Фрэнка вытолкнуло из сна, словно вынесло волной. Он открыл глаза. Проснулся удивительно ясным. Сел в постели, прижал ладони к лицу. — Боже всемогущий. — Фрэнк, ты со мною говоришь? — Донни зашевелился рядом. — Нет, не с тобою. — Приснилось что? — голос Донни был сонным и медленным. — Спи. — Нет, расскажи. На поясницу Фрэнка легла горячая рука, единожды погладила. — Мне снилось, что я женат на мисс Скарлетт. — Мисс Скарлетт из «Унесённых ветром» или из «Оак Холл»? — спросил Донни всё так же. — Из «Оак Холл». — А как же я? — А с тобою мы вообще не знакомы. Ты женат на мисс Викки, счастлив как кретин и считаешь, что она величайший подарок Вселенной для тебя. — Продолжай, мне уже не хочется спать, — Донни поднялся и сел рядом. — У тебя с ней двое детей — Хенк и Алекс. Мы встречаемся на парном свидании в каком-то баре. — А наши дети где? — Нигде, мы никогда не знали друг друга и снова расстанемся после свидания, каждый уйдёт со своею женой. — Твою мать, в твоём сне я натурал? Ночной кошмар, Фрэнк, в самом деле, — в голосе Донни улыбка. — Самое неприятное то, что я знаю (тот я, который здесь, с тобою), что ты не со мною. И что ты не любишь меня. А мне приходится любить другую. — Фрэнк, я люблю тебя. И у нас дети. Хочешь, пойдём и посмотрим? Младший спит с пластырем на лбу, потому что на него свалился этот чёртов воздушный змей, купить который показалось тебе замечательной идеей... — Мы же уже закончили с темой змея, — раздражённо процедил Фрэнк. — Да, прости. А Мина — самый умный и развитой ребёнок на свете. И она тоже спит в детской. Донни обнял Фрэнка и прижался щекой к его лопатке: — А ты и вправду расстроен от мысли, что я могу не любить тебя? — Я, похоже, чуть не умер во сне от осознания этого. — Это так мило, Фрэнк. — Только без соплей, — дёрнул плечом. — И что, давно у тебя в голове сидит мыслишка затащить в нашу супружескую кровать мисс Викки или мисс Скарлетт? — Бобби, это несерьёзно. — Отчего, вполне серьёзно. Мине исполнилось шесть, а её ведь ещё даже не было, когда ты пытал меня на это счёт. Фрэнк замолчал, лёг и натянул одеяло. — Фрэнк, я уже не усну, давай, говори со мною. — Возможно, я бы попробовал, — осторожно. Донни придвинулся и остался лежать, приподнявшись на локте. Яркая луна залила половину кровати, светила Донни в спину, и Фрэнк очень хорошо видел его плечо и взъерошенные со сна волосы. — И ты не станешь ревновать? — Нет. — Почему это? — Потому что это был бы наш совместный опыт, а не только твой. Донни склонился в темноте, нашёл губы, поцеловал и одновременно притянул рукою. — Как интересно… А ты, я так понимаю, занялся бы малюткой мисс Скарлетт? — Бобби, если честно, мне не нравится твой тон, — Фрэнк не ответил на поцелуй, отвёл лицо. — А что с моим тоном? — Ты завёл этот глупый… — Нет, это ты видишь такие сны, Фрэнк. Я, в отличие от тебя, думаю только о тебе, хочу только тебя, и мне не снятся ни мисс Скарлетт, ни мисс Викки, — Донни, словно не замечая скованности Фрэнка, продолжил целовать ему шею и ключицы. — Отлично, вернёмся в прошлое. Когда мы занимались сексом в «Оак Холл», ты возбудился от того, что я описал тебе мисс Викки или всё же на меня? — Это когда ты кончил, пока я нежно и медленно трахал тебя в зад? — в свою очередь спросил Донни, резко спуская руку и стягивая резинку пижамных штанов с бедра Фрэнка. — Да прекрати! — Фрэнк вывернулся из-под него. — Ответь мне. — Малыш, мне трудно вспомнить, я был так обдолбан, что у меня вообще, кажется, не опускался. Всё же, думаю, что тогда я точно возбуждался на тебя. Хотя временами ты так заебись описываешь вещи, что я, прямо, теряюсь, — глухо, немного быстро, преодолевая сопротивление, поэтому сквозь зубы, ответил Донни. Фрэнк, затягиваемый под него, прогнулся, выскальзывая, уперся в плечи ладонями и в подушку затылком. Но Донни уже почувствовал, как руки Фрэнка, обхватив его голову, чтобы оттолкнуть, судорожно прижали её к животу. Донни задрал майку на Фрэнке, закусывая сильно, жадно и царапая щетиной, забрал ртом кожу. Фрэнк пошёл ему навстречу животом. Донни почувствовал под ладонями, как Фрэнк возбудился. — Бога ради, Фрэнк, если у тебя есть фантазия на тот счёт, как я стану драть в розовую попку мисс Викки, а ты будешь смотреть на это, я согласен. Чёрт с тобой, — согласился, стаскивая с Фрэнка пижамные штаны. Тот не отвечал, но Донни уже понял, что напал на золотую жилу. И эксплуатация этой новой фантазии могла дать очень многое. Надо сказать, что за годы вместе Донни кое-чему научился. Он стал гораздо говорливее в постели, так как понял, что Фрэнк возбуждается на слова. Что вполне логично, ведь тот писал. Донни держал слово и не читал ничего, чем Фрэнк одарял мир, но знал, что перо его возлюбленного весьма своеобразно. Фрэнк обладал даром элегантно опускать те вещи и ценности, общепризнанные шаблоны, которые нравились большинству, но делал это так, что сразу становилось видно, — его замечания не лишены справедливости. И особый стиль Фрэнка Эшли очаровывал ценителей альтернативы. Это был коктейль из хорошего литературного языка, совершенной орфографии и грамматики, интеллекта и гадких грязных словечек, которые вместе, для определённого контингента читателей, давали чарующий эффект. Фрэнка Эшли либо запойно читали, либо совершенно нет. Когда же Донни при очередном скандале догадался озвучить Фрэнку, что он с ним сделает, то, даже ещё не начиная, увидел результат. Фрэнк запылал, глаза его стали тёмными, и задышал он, как непорочная девица, зажатая ловеласом в матушкиной спальне. Донни не стал объясняться, верно он всё понял или нет. Просто начинал, когда хотел добиться от Фрэнка возбуждения, использовать «грязные» слова и очень откровенные сравнения, которые, он знал, живое воображение Фрэнка мгновенно перекидывало в визуальные картины, делая самого Фрэнка готовым. Донни спустился ртом в промежность. Фрэнк охнул, забрал в кулак волосы на его макушке, а себе закрыл лицо подушкой. Донни так хорошо отсасывал, что Фрэнк отключался. И он не хотел пугать детей, поэтому придушил свои всхлипы. Донни горячо, мокро и быстро заставил Фрэнка кончить ему в рот. Перевернул на живот и облизал Фрэнка между ягодиц, выпустив туда всё, что держал во рту. Протолкнул пальцами, достаточно быстро, не церемонясь, растащил их внутри, заставив Фрэнка извернуться, привалился сверху, сказал: — Только не ори, малыш, продолжай кусать подушку. Фрэнк почувствовал слабый привкус мести в том, как жёстко проник в него Донни; и решил, что это из-за того, что Фрэнк был готов поделиться им с кем-то ещё, пусть даже с маленькой мисс Викки, которая (Фрэнк был уверен) Донни нравилась. И всё равно даже то, что Фрэнк угадал фантазию, не снимало с него косвенной вины в представлении Донни. Тот, в своей садистской манере, от которой у Фрэнка, уже в его мазохистской манере, поднимались все волосы на теле, подтягивая на себя в плотных, потребительских и дёргающих рывках и заставляя Фрэнка в самом деле кусать подушку, драл его в темноте, на залитой луной постели, впиваясь пальцами в кожу на бёдрах. Со сдавленным дыханием, размеренно, глубоко, сжимая в ласке горло и не давая сделать ни малейшего самостоятельного движения, использовал тело Фрэнка единственно лишь для того, для чего видел его сейчас приспособленным. Фрэнк получал удовольствие, давно получал удовольствие, иначе никакого объяснения всему этому, длящемуся долгие годы, он бы просто не смог придумать. Покрываясь мокрым осадком почти безвкусного пота, которым его тело реагировало на жёсткую, больную порку, Фрэнк признавал за собою, что сидит на этих ощущениях психически и физически. Он оказывался словно парализованным напором, уверенностью, жестокостью Донни, погибал под его желанием, дрожал от боли, отдачи, его зубов, рта, губ на своих плечах и шее и от того, что Донни шептал ему на ухо. И предела не было. С каждым годом затягивало дальше и больше. Этот контраст, что сводил его здравую часть с ума… Не важно, чем занимался Фрэнк: проводил время на людях, готовил детям завтрак, разучивал с Миной стихотворение, залеплял пластырем очередную ссадину бившегося о все острые углы, падавшего на все гравиевые дорожки и со всех велосипедов и дравшегося с мальчишками на детских площадках Фрэнка-младшего, находился в гостях на субботнем барбекю с Донни, видел его цивилизованным, рассудочным, видел, как тот любит их с Фрэнком детей и возится с ними — между всем этим Фрэнк вспоминал, что Донни делает с ним в спальне, и чувствовал, как вполне может столкнуться взглядом с глазами безумия в своей голове. — Теперь ты чувствуешь, что есть реальность? — спросил Донни, тяжело дыша, скатываясь и откидываясь на подушке. Спросил ещё в одной своей самоуверенной, чуть насмешливой и циничной манере. — Очевидно, — ответил Фрэнк, тоже переворачиваясь и натягивая пижаму. — Теперь уснёшь? — спросил Донни, находя его руку. Фрэнк не ответил.