Подарок

      Если Фрэнк задавался сам для себя вопросом, почему Донни так реагирует на него в постели, то Донни не задавался. Знал, почему он так реагирует на Фрэнка.       Фрэнк теоретически был в курсе, что даже самая жаркая страсть склонна с годами затихать, видоизменяться в привязанность, благодарность, единомыслие в лучшем случае. В течение года, двух, трёх и далее, у кого как. Но между ними было совершенно иное, от чего Фрэнку иногда, по схожему восприятию действительности, казалось, что он словно в какой-то романтичной макабрической идиллии в духе Тима Бёртона.       Одно время Фрэнк погрузился в переживание навязчивой идеи, что вот-вот и Донни его разлюбит, потеряет интерес, охладеет. Это случилось тогда, когда Мине исполнились два года и Марша Норт, молодая студентка по обмену из Чехословакии, вынашивала Фрэнка-младшего, чьим биологическим отцом был сам Фрэнк.       Видимо, переживания из-за будущего отцовства, более острые, так как это касалось его лично, наложились на то, что Фрэнк уже достаточно долго оставался в доме наедине с Миной. А пара месяцев долгих командировок Донни сбили с толку, и он вообразил, что вот столь унизительный момент, когда он и Донни начали друг к другу охладевать.       Фрэнк, как обычно и в силу характера переживающий всё где-то там, внутри, чтобы, как он считал, не донимать Донни излишними претензиями, из-за которых тот может посчитать его большим истериком, чем сам Фрэнк о себе думал, отыскивал симптомы и знамения. И, конечно же, находил. Потому что Донни, чутко реагируя на все смены настроения Фрэнка, начинал наблюдать, пытаясь отгадать, что за психованное переживание кроется в золотой голове. Соответственно, чем дольше Донни его рассматривал, тем больше Фрэнк отмечал его насторожённость и, как он истолковывал, холодность. Так начинал нарастать снежный ком из недопонимания и недосказанности.       Сам же Донни, привыкший в большинстве своих поступков рубить сплеча, с Фрэнком как-то не успевал прибегнуть к этому методу. Когда вдруг обнаруживал, что Фрэнк затаился и молчит уже несколько дней, что это не просто его расслабленное обычное состояние, а засада, из которой тот изучает симптоматику, он терял время, чтобы лихорадочно вспоминать: что, зачем и действительно ли он что-то совершил. Из-за чего Фрэнк, натянув свою ледяную корону, обливает его холодным подозревающим взором? Со временем Донни стал задавать вопрос «в чём дело, Фрэнк?» всё раньше и раньше, но гарантии, что получит ответ сразу же, как только спросит, — не было. Никакой.       Сначала Фрэнк отвечал «ничего». Потом «отстань, тебе кажется, потому что ты параноик, тебе всегда кажется». Потом молчал в ответ. А уж потом Донни начинал вытягивать из него проблему калёными щипцами.       В целом, именно уравновешенность, скрытность и прохлада Фрэнка в обыденности разжигали в Донни страсть. Именно поэтому Донни испытывал к нему интерес. И именно поэтому он не остывал. Трудно остыть, когда постоянно вынужден завоёвывать. Как Фрэнк разглядывал его и думал, что есть причина сущности Донни, так и тот, наблюдая, пытался понять, что у Фрэнка на уме.       И тот Фрэнк, каким он был, пока Донни не дотрагивался до него, и тот, каким становился, когда Донни прикасался, были два совершенно разных Фрэнка Эшли. Потому что Фрэнк нетрахающийся был спокойным и несколько отстранённым, самодостаточным, себе на уме, даже немного упёртым. Фрэнк утирал детям носы, что-то знал о них больше, чем Донни, отвечал на их бесконечные вопросы, занимался с ними, писал, общался с какими-то мифическими водопроводчиками, электриками, службой доставки, мамашами и папашами в парках и на площадках, с тренерами по йоге — со всеми теми, с кем Донни тоже сталкивался, но значительно реже. И всё это время Фрэнк ухитрялся выглядеть так, словно Донни вообще никогда его не имел.       Если сам Донни возбуждался на его шею, на его руки с этими шнурками, на его колени, на прохладный золотисто-зелёный взгляд, то Фрэнк, ему казалось, вообще его забывает. Именно поэтому всякий раз, беря и делая его своим, Донни вёл себя, с чем соглашался охотно, варварски. Потому что он не мог убедиться в его любви никаким иным образом лучше, чем как только сгребая в руки и видя отклик. А вот там, в его руках, иногда сразу, иногда после дёрганья и трепыханья, Фрэнк вдруг становился им: тёплым, нежным, стонущим, податливым, смотрящим теми расширенными зрачками, в которых Донни видел своё отражение. И сразу становилось ясным: Фрэнк любит его, всегда любил и будет любить. Потому что не может тот, кто равнодушен, быть таким приемлющим и страстным и так откликаться на прикосновения.       Так что Донни тоже знал, что страсть угасает, но с Фрэнком, в силу его внешней бесстрастности, это стало невозможным. Изначально. Он, не прилагая усилий, держал Донни в состоянии удивления и любопытства. Ну а когда вдруг решал что-то в своей голове, когда уже напряжение от невысказанного и напридуманного переливалось через край, разражался бурный, творческий и изматывающий скандал.       Как тот, что произошёл на пустом месте, но в котором здорово досталось Капитану Америке, так кстати подвернувшемуся под руку.

***

      Донни следил, чтобы Мина большей частью попадала ложкой с рисовой кашей в рот, хотя всему остальному тоже доставалось каши сполна. И даже ему, поскольку Мина время от времени кормила и его.       Фрэнк домыл посуду, вытер руки, выдавил из банки с дозатором немного крема с календулой на тыльную сторону ладони и растёр. Он стоял, опершись о мойку и не торопясь втирал в руки крем. Некоторые его привычки заставляли Донни улыбаться. Но ему нравился внешний вид Фрэнка, так что пускай это будет, если нужно, крем. Фрэнк пользовался также уходом за лицом и телом, поэтому на запах, на вкус и на ощупь был так приятен, что Донни ловил себя на желании его разорвать.       Кроме того, что Фрэнк занимался руками, так ещё пристально следил взглядом.       — Ты же мне скажешь наконец, что опять придумал? — спрашивает Донни, глядя не на него, а убирая горсть сладкого риса с плеча Мины.       — Ты, вообще, ещё любишь меня?       Донни ошалело разворачивается на стуле в полный оборот, осматривает, озадаченно собирает рот вбок, говорит:       — Да, не далее как дня три назад совершенно точно это был ты. Забыл? Или не впечатлило?       И видит, как Фрэнк, суживая глаза, отвечает ему не менее дерзко:       — Мне иногда кажется, что ты не меня впечатлить стараешься, а себя самого.       Он достаёт пачку «ротмансов» из нагрудного кармана, тянется за зажигалкой, закуривает.       Донни снова убирает рис с мордашки прилежно доедающей Мины, забирает тарелку, грязную ложку, идёт к мойке, преувеличенно сдержанно ставит всё это в раковину, опирается на край мойки рукой, с близкого расстояния следит за Фрэнком. Тот курит, не глядя в ответ, дым выпускает вбок и вниз.       — Это, я понимаю, значит, что ты мне ничего не скажешь?       — Мне нечего тебе сказать.       — В самом деле, что это я. Как в первый день замужем, — раздражённо бросает Донни, склоняясь к его лицу и почти в его кожу.       Фрэнк немного отводит голову, делает нервное движение бровями. Возвращается в прежнее положение, говорит:       — Смотри за дочерью, она сейчас сковырнётся со стула.       Донни оборачивается. И верно, Мина пытается сползти с высокого табурета. Он быстро достигает её, но просто останавливается рядом, наблюдая, как Мина, всё же сама и без его поддержки, встаёт на пол.       — Умница моя, папина умница, — вытирает её мордашку во всех не дотёртых ранее местах.       Мина тянет руку на стол.       — Банан, — говорит она.       — Конечно, я обещал, после каши — банан, — пока убирает кожуру, снова смотрит на Фрэнка и напоминает: — Я говорил, чтобы ты не курил при ней.       Фрэнк игнорирует.       — Видимо, наш ребёнок научится курить в школе ещё на первой ступени, раз его папаша Эшли так поступает, — говорит Донни, отдавая очищенный банан Мине.       Она банан берёт, ковыляет к Фрэнку, протягивает руки. Просится вверх.       — Нет, — качает головой Фрэнк. — Мина, иди к папаше Донни, у него сегодня выходной, и он горит желанием провести его с тобой.       Мина сердится, потом пару раз хныкает, разворачивается к Донни, ест банан и собирается рыдать.       — Ты совсем ошалел, Фрэнк? Она при чём, если я тебе не мил?       — Она ни при чём, просто возьми её на руки ты, я занят этим круглую неделю.       — А меня так вообще дома не бывает? Я что, ночую где-то не здесь? — Донни поднимает Мину.       Поскольку она трётся между ними, ни тот ни другой не кричат, но взглядами готовы растерзать.       — Вот и я об этом, ты, наверное, скоро именно так и станешь поступать, — Фрэнк гасит сигарету и выходит из кухни.       — Отлично, — громко говорит ему вслед Донни, на что Мина сразу внимательно смотрит на него тёмными синими глазами, доставшимися ей от мисс Купер. Волосы у Мины тёмные и вьются в красивые кукольные локоны. Это уже как у Донни.       — Ты забыл надеть кольцо. Или что, с этого дня ты его в принципе не носишь? — опять громко говорит Донни и идёт следом.       Фрэнк сидит на диване, переключает каналы.       — В твоём духе бросить мне намёк и свалить.       Фрэнк смотрит вскользь и продолжает терзать пульт:       — Звонила миссис Донни, хочет сегодня заехать и забрать Мину на выходные.       — Отлично. Только зачем? Я в одиночестве с тобой с ума сойду, ты же, блядь, просто в волшебном настрое.       — Замолчи, Бобби, а то наш ребёнок научится сквернословить ещё до первой ступени, — ядовито бросает Фрэнк.       — Какая же ты злопамятная скотина, Фрэнк. Когда мама приедет?       — Обещала в три пополудни, — Фрэнк отбрасывает пульт.       Мина возится поблизости.       — Что ты имел в виду, когда говорил про мои ночёвки вне дома? — Донни, конечно, заинтересован. Но догадаться, куда кривая выворачивает, уже может.       — Раз уж сам спросил, можешь сегодня провести время с тем, с кем ты в последнее время засиживаешься допоздна.       — Ни с кем, — Донни поднимается и отыскивает телефон, на который пришло сообщение. Читает и понимает, что он попал. Если вчера полагал, что отдохнуть в уик-энд удастся, то после сообщения от мисс Баббл предположение себя дискредитирует. Донни стоит и соображает, как сказать Фрэнку, что он сейчас уедет и, может быть, пробудет в конторе до позднего вечера. Или позвонить оттуда и сказать, что задержится?       Фрэнк, затаившись, наблюдает.       — Милый, мне нужно в офис.       — Ты издеваешься надо мной? — Фрэнк поднимается и всовывает руки в карманы джинсов.       — Фрэнк, почему ты так меня мучаешь? Посмотри, сообщение прислала мисс Баббл.       — Ты в курсе, что я не просматриваю твои телефон и почту. Это низко.       — Зато, мать твою, ты из высокого благородства, по всему судя, изводишь меня. Да лучше бы ты их просматривал, я бы жил спокойнее, — Донни так хочет ударить, что просто в глазах темнеет. Это, кстати, всегда помогает. Обычно от пощёчин Фрэнк скорее приходит в себя.       Но Мина вьётся у его ног, периодически показывая игрушки, всё время разные.       Фрэнк не унимается и предлагает преувеличенно спокойным, равнодушным тоном:       — Давай разведёмся.       — Ты ох… — Донни спохватывается, но всё равно не выдерживает: — Фрэнк, у нас скоро родится ещё один ребёнок, о каком разводе ты говоришь?! Я не хочу с тобой развода. Если бы я разводился с тобою всякий раз, когда ты доёбываешься до меня…       Он не продолжает, просто уходит на крыльцо и там курит. Потом собирается и уезжает в офис.       Фрэнк погружается в терзания. В самые жестокие, потому что, действительно, лучше бы он читал почту и сообщения, что получает Донни. Ему кажется, что когда Донни говорит, что в выходной ему нужно уехать, то он прячет насмешку. И Фрэнк словно не помнит, что, когда и раньше Донни работал в выходные, это не казалось столь подозрительным. Терзается Фрэнк тем сильнее, чем больше пытается сдерживать себя. Ему хочется позвонить мисс Баббл и попросить её передать Донни что-нибудь, как только тот появится, тем самым выяснить, действительно ли он в офисе, но быстро понимает, как это низко и смешно. Решает остановиться и ходит по дому, собирая сумку для Мины и отвлекаясь на неё саму, что котёночком играется вокруг, просится на руки, говорит. Говорит очень хорошо для своего возраста. Фрэнк чувствует, как вдруг начинают душить слёзы, когда он, рассматривая Мину, замечает, как сильно она похожа на Донни. Просто как маленькая капля на океан.       Фрэнк усаживается в кресло и начинает Мину обцеловывать. Она принимает игру и неуклюже клюёт его носом в ответ.       — Котёночек мой.       — Котёночек мой? — переспрашивает Мина.       Фрэнк улыбается.       Миссис Донни застаёт их за этим идилличным времяпрепровождением.       С миссис Донни у Фрэнка очень хорошие отношения. Родители узнают о предпочтениях Донни задолго до того, как тот знакомит их с Фрэнком, поэтому у них оказывается достаточно времени со всем этим свыкнуться. К тому же, как утешались старики, у них есть Ник, старший сын, который вполне нормальный и гетеросексуальный. В довершении ко всему миссис Донни поклонница писанины Фрэнка Эшли.       Она забирает Мину, обещает вернуть в воскресенье вечером. На прощание, не сдержавшись, говорит:       — Робин сказал, вы ждёте мальчика.       — Да, Элен, он родится в апреле, как и Бобби. Мы так думаем. Ну или когда он сам решит.       — Я так рада. Просто Мина такая чудесная. Я уверена, Фрэнк-младший тоже получится прелестным. Ведь и ты хорош.       — Что вы, миссис Донни, вы незаслуженно добры ко мне.       — Не скромничай, — говорит миссис Донни, пока Фрэнк, неся сумку с детскими вещами, провожает до автомобиля. — Я не говорила тебе: ещё до того как Робин нас познакомил, он мне сказал, что потерял разум от твоих глаз? А он вообще ни о ком из тех, с кем встречался, никогда ничего не рассказывал. И я сама не слепая.       — Ясно, я понял, — Фрэнк целует Мину.       Когда возвращается в дом, успевает взять трубку домашнего телефона. Донни звонит из офиса и говорит, что пробудет часов до десяти вечера и что Фрэнк может ужинать один.       — Подонок, — бросает Фрэнк в уже молчащую трубку и разбивает её о стену.       Чуть позже ему звонит на сотовый Анхель Диего, знакомый по университету, и предлагает встретиться. Фрэнк в мрачности соглашается.

***

      Донни, вопреки ожиданиям, попадает домой раньше. Часам к восьми. Ни ребёнка, ни мужа не находит. Звонит домой родителям. Отец говорит, что Мина в порядке, копала в саду дождевых червей и кормила ими Кучера, старого золотистого ретривера. Донни разговаривает минут пять, потом отключается. Звонит Фрэнку, звонок переходит в голосовую почту.       — Сучоныш, — Донни находит наконец домашнюю трубку в расколотом корпусе и тут же побитую стену, о которую та и треснулась. Вертит расколотый корпус в руке. Если это Фрэнк, то его тихоня действительно переживает.       В девять он снова звонит, но Фрэнк опять не подходит к телефону. Донни начинает накаляться. Он, как джинн в бутылке, даёт себе обещание осыпать Фрэнка золотом, если тот появится до половины десятого. Когда Фрэнк не появляется, говорит себе, что если Фрэнк будет к десяти, он подарит ему полмира.       Фрэнка нет и к десяти.       И тогда Донни решает его убить, когда бы тот ни появился. Он стоит в тёмной кухне, смотрит в окно, курит и ждёт. Когда видит свет фар, с облегчением гасит сигарету. Фрэнк не брал автомобиль, тот в гараже, поэтому, наверное, он на такси. Донни выходит из дома и замирает на крыльце. Есть от чего. Фрэнк вернулся, но не в такси. В освещённом салоне «бээмвэ» видно Капитана Америку.       Донни замирает за жасминовым кустом. Однозначно, тёмные окна и погашенный фонарь над входной дверью ввели Фрэнка в заблуждение, и тот думает, что дом пуст. Донни просто растаскивает от ощущений. Его демон говорит, что да, Фрэнк, вполне вероятно, уже изменил ему с этим пошлым самовлюблённым белобрысым пижоном. А ещё демон, наглядности ради, подсовывает моментальные картинки типа «стонущий Фрэнк с оголённым плечом в руках Капитана Америки». Но другой демон, более осмотрительный и любящий Фрэнка, говорит, что нет. Фрэнк не может этого сделать, просто потому что Донни для него свет в окошке. А Фрэнк ещё ни разу ему не солгал.       «Тогда какого хуя?!» — восклицает первый демон.

***

      Фрэнк посмотрел «Мрачные тени — 2», расслабился, отлично провёл время с Анхелем и Терезой, вспомнил студенчество. Кое-что рассказал о себе, вдруг понял, что со стороны его жизнь просто сказка. А потом, уже распрощавшись со спутниками и выходя из кафе, столкнулся с Лукасом Скоттом.       «Фрэнк, — сказал Лукас, обхватывая его за плечи и прижимая к себе. — Какая удача, пойдём выпьем».       И тут Фрэнк подумал:       «А что? Конечно «пойдём выпьем».       Фрэнк был чертовски хорош. Даже занимаясь ребёнком, он оставался очень привлекательным. И он держал себя в форме. То, что он хорош, вдруг стало яснее ясного, потому что Лукас, выпив первый скотч со льдом, накрыл его руку своею на несколько секунд дольше, чем позволяли расхожие приличия. Фрэнк сделал вид, что это ничего не значит. Но было очевидным: Капитан Америка его клеил.       Лукас не знал, что шансов у него не было.       Фрэнк знал — почему.       Лукас не знал.       Фрэнк был безнадёжно испорчен обращением Донни. На полном серьёзе. В понимании Фрэнка сформировался гештальт: если его действительно хотят, то это должно выражаться так, как выражает это Донни. Если совсем примитивно, то рывком к себе, броском на себя, императивом «иди ко мне». Никаких пробных поглаживаний. Потому что тогда, в сортире «Арт энд сайнз гэллери», Донни сразу подтащил его к себе, сразу поднял планку стимуляции возбудимости до уровня «очень сильно». Поэтому всё, что слабее и ниже, автоматически отметалось Фрэнком как недостойное внимания. И он с ужасом осознал положение вещей. Но продолжал следить за тем, что будет дальше.       А дальше Капитан Америка говорил, разводил на разговор Фрэнка, касался его.       Фрэнк делал одну бесчестную вещь, он не пресекал касаний, что вполне естественно вселило в Лукаса уверенность. Тот даже попытался Фрэнка споить, но Фрэнк удержался на двух скотчах, не более. Потом Лукас вызвался отвезти его в «Зелёный сон».       Фрэнк посмотрел на часы в телефоне, отметил два пропущенных от Донни, удовлетворённо улыбнулся и на всякий случай спросил:.       — А ничего, что ты порядком выпил? Не опасаешься садиться за руль?       — Брось, Фрэнк, я же юрист.       — Ну тогда ладно, вези.       И в самом деле. Когда приехали на Бэрриз-Лейн, в доме было темно, значит, Донни ещё на работе. Фрэнк немного разочаровался, что такой повод его взбесить пропадает. Но, раз уж так, ничего не попишешь.       — Спасибо, Лукас. Был рад поболтать. Счастливо, — Фрэнк отстегнул ремень безопасности и выбрался из авто одновременно с вышедшим с другой стороны Лукасом.       — Фрэнк, погоди.       Фрэнк остановился.       Лукас близко подошёл к нему.       — Фрэнк, я могу поцеловать тебя? — спросил, дотрагиваясь до его плеча.       Фрэнк снова понял, что нет, совсем не вариант. Все эти просьбы вместо действия... Он пытался рассмотреть лицо Лукаса в сумерках.       — Прости, Лукас, но это неудачная идея, я серьёзно, — Фрэнк высвободил руку.       — Да погоди, Фрэнк, — Лукас снова остановил.       И тут Фрэнк услышал.       — Не представляешь, как я давно хотел это сделать.       Оба — и Фрэнк, и Лукас — обернулись.       Донни стоял рядом, запустив в руки в карманы, развернув плечи и откинувшись головой.       Фрэнк ощутил разом облегчение, ужас, азарт, подъём и предчувствие катастрофы.       В следующую секунду Лукас упал на капот своего «бээмвэ», потому что Донни свалил его прямым в челюсть.       — Бобби, — выдохнул Фрэнк.       — Убирайся в дом, — весь подобравшись, с напряжением в голосе произнёс Донни.       Фрэнк счёл нужным убраться. И ему стало абсолютно наплевать, что там будет с Капитаном Америкой.       Он даже успел добраться до спальни и снять куртку до того, как появился остановившийся в дверях и отирающий ладонью со сбитыми костяшками лицо Донни.       — Просто не могу решить, как именно я тебя убью, Фрэнк.       — Наверное, всё зависит от того, на каком месте моего нежного прощания со Скоттом ты оказался рядом, — Фрэнк, произнося это, отдавал себе отчёт, что тыкал зажжённой веткой в морду тигра, но ему на это тоже наплевать. Он видел только, как Донни, оторвавшись от дверного косяка, двинулся к нему.       — Заебись, Фрэнк.       Фрэнк как-то сладко и истерично сжался и отступил назад. Он не был уверен, что знал, что последнее слышал Донни, когда Лукас просил о поцелуе. И не был уверен, слышал ли Донни, что Лукас получил отказ. Если слышал, это всё упростит. Если нет, то мучить они друг друга будут невероятно долго.       — Он трогал тебя?       Фрэнк чуть вскинул голову, словно вспоминая:       — Да, он всегда это делает.       Донни осатанел в момент: сделал бросок поймать Фрэнка, но тот увернулся, отступил и продолжил:       — Даже не вздумай. Этого ты сегодня не сделаешь.       — Ушам своим не верю, — Донни замер.       Фрэнк пожал плечом.       — Блядь, что ты за существо такое, Фрэнк? — Донни снова приблизился.       Фрэнк благоразумно отошёл.       — А если бы меня не было, ты бы повёл его в наш дом? На нашу кровать? — Донни высматривал в обороне Фрэнка слабое место.       — Думаю, нет, возможно, я дал бы ему прямо в авто, — ядовито сказал Фрэнк, наступил ногою во мягкое, посмотрел вниз и тут же отхватил такой удар, что влетел в стену и потерял ритм дыхания.       «Чёртов кролик, откуда здесь-то?» — подумал он об игрушке, о которую запнулся, но это была абсолютно пустая мысль.       Донни оказался рядом, зацепил за волосы, задрал голову, открыл подбородок. Сам тут же подставился Фрэнку, и тот крепко приложил ему по диафрагме, вынудив отступить на пару шагов. Донни собрался.       Гоняли друг друга по супружеской спальне минуты две. Донни — полный ярости и стремления подчинить. Фрэнк — отбиваясь и стараясь продержаться столько, сколько сможет, пока его собственное либидо не скажет «хватит». А потом наступило то, для чего оба, опрокидывая мебель, здесь метались.       Донни дождался. Фрэнк дал слабины и получил в солнечное сплетение, следом сильный, опрокидывающий удар в грудь и, напоследок, почти в висок. Упал боком на кровать, свернулся на ней и остался так секунд на десять.       Донни, тяжело дыша, стоял над ним.       — Тебе сегодня везёт, — сказал Фрэнк, как только смог. Перевернулся на спину. Он больше не хотел: вымотался физически, а эмоционально — ещё задолго до этого.       Донни подошёл ближе, склонился, рассмотрел лицо, как обычно после такого. Он не говорил Фрэнку, но тот догадывался, что Донни возбуждал его вид с синяками и следами ударов на губах, потому что Фрэнка тоже возбуждали ссадины на лице Донни. Он сам смотрел на него снизу.       Донни протянул руку, коснулся рассыпающихся с головы волос Фрэнка.       Фрэнк видел выражение его лица: тоже измучился, пока терзался догадками, натыкаясь на холодность, а теперь просто выжат. И Фрэнк видел усталость и нежность на лице Донни.       — Фрэнк, будет когда-нибудь день, когда тебе надоест вот так меня гонять, мучить и провоцировать?       Фрэнк не ответил. Он протянул руку, взял Донни за шею и склонил на себя. В следующую секунду Фрэнка словно закружило вниз по кроличьей норе. Они оба целовались, сцепившись руками, преодолевая боль в лице и груди и перекатываясь по кровати.       — Я солгал тебе, — Фрэнк разорвал поцелуй.       — Я знаю, — Донни снова нашёл его рот, поцеловал и стянул с Фрэнка футболку.       — Я не собирался давать Скотту, — Фрэнк обнял за плечи и шею, пока Донни целовал и сжимал ладонями его грудь.       — Я знаю, я слышал, — ответил, поднимаясь и расстёгивая на Фрэнке ремень, стаскивая с него джинсы.       — Раздевайся, — Фрэнк закончил со своей одеждой сам.       Донни спешил как мог быстрее. Снова вытянулись на кровати, снова стиснули один другого, сплелись ногами и отёрлись членами. Донни смял и растащил зад Фрэнка, от чего тот по-животному вздрогнул.       — Я ещё раз прошу тебя, не поступай так со мною, Фрэнк...       — Я не могу, Бобби. В самом деле не могу.       — Это плохо закончится, — Донни развернул его к себе спиной.       — Просто выеби, и всё наладится, — с лязгающими зубами запросил Фрэнк.       Донни прижался грудью к спине, а губами к открытой шее.       — Я нужен лишь для этого — драть тебя до полусмерти? — пропихнул большой палец.       Фрэнк выгнулся вперёд и тут же обратно:       — Ну, я ещё хочу состариться с тобою и умереть вместе в авиакатастрофе.       Донни поменял пальцы: резко, как можно быстрее, чтобы сделать его больше, подкинул в движении руку.       — Но сейчас — для этого. Просто выеби, — Фрэнк снова выгнулся и простонал, закинул руку за голову, взял в кулак волосы Донни. — Давай теперь, не жди.       Донни, убрав руку, проник по в спешке оставленной слюне. Фрэнк прокричал коротко и перемежая вскрики матами, призывами господа и имени Донни.       Донни всегда, когда слышал это сумасшествие и видел такое желание, давал себе волю. Он начал гадкое, жестокое наказание, которое выпросил мокрый, горящий Фрэнк, совершенно сходящий с ума рядом с ним от жажды боли. Донни прикусил кожу на шее Фрэнка до страшного засоса, и тот дёрнулся, зажал плечо и потянул привалившегося и пробивающего в подачах Донни на себя.       — Блядь, блядь, блядь! — Фрэнк кричал, пока Донни, зажав его шею доминирующим жестом и вжимая лицом в кровать, на последних, вертикально погружающихся толчках доводил себя до конца.

***

      — Папа, где ты? — спрашивает шестилетний Фрэнк-младший, непрестанно крутясь и меняя положение перед камерой.       — Я в Канзасе, Фрэнк.       — Что ты там делаешь? — младший оборачивается назад к Фрэнку и показывая что-то рукой. Хохочет, снова разворачивается к Донни: — Что ты там делаешь?       — Кажется, что-то бесполезное, — говорит Донни со вздохом.       — Я хочу щенка, папа говорит, что это отв… оств… — Фрэнк-младший запинается и снова оборачивается на отца.       — Выговаривай правильно. Не скажешь, вообще собачий вопрос не будем поднимать, — Фрэнк склоняется ближе к монитору, коротко смотрит на Донни, затем снова на сына.       Младший, потупившись, собирается. Он очень светлый, пшеничный, с золотистыми глазами. С неуловимым, но ясно видимым сходством с Фрэнком в общем впечатлении. Внешне. По характеру же совершенно не похож. Оба отца понимают, что Фрэнк-младший — скорее подобие Донни: вспыльчивый, преподвижный, резкий, неугомонный, со сбитыми коленками, цыпками и страшная кара соседскому коту.       — Ответственность, — шёпотом говорит младший.       Фрэнк кивает, удовлетворённо откидываясь на диване.       — Как дела, милый? Папаша Эшли заставляет тебя учить трудные слова? — Донни улыбается.       — Ненавижу, пускай Мина учит слова. Потому что она — заучка, — говорит Фрэнк-младший и тут же отхватывает лёгкий подзатыльник от Фрэнка-старшего.       — Фрэнсис.       — Ладно, — недовольно крутит головой, покоряясь. Снова разворачивается: — Папа, я пойду поиграю к Дину Хоккинсу?       — Недолго. К шести домой, иначе ужинать станешь один в тёмной кухне. Понятно?       — Да.       — Шесть — это сколько? — продолжает Фрэнк.       — Это когда маленькая стрелка ровно внизу, а большая ровно вверху, — послушно, подняв глаза вверх, говорит Фрэнк-младший.       Фрэнк кивает.       — Я люблю тебя, папа, возвращайся, — говорит младший уже Донни и сбегает.       — Я тоже тебя люблю, Фрэнк, — отвечает опустевшему перед камерой месту Донни.       — Как твои дела? — спрашивает Фрэнк, теперь, уже оставшись наедине, изменившимся, соскучившимся голосом. Мягким, словно способным коснуться под одеждой.       — Неплохо.       — А как «Гринпис»? Сдаются? — улыбаясь, спрашивает Фрэнк. Он до сих пор держит в руках клетчатое кухонное, скрученное в жгут, полотенце, с которым пришёл ещё в самом начале разговора.       — «Гринпис» получит своё. В самом деле. Город сорок лет по-тихому сливал в это озеро нефтепродукты, ещё до того, как мы начали там работы. А теперь он хочет свесить на нас то, что мы ведём застройку в экологично неблагоприятной зоне, подвергая опасности жизни покупающих здесь жильё. И озеро чуть ли не тоже мы обогатили всей таблицей Менделеева.       — А что, действительно оно так страшно, как говорят по ящику?       — Хорошего мало, Фрэнк. Там растёт какая-то странная трава, которой не могут найти ни в одном ботаническом атласе, — кивает Донни и улыбается, прикусив губу.       — И по ночам кто-то плещется в рыжих водах, тоже совершенно ни на что не похожий? — продолжает Фрэнк.       — Почти, — уже смеётся Донни.       — У тебя есть план побега?       — Есть. Несколько. Просто это потребует более долгого моего присутствия здесь.       — Нет. Нет, нет, — Фрэнк несогласно качает головой.       — Ты скучаешь? — Донни движется в кресле, подаётся вперёд, разводит колени, ставит на них локти и упирается ртом в сцепленные под подбородком ладони.       — Да, — с глубоким выдохом говорит Фрэнк.       — О Фрэнк… — задумчиво. — У меня есть идея.       — Твои идеи всегда отвратительны и травматичны, — Фрэнк знакомым и любимым движением вскидывает подбородок. Начинает упрямиться. Чтобы, когда пойдёт на попятную, Донни был в азарте от акта принуждения с его стороны.       — Я, между прочим, тоже соскучился. Вот по этому твоему абсолютно никого не убеждающему строптивому жесту, каким вскидываешь голову. Ты же не знаешь даже, что за идея.       — О, я знаю, — говорит Фрэнк, картинно отшвыривая полотенце.       — Разве? — Донни поднимает брови.       Фрэнк не отвечает.       — Ну тогда начни хотя бы раздеваться, — Донни тоже откидывает голову и скусывает губу.       Фрэнк, совершенно неподвижный, чуть склонив голову набок, рассматривает.       — Раздеться? — спрашивает наконец.       — Да, начинай раздеваться. Брось, Фрэнк, ты умеешь делать это, мы оба знаем.       Фрэнк смотрит в сторону, собирается с мыслями, снова поворачивает лицо и спрашивает с сарказмом, тем более расшевеливающим Донни, чем более он чувствует, что Фрэнк в конце концов разденется:       — Тебе хорошо видно, ты ничего не пропустишь?       — Очень хорошо, малыш, — мягко говорит Донни, прикрывая глаза.       Фрэнк медлит с секунду, затем складывает левую на бедро.       Донни следит за его рукою. За так нравящимся ему запястьем с накрученными шнурками и браслетами, с обручальным на безымянном.       — Фрэнк, — говорит тихо и немного побуждающе. И видит, как Фрэнк расстёгивает ремень, пуговицу, молнию на джинсах. Не спеша, позволяя ему наблюдать. Лицо Фрэнка остаётся спокойным и прохладным. Донни чувствует, как каменеет. Он в самом деле не хочет пропустить ни движения. Руки Фрэнка красивы, смотреть за ними можно часами. Фрэнк отводит край джинсов в сторону и правой заскальзывает под них, чуть сдвигаясь вперёд и разведя колени, от чего взгляд его становится совершенно прикрытым, невидным, непонятным и от этого словно снисходительным.       Донни наблюдает, как Фрэнк трогает себя, видит, как его рука двигается. Говорит в ладони, в которые снова упирается ртом и подбородком, быстро и даже буднично:       — Я хочу тебя.       Фрэнк закрывает глаза, снова поднимает голову, отворачивается в сторону. А когда возвращается, Донни видит, что взгляд его изменился: он становится зовущим и обещающим.       — Покажи мне себя, Фрэнк, — говорит Донни, сжимая пальцы в замок так сильно, что они начинают неметь.       Губы Фрэнка размыкаются. Он вынимает член.       Донни почти бесконтрольно откидывается, садится прямо, медленно вдыхает.       Фрэнк гладит себя, открываясь и снова закрываясь кулаком.       Донни видит его всего. Видит, что Фрэнк разгорается, движения его становятся раскованными, отработанными и плавными. Чувствует, что ему тесно в собственных брюках.       — Бобби, скажи мне, — Фрэнк зажимает майку, сгребает её в кулак и поднимает, открывая живот и продолжив ласкать себя.       Донни видит его загорелую кожу.       — Я вернусь, поставлю тебя на колени и выебу посуху, — обещает, снова подавшись вперёд и принимая прежнюю позу.       Фрэнк делает движение глазами. Донни знает, что его заводит.       — Повернись, Фрэнк.       Фрэнк поднимается, разворачивается, ставит колено на диван, стягивает джинсы с бёдер, приоткрывая себя на немного. Медлит, поднимает второе колено, обеими руками сталкивает джинсы окончательно.       Донни тихо стонет, проглатывает слюну, опускает на мгновение голову, снова смотрит в монитор, но не двигается. Он видит, как красивые мужественные голые руки его недосягаемого любимого Фрэнка начинают медленно, сжимая себя, разводить в стороны, ласкать. Видит, как двигаются его лопатки, как тот прогибается ему навстречу, потом, остановив ладони, оборачивается, развернув плечо.       — Продолжай, — резко говорит Донни.       Фрэнк снова собирает майку, поднимает её сбоку вверх, затем склоняется над спинкой дивана, опирается правой, обсасывает средний палец левой и плавно, прогнувшись, вставляет его себе в зад.       Донни откидывается в кресле, сжимает себя сквозь одежду, сильно растирая ладонью.       — Больше, Фрэнк.       Фрэнк подчиняется, добавляя указательный. Заметно, что Фрэнку приятно. Ему трудно сдерживаться, чтобы контролировать себя, показываясь Донни.       — Глубже, Фрэнк. Делай быстрее.       Фрэнк подчиняется, совсем прогнувшись.       Донни быстро расстёгивает брюки, сгребает со стола салфетки и в течение двадцати секунд, крепко стиснув себя, закусив губы и сжав веки, кончает. Когда открывает глаза, видит, что Фрэнк, опять обернувшись, смотрит на него.       — Ты уже всё? — спрашивает Фрэнк с едва-едва кокетливым подъёбом, так, как только может.       Донни окончательно собирается и, приводя в порядок одежду, говорит:       — Вернусь, и будет так, как я сказал.       Фрэнк, застёгиваясь на ходу, приближается к камере, склоняется и, закрывая крышку ноутбука, говорит:       — Не растеряй пыла, Бобби.