Подарок

      Была ночь субботы. И Фрэнк с Донни пришли в «Пальму», гей-клуб, закинулись таблеткой и теперь танцевали, поглощённые друг другом, растаскиваемые нежностью и растягивающими приходами, сосредоточенные на ощущениях и болтающие без умолку и без удержу обо всём, что было на сердце и что приходило в голову под «Love is a bitch» от Two Feet.       Оба были так расслаблены, что чувствовали себя, словно они на танцполе одни, хотя замечали, что как пара не остались без внимания, потому что в заведении, где мужчины ищут мужчин, где далеко не все красивы, где поиск не всегда успешен, такие, как они, притягательны для глаз и помыслов. А тем более когда и один и другой по умолчанию согласились, что им нравится это внимание со стороны, так с того момента они перестали особо жаться в таких местах. И если в приличном обществе Фрэнк и Донни держались в установленных рамках, то здесь — нет. А такая пошлая вещь, как медленный танец с участием двух геев, — оказалась просто находкой, потому что можно прижаться один к другому и заняться пассивным самовыражением.       Фрэнк любит подчиняться Донни. Донни любит подчинять. Под таблеткой всё выходит камерным и органичным.       Фрэнк нежен, притягателен, взгляд его сдаётся, а если вдруг вспыхивает строптиво, то Донни словно поглощает его, затягивая в себя, властно, крепко, удерживая за локоть, подтаскивая.       Фрэнк складывает обе руки Донни на шею, вытягивает, скрещивает в запястьях за его спиной. Лицами близко-близко друг к другу, в любую секунду имея возможность соприкоснуться губами. Донни удерживает его за талию, время от времени, когда накатывает волна прихода, стискивает плотно и сильно.       Оба в костюмах. Пиджак Фрэнка расстёгнут, потому что так Донни гораздо удобнее тискать его сквозь рубашку, сминая кожу. Галстук на Донни ослаблен вместе с пуговицей на воротничке сорочки. На Фрэнке галстука нет вообще, рубашка расстёгнута на три пуговицы.       Донни в состоянии онанирования на внешность Фрэнка более обострённо, чем обычно, потому что тот поменял серёжку в ухе на свисающую аметистовую каплю, какие носили при французском дворе в восемнадцатом веке. Он целует Фрэнка дрожащими от химии губами, вталкивает неглубоко и почти тут же вынимает язык из его рта. Фрэнк отвечает, закрывая глаза и чуть сводя руки на шее, оставляя его губы влажными от дыхания, отдающего лимонной жвачкой, которую жуёт Фрэнк, и от слюны, которую сам Донни вытягивает из его рта.       На очередной горячей волне Донни подтаскивает Фрэнка ближе, бегло, но обещающе стискивает за задницу, прижимает к себе и своему члену. Фрэнк чуть выдыхает, смещает губы на подбородок, потом на щеку и останавливается на скуле Донни.       — Ты такой сладкий, Фрэнк, — говорит Донни на ухо. И сейчас он очень хорошо ощущает, что любит Фрэнка, как остро и сильно его чувство, потому что это не только физическая потребность, но и нужда в непременной уверенности, что и сам Фрэнк получает удовлетворение. Ему нужно видеть, как у Фрэнка начинают дрожать ресницы, как размыкаются губы, когда он во власти его прикосновения. Донни хочет делать ему хорошо. Другое дело, что то, что хорошо для Фрэнка — это не совсем обычное хорошо в общепринятом смысле. Донни уже почти разрывает длящийся поцелуй, но Фрэнк зажимает ему нижнюю губу, самый уголок, зубами, притискивается всем телом, снова жадно и быстро целует и отступает.       — Я хочу кусать тебя, — говорит Фрэнк.       И Донни чувствует очередную вибрацию, которая заставляет Фрэнка свести руки на его плечах, а самого словно потянуться. На мгновение.       — Делай, — Донни непрекращающимся движением прижимается щекой к его щеке и забирает в сухие губы аметистовую каплю.       Фрэнк с шипением втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, сгибает левую руку, укладывает ладонь Донни на грудь, сжимает, скребя пальцами, снова их распрямляет. Донни выпускает серёжку изо рта.       И опять смотрят друг другу в глаза. Донни продолжает гладить Фрэнка по спине, не торопясь, но временами с прорывающимися страстью и голодом. Когда же они начинают вытягивать друг из друга взгляд — это почти что секс на духовном уровне, потому что своя духовность у них уже сформировалась. Называется она «мой бог мистер Донни и мой ангел Фрэнк Эшли».       Взгляд Донни тёмен, тяжёл, напорист и витален. Такой, что Фрэнк всегда по нему одному может понять, что именно Донни от него хочет. Потому что его глаза — самые откровенные, что Фрэнку доводилось видеть.       Взгляд же Фрэнка каждую секунду готов ускользнуть. И только притяжение взгляда Донни способно держать его как воздушного змея на бечеве. Он может пролиться, он мерцает, недоговаривает, в нём всегда присутствуют два стремления: золотисто-зелёные призыв и вызов.       И от этой двусмысленности Донни хочется зарычать, потому что два императива во взгляде Фрэнка постоянно меняются в соотношении. То это невыносимое желание, когда Фрэнк умоляет его, то это высокомерие из-под ресниц.       — Я хочу сказать тебе, Бобби, — Фрэнк оглаживает ладонью по груди.       — Скажи, — Донни хочет стонать от того, как красив Фрэнк, от его губ, от его подбородка и от широко развёрнутой линии челюсти. И от того, что тот в его руках.       Фрэнк улыбается.       — Ты так красив, малыш, — шепчет Донни, не желая сдерживать слова, в очередной раз привлекая Фрэнка к себе, опуская пальцы за пояс его брюк за спиной и тут же вынимая их в непрестанном движении, в стремлении гладить и касаться тела.       — Ты хочешь меня, — Фрэнк, согревая дыханием с запахом лимонной жвачки его щёку, прижимается лбом к виску Донни.       — Зверски.       Фрэнк меняет руки: левую снова вытягивает над плечом, правую складывает Донни на грудь.       — Бобби, когда ты взял меня тогда, в первый раз… — начинает Фрэнк, по-прежнему прижимаясь лицом, но чуть развернув голову, так, что может касаться губами его губ.       Донни ощущает, как его начинает перетряхивать от мгновенно возникших воспоминаний.       — …когда ты делал это со мною в первый раз, мне казалось, ты рвёшь меня на части, — говорит Фрэнк, жадно, нежно захватывая губами рот Донни и целуя его в признании.       Донни отвечает, сминая шею Фрэнка рукой. Большим пальцем разглаживает его губы.       — Я и сейчас хочу разорвать тебя, малыш, — произносит сухо и быстро.       — Я так нравлюсь тебе? — так же быстро произносит Фрэнк, сминая губами кожу на шее Донни.       — Больше, Фрэнк, — Донни продолжает ласкать его шею, тесно растирая кожу и чувствуя, как Фрэнк прижимается к руке. Грудью к груди, животом к животу.       Обоих накрывает с таблетки до тактильного шока, они даже останавливаются, хватая ртами накуренный тёмный воздух и дрожащие. Фрэнк собирает в кулак галстук Донни, чтобы устоять ровно и удержаться вертикально. Донни притягивает его к себе за шею и за талию, рукой уже поверх пиджака. Через несколько секунд приход отпускает и оба находят силы продолжить медленно кружиться.       — Я хочу твоей крови, малыш, — говорит Донни. — Я хочу слизывать её с твоего лица и из твоего рта. Я хочу…       Он прерывается на поцелуй.       Фрэнк тихо стонет, прикусывает, спускает ладонь с груди, медленно сводит её к Донни на бедро и, прижавшись вплотную, всовывает её между ними. Накрывает ладонью член Донни, нежно, но крепко сжимает. Донни закрывает глаза. Обнимает Фрэнка обеими руками за талию, усиливая нажим ласкающей руки.       Вторая рука Фрэнка, безвольно и расслабленно лежащая на плече, приходит в движение, зажав шею Донни в локте. Фрэнк прижимается губами к его уху:       — …я хочу, чтобы ты… — говорит, растирая член зажатой между ними ладонью. И тот окончательно наливается и твердеет.       — Не делай этого сейчас, Фрэнк, — просит Донни.       — …я хочу, чтобы ты вошёл в меня сразу и до конца.       Донни чувствует головокружение от очередного прихода и чувствует, что может кончить в одежду, если Фрэнк продолжит.       — Я хочу, чтобы ты драл меня своим толстым и твёрдым членом, пока у меня не закончатся силы даже на крик, — говорит Фрэнк. Он нежно целует Донни в ухо, прижимается виском к виску, стискивает ладонью его член на слове «крик» очень сильно и отстраняется, убирая руку.       Донни дышит так, что ему кажется: колышется всё тело. Сердце бьётся дробно.       Фрэнк смотрит только на него, и губы его блестят.       И Донни успевает разглядеть блескучую полоску зубов, когда тот вскидывает голову от короткого и властного рывка. Донни заставляется Фрэнка снова приблизиться, говорит, обласкивая пальцами его волосы на затылке и шее, приблизив губы к щеке так близко, что чувствует, как ресницы Фрэнка касаются его собственной. И Фрэнк очень хорошо представляет, как сейчас губы Донни, произнося это, вздрагивают, словно в презрении, в оскале или угрожая.       Донни говорит быстро, тихо и чётко, в свойственной ему манере, словно немного торопливой:       — Я стану драть тебя как последнюю ебливую тварь, Фрэнк. И не дай бог тебе просить меня прекратить, пока я сам не передумаю.       Фрэнк сильно вздрагивает в обнимающих руках. Голос Донни слышится приглушённым, жёстким и словно бы созданным из бархата, это оттого что Донни приходится подавлять в себе желание и сдерживаться. И оттого что сам Фрэнк под таблеткой. Этот голос толкает его на очень откровенные и вызывающе поступки, рождает в нём предчувствие желанной обречённости.       Музыка меняется. Робин выпускает Фрэнка, всовывает руки в карманы, говорит:       — Я хочу курить.       Фрэнк кивает, разворачивается, дожидается, когда Донни подойдёт к нему со спины, огладит вдоль позвоночника и притянет к себе.       Оба идут к бару. Там Донни берёт выпить, пока Фрэнк прикуривает две сигареты. Протягивает ему одну. Донни придвигается к сидящему на барном стуле Фрэнку, забирает сигарету, затягивается.       — Я могу отдаться тебе, когда вижу, как ты куришь. Ты знаешь об этом? — уже спокойнее спрашивает Фрэнк, стрясая пепел.       — Нет, не знаю, — оглядывает его и улыбается взглядом, снова затягивается, а когда улыбается уже губами, широко и красиво, предполагает: — Твоя новая девиация, малыш?       Фрэнк немного задумчиво разглядывает. Он мог бы много твердить о том, как и что его заводит в Донни, когда тот курит. О том, что Донни откидывает голову, выпуская дым или делая затяжки, высокомерно и властно. О том, что если даже он отправляет струю дыма вниз и вбок, то это всё, что угодно, но не подавленность. Это, умноженное на обычный взгляд Донни, умный и проницательный, создаёт впечатление, что он в засаде. О том, что вне зависимости от того, как он держит сигарету — между указательным и средним или щепотью, как курят разнорабочие, — Фрэнк всё равно, глядя на его руки и пальцы, ощущает движение внутри, потому что руки Донни вынимают из него душу и заставляют кончать. Зная, что они могут, видя их с сигаретой, упакованные в чистейшие манжеты сорочки с драгоценными запонками и в рукава дорогого костюма, Фрэнк испытывает интригующее чувство раздвоения реальности. Он мог бы сказать о том, как ему нравится выражение лица Донни и то, как он прищуривается, чтобы дым не мешал видеть, если оставляет сигарету во рту. То, как обозначаются две вертикальные морщины у бровей и носогубные, которые, если Донни улыбается или смеётся, множатся, делая его демонически притягательным.       Всего этого так много, что Фрэнк просто молчит, курит и смотрит. Донни спустя минуту спрашивает:       — Не скажешь мне, да?       — Да, не скажу, — немного строптиво, но улыбаясь, говорит Фрэнк.       — Отлично, тогда просто приму это как факт.       — Можешь пользоваться, — Фрэнк гасит сигарету.       — Привет.       Они оборачиваются. По инерции держат улыбки. Таблетки окончательно усвоились, принеся относительное успокоение и позволив принять вид нормальных людей. Видят отчаянно жующего парня в тёмных очках и с модельной причёской на светлых волосах.       — Ты кто? — в обычной своей чистоплюйской манере спрашивает Донни.       — Да, конечно, вы же можете меня не знать. Я Питер. Питер Джослин. Я фотограф. Помните, нас знакомил Шультц? — он протягивает Донни руку. И уже протягивая Фрэнку: — А тебя я тоже знаю. Ты Фрэнк Эшли. Ты написал «Сказку».       — Это верно, — странно говорит Фрэнк и достаёт новую сигарету.       — Скажу честно, тебя отвратительно сняли для фото с обложки. Ты гораздо привлекательнее, — продолжает болтать Питер, нажёвывая жвачку.       Фрэнк, рассматривая, достаёт изо рта свою и оставляет в пепельнице.       Донни провожает его жест подобием улыбки.       — Питер, у тебя к нам какое-то дело? — Донни принимает снисходительный, доброжелательный и терпеливый вид.       — Ну, в общем, да. Я тут наблюдал за вами. Вы вместе отлично смотритесь. Я бы с удовольствием вас поснимал.       — То есть? — уточняет Донни, широко раскрыв глаза и начав вертеть в пальцах зажигалку.       — Да всё в порядке, — открыто улыбается Питер. И тут же к бармену, перегибаясь до стойки через колено Фрэнка: — Эй, приятель, дай мне виски с колой.       Возвращается.       — Я говорю о снимках для частного просмотра. У вас, парни, похоже, страсть. Я так думаю, может, вам захочется пососаться на камеру, а потом просмотреть наедине.       — Иди нахуй, — ясно говорит Фрэнк, вынимая изо рта сигарету.       Донни коротко и быстро кидает на него взгляд, но сам находит терпение смолчать.       — Да ты не спеши, — снова широко улыбается Питер и берёт со стойки стакан тем же образом, что и делал заказ, то есть перегнувшись через Фрэнка.       Донни наблюдает, как Фрэнк становится подобным растревоженному осиному улью. Фрэнк не бьёт людей, лишь в крайних случаях. Зато он каким-то чутьём находит их слабые места, страхи, комплексы, идеализации и очень гадко и больно давит в это место словами.       — Поверь, если бы я каждый раз отправлялся нахуй, когда меня туда посылали… Но это не относится к делу, — говорит Питер Фрэнку, делая успокаивающий жест ладонью в его сторону.       Фрэнк заинтригованно молчит, видимо, решив вытерпеть до конца и послушать, что ещё выложит вшторенный Питер.       — Вы, парни, в самом деле секс-икона. Тут полклуба дрочили, пока вы жались на танцполе.       Донни и сам не в состоянии вернуть глазам обычный размер, брови его, изумлённо взлетев вверх, так и остаются чуть вздёрнутыми. Заткнуть Питера невозможно.       — А ты дрочил? — спрашивает Фрэнк.       Питер смеётся и неопределённо пожимает плечами. Тут же касается плеча Донни:       — А ты — ты, вообще, улёт. Высший класс. Я бы даже ничего не стал в тебе менять. У тебя такой образ типа «разборчивый высокомерный сноб с брутальным взглядом». Вот как есть, так бы и начал снимать.       Он, продолжая жевать, придвигается к Донни.       — Ты точно из тусовки Шультца, — идёт навстречу Донни.       — Вспомнил, да? — кивает Питер.       — Нет, не вспомнил. И как Сэм нас знакомил — не вспомнил. Но, Питер, ты болен, — наконец говорит Донни, делая глоток виски из своего стакана.       — Если только немного, — Питер начинает хохотать. — Нет, серьёзно, поехали ко мне в студию, расслабимся. Если подгоняетесь, отдам вам снимки прямо с картой памяти. Честное слово, клянусь, у меня ничего не останется, никаких копий.       — Да ты самый настоящий альтруист и благодетель, — говорит Фрэнк.       Питер снимает очки и оборачивается к Фрэнку, который, откинувшись на спинку стула, чуть с того сполз: одна нога на подножке, вторую он, в отглаженной до стрелки брючине, скинул до пола. И уже с огромнейшим любопытством оглядывает столь оптимистично настроенного товарища.       Оба замечают, когда Питер снимает очки, что парень обдолбан просто «в говно», как любит выражаться про такое состояние Фрэнк, серой радужки глаз почти не видно. Из-за этого Питера несёт, особенно на тему секса, которую он проповедует перед Донни и Фрэнком. Видимо, Фрэнк угадал, Питер и сам очень хорошо передёрнул на обоих, пока они тискались на танцполе. Хотя тип довольно-таки смазливый.       — Питер, — говорит Фрэнк ровно, без ненужной экспрессии, равнодушно, — очень лестно, что из всего количества собравшихся здесь замечательных объебосов ты выбрал именно нас, но, честно, отъебись.       Тут Питер сдаёт назад:       — О’кей. Очень жаль, но если передумаете — звоните.       Говоря, он протягивает Донни карточку, потом приникает к его уху, что-то шепчет и уходит.       — Ты же хочешь знать, что именно он мне сказал, да? — Донни улыбается как демон.       — Нет, не хочу, — упрямо отказывается Фрэнк.       — Да брось, Фрэнк, — берёт его за локоть и заставляет снова сесть.       — Порви визитку, — сухо.       — Конечно, смотри, — соглашается, сминает карточку и кидает её под ноги не глядя.       Фрэнк смягчается.       — Что он тебе сказал?       — Он сказал, что будет не прочь, если я всё-таки передумаю. Тогда смогу обращаться с ним как пожелаю: грубо, или даже бесчеловечно, или как господин.       — Блядь, как бесит, — холодно бросает Фрэнк, допивает из стакана.       Донни с минуту изучает его лицо, потом склоняется:       — Фрэнк.       — Да.       — Он же совсем не понимает, что, как и почему мне нравится.       Фрэнк смотрит в глаза:       — А я понимаю?       — Только ты понимаешь, сердце моё.       Фрэнк сменяет гнев на милость, складывает губы в улыбку.       — Давай ещё по одной таблетке и в постель?       — Уже в постель? Хочешь в постель?       — Да, я хочу с тобой в постель, — кивает Донни.       Но они не успевают уйти из «Пальмы» в запланированный срок. Съев ещё по одной таблетке и промедлив минут пятнадцать, начинают жаться на приходе, застигнутые в лестничном пролёте. Донни заталкивает Фрэнка спиной в оконную нишу, заставляя сесть на подоконник, разводит его колени. Здесь слабое освещение, но от этого лестница ещё привлекательнее для пар.       Фрэнк немного сопротивляется, и приходится склонять его, принуждая. Донни хочет ехать в «Оак Холл», но Фрэнк отмалчивается на его призывы. Донни догадывается, что это его обычная игра в «желай меня сильнее и, да, заставляй меня». И он видит, что глаза Фрэнка переливаются в слабых отблесках света жидкими озёрами. И когда Донни удаётся задержать его в поцелуе, то Фрэнк приникает, вытягивает слюну у него изо рта, но тут же отталкивается, прогибаясь назад.       Донни держит его бёдра тесно у своих, и Фрэнк, чтобы удержаться в таком шатком положении, обхватывает, подняв по ноге, его левым коленом. Правое спущено вниз.       Донни позволяет себе, уговаривая, прихватывать Фрэнка за лицо, которое тот отнимает.       — Ну же, малыш, мне трудно себя контролировать. Ты же не хочешь здесь? — Донни подтаскивает его к себе за шею.       — Нет, — Фрэнк отталкивается ладонью в грудь и тут же другою касается в промежности.       — Пойдём, — просит Донни, прижимая его ладонь к себе и со стоном облизывая любимое ухо с проколом.       — Нет, — Фрэнк унимает стук зубов.       — В чём дело? — глухим голосом.       — Откуда он знает, что ты можешь быть груб? — выдаёт Фрэнк и тут же отхватывает несильную пощёчину. Скорее шлепок, который Донни отвешивает в показательных целях.       — Вот откуда, — говорит, выпрямившись и осматривая взъерошенного Фрэнка, одежда которого в беспорядке после уговоров.       Фрэнк замирает, опустив глаза, сглатывает набежавшую в рот слюну. На память приходят все те случаи, когда он выводил Донни из равновесия, провоцируя на жесты, подобные этому шлепку. Нет, Донни никогда не бил его ни здесь, ни где-либо на людях так, как он делает это в постели, но при более внимательном наблюдении можно заметить, что и как происходит между ними. Особенно, когда оба находятся под кайфом и начинают жаться на виду у прочих извращенцев.       — Пойдём, — Донни снова целует, прихватив за шею и выпустив.       Фрэнк готов. Он понимает, что довёл Донни до нужного ему настроя.       — Поехали, но только домой, хочу остаться в нашей постели, никуда не перемещаясь.       — Хорошо, Фрэнк.       Они покупают в баре бутылку шампанского. До дома добираются на такси.       И ещё внизу, в холле, только зайдя в квартиру, отставив бутылку прямо на пол, Донни бьёт так, что Фрэнк опускается на колени, едва успев упереться рукой в пол, и хватает ртом воздух.       Донни опускается рядом, обнимает за плечи.       — Я так люблю тебя, Фрэнк Эшли. Люблю всё, что ты вытворяешь с собою и со мною. Я не смогу без тебя, — говорит, помогая Фрэнку подняться.       — Блядский садист, — бросает Фрэнк, стягивает пиджак, задирает рубашку, чтобы осмотреть и ощупать ребро.       — Осторожно, Фрэнк, — Донни раскуривает сигарету. — Я, похоже, сегодня в настроении.       Фрэнк подходит, забирает сигарету, отходит, затягиваясь, продолжает раздеваться.       — Я, кстати, тоже, Бобби. Я тоже, — говорит, вынимая из кармана пиджака пластиковый пакет с кокаином.       Донни кивает и открывает бутылку с шампанским, делает глоток. Оба снюхивают по две добрые дорожки, поднимаются наверх. Но в постели Фрэнк продолжает довольно-таки долго не даваться, вынуждая Донни — только под угрозой вывиха руки, после рассечённой брови, разбитой в двух местах нижней губы — уложить себя лицом вниз. С заломленной до лопатки кистью вывернутой в локте руки Фрэнк обессиленно затихает, морщась и прижавшись щекой к кровати.       Оба взмокли и горячо дышат.       Донни, чтобы окончательно обозначить свою власть, приваливается сверху, прижимая вывихнутую руку Фрэнка так сильно, что тот обзывает его грязной сукой, за что ещё сильнее вжимается лицом в простыни, уже сейчас сбитые, измятые и местами забрызганные кровью. Заметно, что сегодня Фрэнк не отвечает на побои, только сжимает губы, пережидая боль и сдерживаясь. Значит, у него обострение стремления принадлежать и отдаваться. Донни тащится от этой психопатологии во Фрэнке.       Когда Фрэнк сам разводит ноги, Донни укладывается сверху.       — Раздвинь себя.       Фрэнк опускает свободную руку, ухватывает себя за ягодицу, отводит. Донни щедро обсасывает два пальца и, чуть сместив бёдра, пропихивает их в зад Фрэнка. С удовлетворением чувствует, как тот рефлекторно сжимается, дёрнувшись с тихим стоном.       — Не убирай руку, — бросает. Вынимает пальцы после нескольких быстрых и резких погружений, берёт себя и на ахе заламывается.       Фрэнк захлёбывается воздухом. Пытается освободиться. Донни давлением на согнутую руку заставляет вернуться обратно. Берёт за волосы, разворачивает голову вбок, чтобы, прижавшись губами к лицу, тихо процедить:       — Так, ты так этого хотел?       Донни перекрывает от ощущения власти и контроля, сексуального возбуждения и кокаина поверх таблеток. Фрэнка тоже перекрывает, тоже от ощущения власти, но в несколько изменённой форме, потому что он тоже владеет Донни, вызывая в нём желание обладать им самим. Хотя теперь он только и может, сжав зубы, как можно скорее уговорить своё избитое и скрученное тело расслабиться. Но это трудно, потому что Донни ведёт себя как насильник. Он ни на секунду не выпускает Фрэнка, оставляя его в заломе, поднимается над ним, заставляет согнуть и подтянуть выше колено. От этого зад Фрэнка поднимается вверх. Донни свободной рукой сдвигает его с другой стороны.       И Фрэнк чувствует, как меняется способ и направление проникновений. По ощущениям ему кажется, что член Донни сейчас проломит его насквозь, что он останется здесь, на этом густо-синем сатине постели тёмно-рубиновыми прозрачными кусками. Фрэнк изнывает от боли в руке и сзади. И он знает, что сейчас Донни видит его всего. Видит, как Фрэнк, когда тот медленно погружается, продавливается под ним; видит, как он обтягивает член, соскальзывая, когда Донни выходит. И в каждой фрикции Донни почти до конца покидает его. И почти что заново входит каждый раз. И среди медленных, глубоких, долгих всегда есть одна резкая, жёсткая, со шлепком бёдер о зад.       Фрэнк вскрикивает на каждый такой толчок, бельё на кровати уже мокрое от криков и слюны. Его рука, отводящая самого себя, падает, обессилев. Донни останавливается.       — Вернись, — говорит. Повторяет снова: — Вернись на место, Фрэнк.       Фрэнк подчиняется, погружаясь в странное состояние на границе между сложным многооттеночным кайфом и приступами дремучего ужаса, которые сеет в нём насилующий его с долгими растягивающими проникновениями Донни.       Вдруг, словно потеряв интерес и выпустив Фрэнка, Донни выходит. Фрэнк с трудом разворачивает руку, морщится, ожидая, когда восстановится нормальный кровоток, переворачивается на бок, потом на спину. Видит, что Донни сидит на пятках, разведя колени в сторону и разглядывает его. Запускает пятерню в волосы, сжимает, тянет и пропускает их сквозь пальцы. Потом склоняется над Фрэнком, нежно, так, как выходит только у него между приступами агрессии, обхватывает за лицо ладонью и говорит:       — Пойдём, я хочу, чтобы ты принял ещё.       Фрэнк знает этот его взгляд. Под отблеском наркотического флёра различает, что Донни любуется им, его благодарность и восхищение. Фрэнк закрывает глаза. Долго вдыхает и выдыхает через нос. Донни целует ему веки, переносицу, опускается до губ. Нежно и мягко раздвигает их своими. Фрэнка словно вышвыривает из одной реальности в другую, где Донни так любяще касается его руками, обнимает и вытягивается всем телом возле. Фрэнк с желанием отвечает и ласкается, торопясь погрузиться в момент, удержать его вместе с тем, как он держит Донни за плечи.       — Бобби, — тихо.       — Ты будешь послушным, малыш? — Донни отстраняется.       — Да.       — Ты любишь меня?       — Я люблю тебя.       — Пойдём, потому что я хочу тебя долго.       После новой дозы наркотика Фрэнк под золотой эйфорической волной, временами окунаясь в судорожные попытки потянуться, переворачивается сверху, садится над Донни. Поднимается на коленях, отгибается назад и смотрит. Донни, не торопясь, оглаживает его колени и бёдра, промежность, живот. Ловит за руку, притягивает к себе.       Фрэнк склоняется, касается носом по щеке, потом по брови, совмещает кончики носов, переносицы, в конце концов губы. Проталкивает язык в рот, быстро набирается желанием, целует горячо и страстно, загораясь, прогибаясь под ласкающими спину руками.       Донни громко выдыхает, начинает подтягивать Фрэнка ближе. Сминает ягодицы, растаскивает ладонями. Потом смещает одну руку между ног Фрэнка. Медленно и осторожно погружает в него большой палец и наблюдает снизу, как Фрэнк уводит под ресницы глаза, они закрываются и раскрываются. Второй рукой Донни берёт его член, начинает гладить, продолжая пропихивать палец.       Фрэнк, трудно дыша, сглатывает, вибрирует бёдрами, опирается ладонями о кровать по бокам Донни, временами склоняется к самому его лицу. И Донни видит: тому хорошо, настолько, что от накатывающей слабости и дрожи локти Фрэнка подламываются.       — Так лучше, малыш? — спрашивает, следя, как Фрэнка накрывает над ним томным сладким кайфом.       — Бобби, — шепчет Фрэнк, вдруг широко распахивая глаза.       — Что, малыш? — спрашивает, продолжая ласкать, словно сам затягиваясь в теплоту и нежную тесноту его задницы. Сжимает твёрдый и возбуждённый член Фрэнка, становясь сам таким же от ощущений, что вызывает тот в его руке.       — Бобби, быстрее, — говорит Фрэнк, обскальзывая губами его губы.       — Кончишь, Фрэнк?       — Да, — сильно и быстро целует подбородок Донни.       — Иди ко мне, — Донни вынимает палец.       Фрэнк измазывает себя сзади слюной и начинает опускаться. И чем глубже и теснее Донни проникает, тем сильнее трёт он член Фрэнка.       — Блядь, Бобби, — выдыхает Фрэнк, прогибаясь назад.       — Что, малыш? — Донни улыбается.       Фрэнк спускается достаточно быстро, искажаясь в лице, сжимаясь.       Донни замечает, как начинает переливаться его взгляд. Фрэнк дышит так, словно его тошнит, но опускаться, широко разводя колени, не прекращает.       — Что, малыш? — повторяет, прекрасно зная, что так Фрэнка накрывает.       Он кончает в руке Донни, ему на живот и частично на грудь.       Донни сдрачивает до последней капли, снова притягивает к себе, мокрой ладонью оглаживает по лицу, втягивает носом запах. Фрэнк смотрит ему в глаза, Донни отвечает. Целует, смещается с губ в поцелуе, слизывает с его щеки остатки спермы, снова возвращается ко рту.       Фрэнк, тоже обхватив его за лицо ладонью, отвечает на поцелуй, собирая самого себя. Он протягивает обе руки над плечами Донни вперёд и вверх. Тот обнимает его под мышками за плечи, ухватываясь за них, тянет на себя. Между их животами мокро и скользко от спермы Фрэнка. Он прогибается над Донни, идя за его руками. Оба медленно, растирая между животами и грудью мокрое, облизывая и сцеловывая лица один другому, трахаются в ровном сильном возбуждении.       — Я люблю, когда ты внутри меня, Бобби, — шепчет Фрэнк ему в губы.       — Фрэнк, сожмись, — Донни целует снизу его шею, горло, отгибает голову за волосы вверх, открывает его своему рту больше и беззащитнее.       Фрэнк сжимается внутри плотнее и теснее двигает бёдрами. Донни, хрипло выдохнув, начинает всасывать кожу на шее Фрэнка, там, где его любимое соблазнительное место, у ключицы. Рот Донни жадный и прикусывает. Руки опускаются на бёдра Фрэнка.       Фрэнк стонет, когда Донни принимается за основательный засос, а руками, удерживая его в одном положении, сжимает. И начинает завинчиваться снизу. Фрэнк идёт навстречу, выбирается из-под кусающего рта, упирается руками в грудь, выпрямляется и, ритмично двигаясь, начинает хорошо наседать на член. Скидывает руки Донни. Тот укладывает их над головой.       — Ты сладкий, Фрэнк, — говорит, прикрывая глаза и откидываясь головой.       Фрэнк берёт его быстро, скользко и легко двигаясь. Донни кончает в течение минуты, прикусив губы. Фрэнк, всё ещё двигаясь, но медленнее, опускается на него, обвивает голову руками, смотрит на лицо. Останавливается совсем, соскальзывает, просто остаётся сверху, позволяя Донни вытекать из него, смешиваться с остатками Фрэнка.       Донни лежит, не открывая глаз. Поэтому Фрэнк тихо и легко прижимается к его виску губами, вдыхая запах волос, кожи, пота, шампуня и сигаретного дыма. Донни чуть заметно прижимается виском к его губам, рукой берёт за шею, легко сжимает.       — Фрэнк.       — М-м-м…       — Встань на колени.       — Зачем?       — Я хочу, чтобы ты кончил ещё раз.       Фрэнк, думая о чём-то, продолжает смотреть.       — Давай, Фрэнк, — Донни начинает сталкивать его вбок.       — Ты, блядь, животное, — огрызается Фрэнк, пока Донни заходит сзади, ставит его на колени как удобнее, своим коленом раздвигает шире, ладонью левой руки давит на поясницу, заставляя прогнуться.       — Я хочу видеть тебя.       Фрэнк прогибается очень глубоко, почти ложится, сводя лопатки, чтобы Донни видел, какой он широкий и мокрый сзади.       — Отлично, — Донни становится вплотную и медленно заскальзывает в него двумя пальцами.       Фрэнк громко стонет, ему так неожиданно хорошо, что горит в глазах и хочется кричать. Донни и сам тут же со стоном прижимается ртом к его спине, согнувшись.       — Фрэнк, ты охуенный, — глухо и быстро.       Фрэнк вздрагивает. Слизистая его уже саднит, словно горит, он снова стонет. Донни выпрямляется, вынимает пальцы, раздвигает его, склоняется к ягодицам, густо спускает слюну между них и тут же вставляет до ладони.       Фрэнк сквозь зубы и с шипением втягивает воздух, комкает простыни, трётся лицом. Заводясь от его поведения, Донни, окуная пальцы, наращивает темп. Обминает ягодицы Фрэнка свободной ладонью. Во Фрэнке хлюпает, когда пальцы прокручиваются.       — Я хочу в тебя больше, — ставит в известность. Снова сплёвывает.       Фрэнку приходится крикнуть, когда Донни запускает в него ещё один, заводит руку толкающими, от локтя, движениями как можно глубже. Чередует с неглубокими, на длину одной фаланги и с разглаживанием ладонью всей промежности между ягодиц Фрэнка. Фрэнк чувствует, что из глаз его течёт вода, ему обжигающе больно, но в то же время так, словно он готов кончить на каждом погружении руки Донни в себя. И он не понимает, когда наступает момент, в котором зуд желания пересиливает боль, а сам он начинает яростно наседать на руку.       Донни знает. Он знает — когда.       — Давай, — рычит и часто, быстро, глубоко, с чмокающими заскоками впихивается в зад Фрэнка. — Давай же, ебливый сукин сын.       Донни меняет количество пальцев через каждые два-три захода.       — Пошёл нахуй! — кричит Фрэнк, окончательно теряя связь с инстинктами.       Он в горячке и пропускает, как Донни снова входит в него сам. Фрэнка проваливает в колючий, режущий шок, но странные рецепторы в его слизистой живут сами по себе, и он вдруг действительно кончает, захлебнувшись в крике и сворачиваясь в густо-синем.       Донни отпускает его, ложится рядом, прижимается к спине грудью, натягивает на Фрэнка простыню. Он просто счастлив, понимая, что измотал его.       Через полчаса Фрэнк находит в себе силы, чтобы произнести:       — Сейчас подохну, если не напьюсь и не покурю.       Медленно, морщась, выбирается из-под руки Донни и из простыни. Спускается с кровати и, развернув плечи, идёт в ванную.       Донни наблюдает, думая, что как бы он не драл его накануне, Фрэнк всё равно передвигается как большой, спокойный, гибкий зверь. Донни слышит, как Фрэнк набирает воду в стакан. Потом возвращается, находит брюки, ищет по карманам сигареты. Следит, как Фрэнк закуривает. Снова приходит в голову мысль: всё-таки странно и фантастично удачно, что он трахает такого красивого, рослого мужика. Донни, выходит, любимчик судьбы. И то, как Фрэнк выглядит сейчас, как он обычно выглядит после их жутких, сумасшедших соитий — лохматый, с растрёпанной укладкой, с лиловым огромным засосом на шее, с синяком на рёбрах, с разбитой бровью, усталый, медленный, измятый и легкодоступный, — всё это вселяет в Донни чувство острой восхитительной нежности к нему.       Фрэнк подходит к кровати, протягивает надкуренную сигарету. Донни приподнимается, берёт. Фрэнк отходит за пепельницей. Приносит её в кровать, закуривает для себя. Потом оба смотрят друг на друга, молчат.       Фрэнк говорит:       — Мне понравилось.       Донни не отвечает.       Снова молчат.       — Что ты чувствуешь, когда кончаешь?       Фрэнк секунд пять Донни разглядывает, потом спрашивает:       — Ты же о том, что я чувствую, когда ты во сзади?       Донни делает глазами «именно».       — Ну, у меня это не всегда происходит таким образом.       — Я заметил.       Фрэнк молчит, рассматривает грудь, живот, колено Донни. Тот ждёт. Знает, что Фрэнк выбирает слова. И почти докуривает сигарету, пока тот молчит.       — Это похоже на то, как если бы я был озером и в меня упал камень. Я ощущаю, как круги, разнимающие, бьющие во мне изнутри, расходящиеся от места падения, растаскивают. Невозможно молчать и контролировать окружающее. Скручивает так, словно я сам себя отлежал, а кровь начинает разгоняться. И при всём этом мне хочется, чтобы ты продолжал драть меня до бесконечности, потому что хорошо настолько, что выпихивает душу. Но так только тогда, когда ты был во мне уже несколько раз.       Фрэнк давит окурок в пепельнице.       Донни тоже.       — Эй, ты, что ли, сам этого не знаешь? — Фрэнк вытягивается рядом.       — Нет, — помедлив. Глаз не отводит.       — В смысле, ты не… О нет, — широко улыбаясь, говорит Фрэнк. — Ты не давал никому?       — Тебя, похоже, это веселит, да? — сузив глаза.       — Бобби, не дай мне подумать, что ты гомофоб.       — Отъебись, Фрэнк, — Донни вдруг сам, растирая глаза пальцами, устало улыбается.       Фрэнк продолжает пялиться.       — Фрэнк, умерь пыл. Я думал об этом. Недолго. Только потому что решил: буду хуёвым любовником, если сам не узнаю, как это, когда здоровый мужик залезает тебе в задницу.       Фрэнк смотрит так, что становится не по себе. Словно пробирается в голову. И тут Донни понимает, почему не по себе. Это она, это золотоглазая тварь смотрит на него из глаз фрэнка.       — Бобби, ты хочешь поделиться со мной частью твоего гомосексуального пассивного опыта? — странно, с психологическим душком произносит Фрэнк.       — Нет, не хочу. Его не было.       — Но потрепаться об этом ты хочешь. Иначе бы даже не заикнулся.       Фрэнк снова нашаривает сигареты, зажигалку и закуривает.       — Был же кто-то, с кем ты хотел? Или решение остаться паршивым любовником удовлетворило тебя?       Донни не нравится тон Фрэнка, он прикрывает глаза.       — Я не знаю точно, кем он был. Познакомились в баре, на втором курсе.       — Ты блядь, Бобби. Ты тоже давал ему без гандона?       — Заткнись. Я никому не давал, потому что это не моё. И никого без гандона не ёб. Что ты за снобистический подонок, Фрэнк? — Донни гневно сводит брови и подбирается. Говорит в бешенстве: — Блядь, никого, кроме тебя, потому что ты дал мне повод.       — А я думал, потому что ты любишь меня.       — Это тоже.       Фрэнк выпускает дым, подтягивается на локтях и нежно целует Донни под правый сосок.       — Прости.       — Ты же просто ревнуешь? — вдруг осеняет Донни.       Фрэнк опускает глаза.       Донни ещё раз убивает его взглядом. Молчит.       — Как его звали?       — Джон Морган. Мы виделись в течение месяца.       — Он нравился тебе? — снова меняющимся тоном спрашивает Фрэнк.       — Да, в то время он меня привлекал.       — Прелестно, — говорит Фрэнк, сбивая пепел. — Почему вы расстались?       Донни готов поклясться, что ему начинают нравиться малодушные ревнивые интонации в голосе Фрэнка. Но отвечает не сразу не потому, что его смущает реакция Фрэнка, а потому что думает, как преподнести ему причину.       — Я решил, что он не моё и предложил закончить при встрече, — берёт у Фрэнка сигарету, затягивается, возвращает.       — Бобби, дай мне.       А вот это уже от золотоглазой твари.       Донни немного удивлённо, но больше с любопытством, уложив голову на согнутую в локте руку, смотрит на Фрэнка.       — Малыш, из нас двоих — ебу я.       Фрэнк гасит сигарету, опустив ресницы.       Донни чуть не стонет. Потому что Фрэнк всегда, когда он так грубо напоминает о распределении ролей в их паре, опускает ресницы. Не важно, как надолго или что он при этом делает, автоматически. И это его движение всё переворачивает в Донни своей прелестью. И он не намерен говорить об этом. Он не готов к тому, что будет, если Фрэнк начнёт на этом играть.       Фрэнк подбирается ближе под бок, целует в поднятую, открытую руку.       — Я в курсе, — тихо, словно поглаживая голосом. — Я в курсе, что ебёшь ты, но дай мне. Это стоит попробовать.       Донни молчит, смотрит вверх, и Фрэнк видит, что глаза его раскрыты. Он разворачивается на бок, головой по-прежнему на согнутой руке, смотрит Фрэнку в глаза.       — Пойдём, снюхаем по паре дорог, — говорит Фрэнк.       Донни скусывает губу, задумчиво и механически, выбирает между вариантами.       — Фрэнк, — говорит наконец. — Если я позволю тебе запустить в себя хотя бы палец, то потом я изобью и возьму тебя ещё раз. И ты знаешь, кончу я нескоро, тебе придётся трудно.       Фрэнк спокойно смотрит в ответ:       — Бобби, почему вы расстались?       Донни делает глазами «так и знал»:       — Ты хочешь услышать это от меня?       — Да, от тебя.       — Я жестоко поступил с ним: сломал ему руку, два ребра, просто частичные побои.       — Не могу понять до конца, почему ты ещё не за решёткой, — говорит Фрэнк, вздыхая.       — Он забрал заявление, если ты об этом, — Донни изображает подобие улыбки.       — И что, меня ты тоже бросишь, после того как я упрошу тебя? — говорит Фрэнк, не сводя взгляда.       — Я не давал ему. Давал он. И нет, тебя я не брошу никогда. Ты можешь упрашивать, но конец для тебя будет всегда один — какой я обещал.       — Ты сумасшедший, Бобби. Но знаешь, всё, что захочешь. Я не могу упустить такого, — говорит тварь, смотрящая из глаз Фрэнка.       — Фрэнк, тебе светит провести неделю в доме, занимаясь творчеством, из соображений о расхожих приличиях, потому что я не оставлю на тебе живого места, — в последний раз предупреждает Донни с недобрым выражением на лице. Тем самым, которое появляется всякий раз, когда он извещает о своих жестоких намерениях, при том что глаза и губы его словно готовятся к улыбке. И не потому что Донни шутит, а потому что обещанное доставляет ему удовольствие. Мысль об этом его радует.       — Мне понятно, Бобби, — опускает ресницы Фрэнк.       Когда поднимает, Донни видит его золотящиеся, словно расплавленное золото, ошалевшие и усталые глаза.       Пока нюхают внизу кокаин, заодно приканчивают шампанское.       Донни кажется, что встрепенувшаяся во Фрэнке тварь теперь полностью его вытеснила, потому что тот даже двигается по-иному. Донни говорит себе, что, вполне возможно, ему всё это просто кажется, потому что в нём столько препаратов, что он, при должном желании, может начать видеть зелёных фей и мёртвых.       Он почти не ощущает очередной пушистой, светящейся волны от свежей дозы кокаина, потому что всё смешивается в теле и крови. И таблетки, которые, он знает, ещё работают, и предыдущие дороги, и шампанское, и виски, и никотин. Он в постоянном напряжённом, нервном, тяжёлом, возбуждённом состоянии.       И когда они снова добираются до кровати, Донни, почти в смятении от перемены ролей, словно попадает в перевёрнутый мир. Потому что Фрэнк перекидывается в настойчивого, требовательного и ждущего. Склоняется над лежащим Донни. Целует. Гладит ладонью по лицу, удерживая голову близко к себе. Губы Фрэнка его берут, сладко-горький язык вылизывает рот изнутри.       Донни сосёт его, впуская глубоко.       После Фрэнк идёт ниже, горячим ртом смыкается вокруг его соска, второй накрывает ладонью. И, обсасывая в поцелуе, Фрэнк сильно прижимается лицом к груди, к коже, подтягивает ладонями к себе.       Донни наслаждается этим, ему нравится, когда Фрэнк так тесно к нему, когда его дыхание горячо и близко, когда Фрэнк жёстко трёт кожу у него на груди. Поэтому он сам притягивает его голову к себе, но Фрэнк убирает руки, оставляет их на кровати и прижимает своими к свёрнутым и смятым простыням. Донни чувствует, как покрывается изморозью и понимает, это потому что ему становится хорошо и приятно, оттого что он позволяет себе быть в подчинении. Хотя бы ненадолго. А Фрэнку поиграться сверху.       Фрэнк, продолжая удерживать, устраивается у Донни между ног, спускается ртом к животу. Его поцелуи становятся жадными. Он сильно собирает кожу губами, сосёт и прикусывает. И Донни скручивает изнутри всякий раз, когда рот Фрэнка касается его кожи между пупком и пахом.       Фрэнк знает, что Донни хорошо, не может не быть. Устроившись, он выпускает руки. Сам левой, пропихивая её под поясницу, обнимает Донни, правой сминает всю промежность. Прижимается лицом. Быстро облизывает во рту палец, приставляет его к заднице Донни и очень аккуратно, нежно, растирающими движениями начинает продавливать. Голова его лежит у Донни на животе. Фрэнка окутывает его интимный, молочный, терпкий и возбуждающий запах. Он чувствует, как пальцы Донни забираются ему в волосы, гладят там и роются. Фрэнк не открывает глаз, только прижимается губами к мокрой горячей коже и, всё также медленно и мягко, опускает в него средний палец. От незнакомого приятного ощущения Фрэнк стонет сам. Целует, притягивает Донни к себе, вдвигает палец и стонет.       Донни молчит, но по тому, как ведут себя его руки у Фрэнка в волосах, тот понимает: всё отлично. К тому же Донни так горячо, плотно, нежно и отзывчиво ведёт себя вокруг пальцев, что Фрэнк заводится ещё больше.       — Я хочу тебя, Бобби, — говорит и запускает зубы в волосы в промежности.       Донни прижимает его голову. Фрэнк запускает ещё один. Теперь он очень хорошо понимает, почему у Донни сносит крышу, когда он делает это с ним. Оттого что внутри так хорошо, что вполне можно впасть в азарт и ярость. И Фрэнк, вернее та жадная и ненасытная тварь, что в нём, приходит именно в это состояние. Быстрее, глубже, сплёвывая на пальцы и снова отправляя их где были.       Донни уже не молчит. Он не выдерживает, когда Фрэнк начинает, проходясь по простате, жать пальцы изнутри. Фрэнк знает, от чего его разрывает и растаскивает на части. И он делает так для кусающего губы и гнущегося под ним Донни.       — Фрэнк, малыш.       — Да, милый.       — Блядь, Фрэнк…       — Я так хочу тебя, Бобби.       Фрэнк меняет на руке пальцы на большой и начинает сильными, вскидывающими толчками вкручивать тот.       Донни, громко дыша, одной рукой упирается Фрэнку в плечо, сталкивая вниз, другой подтаскивает за волосы. Фрэнк снова меняет пальцы. Донни сквернословит в стонах.       — Дай мне, Бобби, — говорит Фрэнк, пытаясь воспользоваться податливостью Донни, чтобы оказаться в нём.       И живущая внутри Фрэнка тварь настойчиво вторит:       — Дай мне.       — Нет, Фрэнк, — Донни, отталкивая в оба плеча, поднимается. Видит, что Фрэнка это не устраивает, его взгляд холоден и колюч, сужен. В то время как губы блестят, горячи и раскрыты. Телом — Фрэнк, глазами — не совсем он. Он отступает, отпуская Донни, но только чтобы тут же снова прижаться, обхватить руками за шею и плечи.       — Бобби, я хочу в тебя, — говорит, смотря ему в глаза близко и внимательно.       — Нет, Фрэнк, — Донни опускает взгляд на его губы и снова поднимает до глаз.       — Тебе не нравится?       — Что ты, — прижимаясь головой к голове и прикрывая глаза. — Мне очень нравится, малыш.       — Дай мне, — Фрэнк чуть требовательнее подтаскивает его к себе за плечи и за шею.       Донни улыбается, начинает мягко, беря Фрэнка за запястья, полуобнимая, отводить руки, потому что он должен во что бы то ни стало обвести вокруг пальца ту сущность, что жаждет его в этом переливающемся золотисто-зелёном взгляде. Поднимается на колени, удерживает Фрэнка ладонью за подбородок, целует: сладко, любяще, долго. Потом бьёт, коротко. Так скоро Фрэнк не ожидает. Бьёт с таким расчётом, чтобы оглушить, выкинуть в полусознание. Выжидает ровно две секунды и правой, с широким замахом, наотмашь, снова опрокидывает навзничь.       Фрэнк сглатывает, закрыв глаза, кровь начинает течь с его скулы по лицу и на постель. Донни снова ранит его кольцом.       Но когда Фрэнк открывает глаза, Донни становится ясно, — ничего не окончено. Он сталкивается с такой арктической яростью во взгляде Фрэнка, что на мгновение прекращает дышать. И понимает, что теперь тот будет отвечать. А тело его реагирует как всегда. От открытого вызова он чувствует прилив острого желания почти с болью. Бросается. И не может его уложить и взять в течение двух минут.       — Прекрати, Фрэнк, — с трудом выговаривает, пытаясь сделать захват и прижать его за шею. — Прекрати эти ёбаные бои без правил, я тебе сказал.       Но Фрэнк не даётся.       Донни начинает предполагать самое худшее, когда получает справа скользящий, но очень крепкий изначально, по печени и тут же полноценный в переносицу.       — Сука, Фрэнк! — орёт, зажимая ноздрю, из которой льёт кровь, пальцами.       — Отъебись! — коротко и зло.       Донни встряхивает головой, собираясь, отпускает нос, втягивает кровь на вдохе. Пока он это делает, Фрэнк выпутывается из вороха простыней и подушек.       Донни хватает одного мгновения. Он со всей силы ударяет туда, куда уже бил. По ушибленным рёбрам. Фрэнк со стоном сворачивается на коленях.       Донни разворачивает его рывком за плечо, бьёт ещё раз по лицу, кидает спиной в постель. Ещё раз наотмашь на выдохе.       — Прекрати! — кричит Фрэнк.       Донни не может себе позволить упустить его. Иначе та тварь, что сейчас кричит из него, поймёт, что может брать над ним верх.       И, вообще, всё запятнано кровью.       Фрэнк, кажется, задыхается. Теряя сознание, отключается на несколько секунд.       Донни не успевает этого понять. Он, используя секундное затишье, в состоянии аффекта подтаскивает его к себе ближе. Переворачивает, берёт.       Фрэнк приходит в себя от боли, поняв, что с ним было. Оказывается с шеей, зажатой в локте Донни, и с ним самим в себе. И всё, как предупреждал: Донни долго не кончает. Зато, по законам какого-то дурного парадокса, снова кончает Фрэнк, выплёвывая из себя между оргазменными судорогами матерные характеристики поведению Донни.       Оба сразу же проваливаются в глухой, почти без дыхания сон.       Донни лишь раз открывает глаза, оттого что сильно вздрагивает. Это сводит мышцы, пытающиеся расслабиться во сне.       Фрэнк, лежащий рядом, смотрит на него. И, о чудо, от которого Донни готов рыдать, придвигается ближе, обнимая за шею и укладывая голову так, что его дыхание постоянно чувствуется на шее. Донни спускает руку вниз, находит ладонь Фрэнка, переплетает пальцы с его, сжимает и снова проваливается.