***
Фрэнк хотел остаться сверху, но Донни, подтащив его за шею к себе и влажно поцеловав, говорит: — Нет, ложись на спину. Фрэнк, повинуясь руке, переворачивается, запуская руки в его волосы, скользит губами по лбу Донни, выпускает, когда тот поднимается вверх, усаживаясь между его ног. Донни вталкивает в зад Фрэнка столько лубриканта, что тому приходят в голову совершенно сумасшедшие картины, обрисовывающие намерения Донни, поэтому Фрэнк лежит перед ним, раскрывшись и размыкая губы на каждое движение пальцев вглубь. Оба смотрят глаза в глаза. Донни измазывает себя медленно и основательно во всю длину. Фрэнк видит только движения его локтя, но их продолжительность заставляет сглотнуть и на секунду закрыть глаза. Донни сминает его промежность, зарываясь пальцами в волосы, сжимает в горсть, выпускает. Начинает склоняться, завершает уже в руки Фрэнка. Тот принимает его на себя в поцелуй, левой — обхватив шею, правой — за спину. Подцепив под бедро, Донни подтягивает его вверх и, протащив между ягодиц Фрэнка концом члена, находит, где сейчас сжимается туго, но всё равно пропустит; продавливает сначала рукой, потом толчком бёдер. Останавливается, упирается рукой в кровать, приподнимается над Фрэнком. И уже окончательно собравшись, обрушивается снова. Фрэнк стонет, вцарапываясь во влажную гладкую кожу плеч и бока Донни ногтями, превозмогая скользкое и неотвратимое, вползающее в него растяжение. И чем Донни глубже, тем рефлекторно сильнее жмётся Фрэнк. Донни сосёт его шею, медленно, ещё крепче втискиваясь, возбуждаясь от ощущений, которые даёт ему обладание Фрэнком. От запаха его волос и кожи, от сбивающегося, страдающего дыхания, пока тот принимает его, от стонов со всхлипами, от рук, что тянут на себя и в то же время отталкивают вместе с телом, когда Фрэнк поддаётся боли. Донни находит губы Фрэнка, он тут же отвечает, охватывая ладонью затылок, почти съедая губы Донни в поцелуе. Донни погружается к концу поцелуя полностью, останавливается, отводит голову и смотрит на Фрэнка. Он сглатывает, выравнивает дыхание, гладит по груди и ключицам пальцами, смещается ладонью на лицо. Донни целует, закрыв глаза, его руку, зажимает зубами указательный палец. После чего Фрэнк слабо улыбается и пропихивает палец дальше ему в рот. Донни берёт его глубоко, мокро сосёт, наблюдая за Фрэнком из-под ресниц. Выпускает. — Бобби. Донни молчит, продолжая смотреть. — Ты помнишь меня тогда, в первый вечер? Фрэнк видит, как Донни, закрыв глаза, чуть склоняет и отворачивает голову, затем снова возвращается, продолжает молчать. Но Фрэнк чувствует, что член, затаившийся в нём, вздрагивает. — Сделай то, что делал тогда, — говорит Фрэнк, уводя подбородок вверх и открывая горло. Понимает по тяжелеющему и чёрному взгляду Донни и по его жёстко сомкнувшемуся рту, что его просьба будет выполнена. Понимает, что Донни вызвал из глубины памяти настроение и ощущение их первой ночи, потому что сдвигается назад бёдрами и выверено опускается уже зубами на открытую шею Фрэнка. Следом Фрэнк чувствует новый глубокий и крепкий толчок в себе. Его прошивает судорогой прихода. Фрэнк глухо вскрикивает, топя крик у Донни в плече, привлекает его к себе руками, встраивается в ритм движения. Донни кусает: шею, мочку уха, волосы Фрэнка. Цедит, когда погружается, подтягивает под бедро: — Ты хотел меня? Фрэнк, прогибаясь бёдрами и поясницей навстречу, отвечает: — Я хотел тебя. Я хотел твоего огромного члена в своей заднице. И тут же замолкает, втягивая воздух сквозь зубы от особо несдержанного толчка, который вызывает его признание. — Как ты мог? — шепчет Донни на ухо. — Как ты мог знать, что хочешь меня? Фрэнк, не выпуская его из рук, отираясь лицом и головой о его голову, отвечает: — Ты красив и жесток, любовь моя. Блядь, как ты силён... Стонет, потому что Донни сжимает его волосы на затылке, дёргает к кровати, откидывая ему голову. Повторяет, зализывая и сцеловывая губами его подбородок и рот: — Как ты узнал? Фрэнк сжимает его коленями так, что сдвигает от себя. — Посмотри на меня, Бобби, — выдыхает, вынуждая замедлить движение, но не прекратить, — посмотри на меня. Донни смотрит. Он видит Фрэнка: смуглого, мокрого от пота и его любви, вздрагивающего от его движений, с глазами, переливающимися, как вода, с ярким, искусанным ртом. Фрэнка, подающегося ему в каждом встречном движении. В порыве обожания оглаживает его колени и бёдра, хочет опуститься снова, но Фрэнк, сведя колени чуть вместе, удерживает его на прежней позиции. — Я похож на того, кто ошибся в своём желании? — говорит с придыханием, но дерзко. Донни мешкает секунду. Потом медленно разводит колени Фрэнка, тот уже не сопротивляется. Донни входит так же медленно, наблюдая, как после этого сладкая и саднящая истома отражается на лице Фрэнка. Донни начинает закручивать по эмоциональной спирали, он слышит, как оно возникает, это его желание, откликом на взгляд и слова Фрэнка. А когда Донни крепко бьёт его с замахом от плеча, Фрэнк вскидывается. Но быстро возвращается к нему взглядом. Донни видит, как Фрэнк дышит, дрожа и срываясь. Ему хочется поймать это дыхание, поэтому склоняется, берёт Фрэнка за лицо, сжимает и целует. Фрэнк отвечает зло, кусается, но руками вцепился крепко. Донни снова отстраняется. — Я хочу чувствовать тебя на губах, Фрэнк, — глухо говорит он, предупреждая. Снова бьёт, ещё раз. Фрэнк весь стягивается вокруг него. И когда Донни накрывает его собою, переходя на жёсткий, заколачивающий темп, Фрэнк начинает орать, коротко и вкусно, заставляя Донни прокусывать ему кожу до фиолетовых цепочек кровоподтёков, сгребать руками и заволакивать под себя. Донни слышит, как Фрэнк кричит, тянет его на себя, чувствует его губы и зубы у себя на плечах и груди. Чувствует, как Фрэнк становится свободнее и совсем открытым, таким, что Донни сходит с ума. Тогда он берётся руками за его плечи, ложась локтями на грудь, дёргает на себя. Фрэнк, опустив руки, дотягивается до его ягодиц, впивается пальцами, давит, заставляя продолжать. Оба словно два зверя, мокрые, горящие, рычащие и орущие, у которых во рту вкус крови, слюны и пота с тел друг друга. Смыкаются тесно, стараясь быть как можно ближе, коснуться друг друга как можно большей поверхностью тел. Донни кончает тогда, когда вспоминает, что он единственный, кому Фрэнк отдался, что он его, что то, на что Фрэнк способен теперь, тоже только его. Кончает на выкрике с чудовищным броском и стискивающим Фрэнка захватом. Фрэнк, прекратив дышать на несколько секунд, с нежностью затихает, покорённый страстью, яростью и выплеснувшимся желанием.***
Животная жестокость Донни в сексе заставляет Фрэнка кричать. Но он ни за какие блага не согласился бы расстаться с этим. Поскольку знает одно: Донни его любит. Яростно, ревностно и жадно. И в каждом его прикосновении Фрэнк ощущает эту любовь. Донни хочет его. И меняется всякий раз, заполучая Фрэнка в руки. В нём словно просыпается демон. Фрэнк слышит его в дыхании Донни и в его рычании. Он чувствует его в жаре тела, в собственнических требовательных рывках и захватах. То, как Донни его касается, ясно даёт понять, что сам Фрэнк для него есть нечто прекрасное. Настолько желанное, что он не в силах совладать со своим стремлением Фрэнком обладать. Фрэнк видит демона в его тёмном, тяжёлом взгляде, в сжатом рте и прискаливающихся губах. Всякий раз, когда Донни берёт его, избивая, Фрэнк словно окунается в мрачное мёртвое море. Откуда его тотчас же выдёргивают боль и сам Донни. Всякий раз, когда Донни заламывается в него, бывает, что почти всухую, и когда тело Фрэнка становится мокрым от пота и стыдливой паники, тогда же он чувствует, с каким желанием и дрожью Донни удерживает его в руках. И сам Фрэнк приникает к нему, ежесекундно вырываясь и возвращаясь. То, как Донни кусает в засосах ему шею, то, как он удерживает его за волосы, заставляя смотреть или же замереть, то, как он слизывает его пот, кровь и сперму — всё это говорит о том, что Донни его жаждет. Но когда Донни бывает нежен, Фрэнк словно чувствует в себе солнце, потому что в такие моменты он берёт Фрэнка проникновенно, нежно и сладко. Он словно бы окунается в чистую, прозрачную и тёплую воду. Донни шепчет Фрэнку такие интимные вещи, что тот спокойно может расстаться с жизнью в его руках. Фрэнк осознаёт, что влюблён в Донни как кошка. И что Донни ведёт себя так, а не иначе, потому что сам Фрэнк получает от этого кайф. Робин Донни ни за какие блага не отказался бы от Фрэнка Эшли. От его глаз, делавшихся безумными от боли и желания, когда твёрдый член до конца протискивался в него. От того движения, которым Фрэнк откидывал голову на стоне или выдохе, справляясь с ощущениями внутри себя. От того, как Фрэнк дышал, лёжа под ним, стиснув губы и удерживая крик, втягивал воздух дрожащими ноздрями. От того, как Фрэнк всё равно кричал, в конце концов. И кричал он «блядь!» и «ещё!». И от того, как он принимался отбиваться, вынуждая Донни силой укладывать его обратно. Донни на самом деле никого другого не хотел. Он даже не мог заставить себя хотя бы на минуту подумать, может ли ещё кто-либо заводить его так, как Фрэнк, и отдаваться ему так, как Фрэнк. Они знали, что всё, случавшееся и происходившее до того вечера, когда Донни услышал и увидел Фрэнка, просто было тем, что вело их к той минуте и друг к другу. Просто когда их взгляды сомкнулись, — круг замкнулся. Миг, когда Донни обернулся на голос Фрэнка, казался им теперь наполненным каким-то почти мистическим значением, потому что именно тогда вероятность их возможной встречи обрела реальность, точку соприкосновения и дальнейшее неделимое сосуществование. Спать с Фрэнком еженощно, подтаскивая его к себе, чувствовать, как в полусне в ответ на это движение тот прижимается бёдрами. Видеть его нездешний взгляд в то время, как он пишет. Видеть, как он обращается с их детьми. И постоянно чувствовать, что он его, здесь, настоящий. Потому-то Донни бросался на него, разрывая, иногда совершенно забывая о том, что физическую боль ещё никто не отменял. В такие моменты Фрэнк мог отшвырнуть и выматериться. Донни смирялся и снова приближался, уже более осторожно и бережнее обнимая и притягивая. И уже потом, в поцелуе, Фрэнк, обхватив его шею в локте, удерживая, кусал. Больно, как змея, до крови, не выпуская. А когда оба чувствовали во рту кровь, вот тогда Фрэнк начинал жаться, вздрагивая где-то там, глубоко внутри себя. Донни эту его дрожь чувствовал на губах, шее и под своими ладонями. Когда же Фрэнк выпускал его рот, ссасывая последнюю кровь с прокушенной губы, Донни сталкивался с его взглядом. Тем самым, в котором жила она: тварь с пятнистой и лохматой шкурой и с жёлтыми глазами, чьи горизонтально растянутые, узкие зрачки активировали демона уже в самом Донни. Того самого, который заливал его собственные глаза тлеющей темнотой, чёрным нефтяным цветом и который наполнял его изнутри частотным утробным рыком. А потом Донни бил. В особо страстных соитиях Фрэнк тоже. Донни чувствовал, как горит Фрэнк, потому что тело его реагировало на стресс как обычный человеческий организм. Сам же он, уже совершенно покорный, говорил: «Бобби, как ты горяч». И Донни понимал, что его тело тоже реагировало. Он с глухими выдохами сцеловывал и облизывал ссадины и ушибы на лице Фрэнка, пока тот прижимался к его губам, скручивая сросшие волосы Донни в кулаках. Урчал. Вынуждал толчками прибивать к стене, дёргать рывками на себя, почти до удушения зажимать в кровати. Если оба были напичканы наркотиками под завязку, то бельё на постели наутро можно было выкидывать. Между тем Донни пребывал в стабильном пролонгированном ощущении счастья. В независимости от того, что происходило в настоящий момент между ними, потому что даже в самых жестоких, истязающих объятиях Фрэнк оставался близок к нему. Он мог кричать. Мог плакать от злости и боли. Мог психовать и отбиваться, скидывая руки Донни и его самого с себя. Но всегда последним его движением было привлечь, прижаться или просто замереть в ожидании, что Донни снова начнёт. И Донни не сводил с него глаз, овладевая, если они оказывались лицом к лицу. То, что он видел на лице Фрэнка, заставляло, нехорошо улыбаясь, говорить: «Тебе нравится порка, да, Фрэнк?» На что Фрэнк, распахивая переливчатые глаза, которые тут же уводил под ресницы, дрогнув уголками рта, отвечал «отъебись» или «мудак». После чего со стоном прогибался, скручивая пальцами простыни, потому что Донни глубоким затаском вскидывал его на себя. Ждал, пока Фрэнк выровняется в дыхании. Вернётся к нему взглядом. И тот возвращался. Донни отпускал его колени, склонялся над, опираясь ладонями на кровать и не отводя взгляда. И чем ближе оказывалось его лицо, тем ярче преображалось лицо Фрэнка: губы размыкались, разгорались скулы, становилось коротким и частым дыхание. Вот тогда Донни, стискиваемый коленями, подминая и ввинчиваясь в зад, крепко и ритмично начинал его драть. Походили они на сильных, стремившихся в единстве слиться, перетечь через рты один в другого, охваченных желанием убить и умереть, мокрых зверей. Фрэнк словно терял контроль над разумом, когда Донни имел его. Когда тот забирался в него, раздвигая крепко и широко, Фрэнк делал панический вдох. И внутри него кто-то постоянно повторял «яхочутебяяхочутебяяхочутебя». До бесконечности, фоном. Прижимаясь к горячей и гладкой коже Донни, Фрэнк слышал это у себя в голове. Зарываясь пальцами в тёмные волосы, Фрэнк слышал это в себе. И даже тогда, когда Донни уже был в нём, Фрэнк шептал: «Я хочу тебя, бог мой». Временами оба вели себя так, словно ненавидят один другого. Когда, горя и потея, возились в смятой постели: Фрэнк — не даваясь, Донни — заволакивая его под себя. Тем вкуснее было Донни взять его в окончании. Тем злее сжимал он зубами шею Фрэнка, заталкиваясь в него и опрокидывая лицом вниз. Тем слаще дрожал Фрэнк, вымотанный и покорный, подставляясь под его рот, руки и член, который двигался в нём одновременно нежно и властно, раздвигая на глубине и заставляя стонать. Каждый раз, опускаясь во Фрэнка, Донни тоже стонал тем тихим и сдавленным отзвуком, в котором слышалось «блядь, малыш, ты охуенный». И проговаривая это Фрэнку на ухо, он слышал «ну же, Бобби, выеби меня». Тогда Донни брал его за шею, сжимал, давил в кровать лицом. Раскидывал колени Фрэнка и, приподнявшись, начинал его убивать, доводя до крика и захлёбывающихся мокрых всхлипов. Фрэнк заводился, сгребая простыни в горсти и толкаясь навстречу. Он выдерживал. Иногда до состояния прострации, но выдерживал, пока Донни не опускался сверху: мокрый, с завившимися на лбу волосами, с бьющимся от скорости сердцем, движения которого Фрэнк чувствовал лопатками. «Я люблю тебя», — выдыхал Донни, прижимаясь губами к мокрой коже на шее Фрэнка, там, где заканчивались коротко состриженные волосы.***
Ни Фрэнк, ни Донни никогда не пытались скрывать свою связь. Они, конечно же, не кричали об этом на всех площадях. И не сосались на камеры. И не ходили за ручку на приёмах. Но о близости их можно было предположить уже по тому одному, как тесно они становились один от другого. Невероятно привлекательные, яркие, контрастные, одного роста, высоко держащие головы и безоговорочно счастливые друг другом и самими собою. Донни помнил обзор презентации книги Фрэнка «Подразумевая "мёртвый"» в Вествуде. Фрэнк, вежливо улыбаясь, надписал обложку и протянул поклоннице. — Мистер Эшли, вы что, и в самом деле гей? — выдала она, краснея от ужаса за свою смелость. Этакая серенькая американская мышка. — Да, — сказал Фрэнк. Не слишком раздумывая, но и без лишней спешки, ясно и спокойно рассмотрел девушку. — Спасибо, — почти прошептала та и отошла. Донни дал бы голову на отсечение, что, оправившись от смущения, она продаст признание Фрэнка папарацци. Так оно и случилось. Сам же Донни сидел в недрах лилового дивана книжного магазина, наблюдая со стороны цепь паломников, выстроившихся за автографами. Он видел Фрэнка, когда тот произнёс это своё «да». А потом появилась приторная обзорная статейка, в которой проверенный источник сообщал, что есть новое и неожиданное увлечение Фрэнка Эшли. Донни знал за собою, что его беспокоила мысль, как Фрэнк справится с тем, что его все кому ни лень начнут дёргать на предмет гомосексуальности. Но Фрэнк его удивил: был спокоен, сдержан и излучал какое-то странное удовольствие, когда ему доводилось давать подтверждение своей ориентации. Более того, Фрэнк нашёл способ быстро пресечь подобное любопытство. Когда на очередном сейшене в компании знакомых Фрэнка повис наполовину заданный вопрос, Фрэнк закурил, убрал зажигалку, затянулся и ответил: — Да расслабься, чувак. Донни ебёт меня. Это правда. Даже Донни чуть опешил, но только чуть. Подхватил тон, отнял у Фрэнка сигарету, тоже затянулся под круглыми взглядами присутствующих и, возвращая сигарету, сказал: — Не могу сдерживаться. И поджал Фрэнка к себе за талию. Это положило конец неопределённости. — Фрэнк, — позвал чуть позже. Фрэнк вопросительно кивнул. — Тебя действительно не волнуют общественные этические нормы? Фрэнк смотрел на него чистым и спокойным взглядом. — Я ебу тебя? Ты готов сказать об этом вот так вот вслух? — Я же сказал, — пожал плечом. — Это так. Донни смотрел, чуть сузив глаза. Фрэнк ответил прохладным золотистым взглядом: — Слышать это для тебя неприятно? — Нет, слышать это мне более чем приятно, Фрэнк, — медленно. — После такого я даже горжусь собою. Фрэнк улыбнулся: — Я пидор. Донни тоже сложил губы в улыбку, потом показал зубы, качнув головой. Они редко говорили о себе латентное «геи». Чаще «пидоры». Сами о себе. Но не приведи господь кому-нибудь сказать это им. Была громадная вероятность получить пиздюлей либо от Донни., что бывало чаще, либо от Фрэнка, что бывало реже. Но только потому что Донни заводился проще и легче. Ни за тем, ни за другим не ржавело.