Подарок

      Фрэнку никогда не приходится особо стараться в постели, прибегая к новым или искусным ухищрениям. Ему достаточно просто быть. Всё остальное делает его тело, которое живёт в присутствии и в прикосновениях Донни своей жизнью. Он настолько естественно отзывчив на действия Донни, что для того это, пожалуй, становится главным критерием, по которому он оценивает себя как любовника. Видеть кайф, в который погружается Фрэнк Эшли под ним и рядом с ним, — уже для Донни награда. Пограничная ненасытность, безоговорочное принятие, открытость всем желаниям Донни — вот самый мощный афродизиак, который доводилось ему пробовать.       А что Фрэнк искренен в своём стремлении отдаваться Донни — это безусловно, потому что его расцветающие зрачки при близости Донни — будь то просто остановиться рядом или при физическом обладании им — красноречивее всех слов, которые мог бы сказать Фрэнк. Тем более что в близости Фрэнк может напрочь забыть о ласковых словах, скатываясь до площадной брани.       Временами Робин Донни чувствует, что слова «разорвать» и «до полусмерти» — это не гипербола, а слабая попытка отразить их ситуацию, ведь сходя с ума от красоты и распущенности Фрэнка с ним наедине, Донни может перебирать, ослепляемый желанием и неосторожными эгоистичными просьбами. А Фрэнк просит. И отказать ему невозможно и выше сил Донни.       И кроме всего — это вызов. Вызовы от Фрэнка Донни не пропускает. Поэтому, когда смотрящий в глаза Фрэнк, не отводя и не пряча сумасшедших зрачков, просит «глубже» и «жёстче», Донни даёт ему глубже и жёстче. Даже ценой того, что Фрэнк может выйти из строя, когда вернётся ясность ума и восприятия. Но теперь, когда Фрэнк вьётся под ним, Донни не хочет отказывать. Огладив поднятые по его плечам вверх ноги Фрэнка от щиколоток до бёдер, Донни, не прекращая медленных и плотных погружений, берёт банку с лубрикантом. Демонстративно вытрясает щедрую горсть себе на пальцы, затем спускает руку, выскальзывает и вталкивает весь лубрикант в широкого, горячего Фрэнка. Снова заскальзывает. Видит, как Фрэнк принимает его, сглатывая. Донни снова вытрясает из банки.       — Жёстче? — спрашивает он. — Хочешь жёстче, малыш?       Фрэнк дрожит в ресницах, справляясь с членом Донни в себе, раскрывает глаза:       — Да, жёстче и сильнее.       И Донни замечает, как вздрагивают у того губы, хищно прискаливаясь. Растирает лубрикант по ладони и пальцам, сжимая так, что тот просачивается сквозь них в кулаке. Потом берёт себя у основания, указательный палец вытягивает по члену. И с очередным погружением заскальзывает в зад Фрэнка уже с ним. То, что происходит, заставляет Донни, почти согнувшись от возбуждения, выдохнуть, потому что Фрэнк распахивает глаза, одновременно запрокидываясь и подбираясь в лопатках. Долгое шелестящее «ах» на выдохе, которым Фрэнк отзывается на вмешательство, кружит голову, как таблетка экстази. Донни убирает палец, снова погружается только членом.       Фрэнк возвращается и шепчет:       — Ещё...       — Смотри на меня, — говорит Донни. И снова пропихивает в него член и палец.       Фрэнк не справляется, уводит глаза. Вцепившись в простыню, долго искажается, вздрагивает в коленях. Вздох его громче.       — Смотри на меня, говорю, — заводясь в секунды, сквозь зубы требует Донни.       Фрэнк переживает спазм и сцепляется с Донни взглядом. Донни видит, как Фрэнк дышит всей грудью. И чувствует, как дрожит в ногах на его плечах. Складывает пальцы буквой «V», показывает Фрэнку. И когда Фрэнк кивает, таким же образом пропихивает в него уже два пальца. Фрэнк коротко вскрикивает, снова прогибается, но возвращается быстро, с яростью смиряясь с Донни в себе.       Донни видит, как мечутся его ноздри, пытаясь совладать с дыханием и разнимающей, растаскивающей блажью внутри него самого. Он видит, что Фрэнк едва-едва справляется с тем объёмом, которым Донни его наполнил. От этого тело Фрэнка не в состоянии оставаться в неподвижности. Его ведёт и искажает.       — Прекратить? — вкрадчиво спрашивает Донни, заранее зная, каким будет ответ. Заранее охватывая Фрэнка вкруг коленей и прижимая их к груди. И чувствует, как мелкой, изматывающей дрожью пробирает Фрэнка от его вторжения.       Фрэнк глубоко вдыхает и выдыхает. На выдохе произносит:       — Еби жёстче, Бобби.       — Фрэнк…       — Я хочу тебя так.       И всё. Больше ничего. Фрэнк не может говорить, потому что Донни принимается забивать его собою если не на смерть, то до полусмерти. Фрэнк кричит, изворачиваясь под ним в постели, бьётся стиснутыми кулаками в простыни, кричит. С искусанных губ срываются дрожащие и сбитые стоны. Кричит, затихая лишь на те мгновения, когда Донни покидает его, чтобы втолкнуть в зад ещё лубриканта, потом член, потом пальцы.       Донни меняет количество и объём попаданий во Фрэнка, чтобы дать тому хотя бы на мгновения приходить в себя. И когда это только член, тогда Фрэнк возвращается взглядом. Осатаневшим, плещущим чёрно-золотым маревом, в котором Донни видит жадное желание. Эта жадность заводит до яростных взрыков. Приходится снова добавить пальцы. Фрэнк выпадает из происходящего, часто, быстро и скользко дыша, изворачиваясь.       Донни распознаёт два оргазма, заставляющих ступни Фрэнка вытягиваться до кончиков пальцев, а его самого захлёбываться воздухом. Чувствует, что сам на пределе. Яростная, чувственная отдача Фрэнка лишает его чувства меры. А похотливая жадность сшибается с его собственной.       Донни приходится выпустить Фрэнка, чтобы, разбросав его колени, лечь сверху и кончить самому. И он почти не помнит, когда Фрэнк охватывает ладонями его голову, приникая к губам. Чувствует только, как вместе с выплёскивающейся толчками спермой Фрэнк тянет слюну из его рта. Донни отвечает в поцелуе. Затихая в бёдрах, отирается лицом о лицо Фрэнка, головой о его голову. Окончательно обессилев, ложится на него. Скатывается только тогда, когда прекращает заполнять Фрэнка собою.       Спустя минуту дотягивается и пальцами собирает следы между ягодиц Фрэнка, рассматривает. Кроме матового и непрозрачного цвета спермы видит розовый оттенок. Опускает руку, втягивает воздух, поворачивается лицом. Фрэнк наблюдает.       — Как дела? — спрашивает Донни.       Фрэнк улавливает насмешку в его вопросе и с не меньшей насмешкой, сжёвывая и мокро обкусывая губы, спрашивает:       — А как мои дела?       — Как в самом начале, в те полторы недели, пока ты не перебрался жить ко мне.       Фрэнк отворачивается, вспоминая, что имеет в виду Донни. Полторы недели, сразу за тем днём, когда Фрэнк ему отдался. Рассудка в ней было мало. Секса, боли, жажды — больше нормы.       Фрэнк ждал Донни каждый вечер, сидя на ступенях у его двери. Курил или читал. Когда заходили в квартиру, то даже не говорили. Трахаться начинали прямо на полу в гостиной, потом в спальне, потом в душе, снова в кровати. Загоняли друг друга до зари.       Наутро Донни уезжал в офис. Фрэнк пропадал в Малибу. И так полторы недели. Пока Фрэнк не подвёл Донни к зеркалу, и тот, искренне недоумевая, не спросил:       — Что?       — Ты не спишь.       — И что?       — Всем заметно, что ты не спишь, Бобби, — ласково прижался к нему Фрэнк, обводя пальцем границы тёмных теней под глазами Донни.       Донни вгляделся в отражение.       — Я останусь сегодня дома, — сказал Фрэнк.       — Нет.       — Я останусь дома, а ты выспишься.       — Нет. Мы оба выспимся. Здесь. Я тебя не трону.       Донни выпутался из рук Фрэнка, но тут же сам его обнял.       — Не выспимся, — Фрэнк подставился под губы, чувствуя всё тот же тёплый водоворот, что начинал закручивать его каждый раз, стоило коснуться Донни в поцелуе.       — О’кей, одну ночь, — Донни сдался.       — Две.       — Нет, Фрэнк.       — Бобби, это… Мне необходимо.       Донни уставился на Фрэнка, обсмотрел его заливающиеся краской скулы. Дрогнул в уголке рта. Спустил ладони на ягодицы, сжал, растащил:       — Одну. И вернёшься с вещами.       Фрэнк знал, что Донни старался. В те дни и ночи старался не причинять ему больше боли, чем требовалось, и не ранить. Но ничего не выходило, потому что жадная нетерпеливая радость вертела и кружила обоих. Фрэнк чувствовал подъём, но в то же время дикую усталость. Днём он тоже не спал, а работал на доставке или в редакции. Не смыкал глаз ночью, занимаясь сексом до изнеможения. Тогда же на белье Фрэнк начал замечать тёмные разводы крови, которые рождали в его теле и уме стыдливую панику. И ему было необходимо физически уединиться. Выспаться, прийти в себя, вздохнуть.       Сутки спустя он уже был у Донни, чтобы больше не разлучаться.       — Не может быть, — выдыхает Фрэнк.       — Очень даже, — Донни подкатывается к нему, поднимаясь на локтях и переворачиваясь на живот. — Смерти своей хочешь?       Фрэнк недобро оглядывает:       — Я?       — Ты, — с улыбкой говорит Донни и видит, как Фрэнк ищет изобличающий ответ, чтобы обвинить и спихнуть на Донни ответственность за поведение самого Фрэнка.       Но так и не находит ничего лучше кроме как:       — То есть ты от меня ничего не хотел?       — Хочешь ты, Фрэнк, а я всего лишь хочу тебя.       — Чёртов извращенец, — шепчет Фрэнк, толкая Донни пятернёй в лицо.       Донни, скинув ладонь, рывком натекает сверху, поджимая Фрэнка под себя, снова укладываясь между его ног и зубами прикусывая в шее. Фрэнк прогибается, охватывая в руки и колени.       — Да что, блядь, это такое в конце концов? — выдыхает в радостном и недоумевающем бешенстве.       — Это ты и я, милый, — сбивчиво шепчет Фрэнк. Находит губы Донни.       Целуются. Пока длится поцелуй, Донни снова берёт Фрэнка в мокрое, широкое, скользкое, раскалённое тело. Не размыкая губ в поцелуе, Фрэнк начинает неконтролируемо дрожать, сжимать Донни кожу по спине и на плечах, мечась и едва поскуливая. Тот же берёт частый и быстрый темп, не обращая особого внимания, как Фрэнк, вырываясь, с силой колотит и толкает его в плечи. Потому что рты их по-прежнему сцеплены. Равно как и бёдра, ведь Фрэнк коленями держит Донни крепко и тесно.       Фрэнку до вспышек больно. Вся эта боль выплёскивается в его руки. Донни приходится отстранятся в плечах, но ни бёдер Фрэнка, ни губ его он не выпускает.       — Бобби! — кричит Фрэнк, вывернувшись из-под целующего рта. — Бобби…       Донни находит его ладони, сцепляет пальцы в замок, заставляет вытянуть вверх по кровати. Приподнявшись, вкручивающимися погружениями опускается. Фрэнк замолкает, распахнутыми глазами глядя в его. И ведь его ни на миг не посещает милосердная мысль прекратить. Вместе с режущей разнимающей болью Фрэнк чувствует потрясающие колючие волны похоти и восторга, которые ослепляют его при близости с Робином Донни. Те самые, что рождаются от сумасшедшего напора, силы и власти над Фрэнком, потому что восхищение Донни, с которым тот осматривает сверху, наполняет Фрэнка, словно анестетик. А перекрывающая звериная страсть, которая заливает глаза Донни чёрной гатью, искажая его рот, брови, кожу у рта и на переносице, вынимает душу. Поэтому режущая боль очень скоро перекидывается в очередной приход, в котором Фрэнк Эшли, обрываясь в стоне, снова обзывается. На что Донни победно улыбается, позволив себе снова залить Фрэнка до краёв.

***

      Донни заговорил о свадьбе где-то через год после знакомства, тёплым летним вечером, когда оба босиком брели по пляжу в Санта-Монике. Небо граничило в контрасте с сияющим колесом обозрения в черте города, оттеняя его золотой диск тёмно-лиловыми, сиреневыми плотными облаками в закате и последними всполохами тонущего в водах солнца. Высящийся впереди пирс сиял цепью огней. Из кафе и ресторанов звучала музыка, но здесь, вблизи кромки Тихого океана, она не отвлекала.       Фрэнк был в майке хаки и подвёрнутых до коленей джинсах, кеды нёс, подцепив за задники указательным и средним пальцами, в руке. Донни, в джинсовых шортах с клеткой в подворотах и в рубашке поло, держал сандалии сложив подошвами друг к другу. Солнцезащитные очки снял и положил в карман. «Филип Патек» в расслабленном браслете соскользнули с запястья Донни и улеглись вкруг кисти руки.       Фрэнк молчал, погрузившись в теплоту вечернего воздуха и в созерцание Донни, наслаждаясь его красотой: длинными стройными ногами, сильными руками, умиротворённым выражением на лице, мягким взглядом. То, как Донни носил роскошные брутальные часы, теперь небрежно, натолкнуло на мысль о любовнике в общем. И на воспоминание о паре вечеров тому, когда Донни подрался в кинотеатре под открытым небом. Они оба подрались.       Фрэнк на секунду закрыл глаза, почти физически ощущая, что испытывает в миг, мгновенно перекидывающий расслабленного Донни в яростного дикаря. Считанные секунды. Абсолютно непредсказуемый переход для постороннего внимания, но уже хорошо знакомый Фрэнку. Переход, который заставлял Фрэнка дрожать изнутри.       В тот вечер, когда Фрэнк предложил посмотреть «Железного человека — 3» под открытым небом из автомобиля, Донни ввязался в драку прямо на глазах других зрителей. Присутствие которых, впрочем, пришлось кстати.       Продержавшись минут пятьдесят с начала показа, Фрэнк, ласкаясь и целуя, прильнул к Донни. Надо ли говорить, что тот охотно ответил. А когда в боковое стекло ударилась, отскочив, жестянка из-под пива, оба вздрогнули. Следом ударилась вторая. Выматерившись, Донни вышел из автомобиля. И прямиком, несколько вальяжно, направился к светлому «шевроле» с опущенным на двери стеклом.       Фрэнк видел, как Донни, чуть склонившись, вкинул правую руку в салон и почти выдернул оттуда белобрысого пассажира. Фрэнк поспешил выйти. Очень поспешил. Донни же тем временем, едва обратив внимание, что «шевроле» полнёшенек, отжал ручку на дверце и вытащил белобрысого на асфальт. Тут же, не дав прийти в себя, силой подволок его к пустым жестянкам.       «Собирай своё дерьмо», — тихо и чётко произнёс Донни.       Фрэнк подошёл, не проявляя ни малейшего желания Донни препятствовать, только смотрел за тремя другими, что высыпали из «шевроле». Одной была девушка. А вот та пыталась успокоить спутников как могла.       «Пошёл нахер, педик ебаный!» — огрызнулся стоящий на четвереньках белобрысый.       Донни ударом сверху за ухо, оглушив, бросил его на землю, где тот и затих.       «Денни!» — закричала девушка.       Фрэнк, как только второй из «шевроле», нервно жующий жвачку, приблизился на достаточное расстояние, ударил его прямым и коротким в переносицу. Фрэнк понимал, что тот подставился не подумав. Фрэнка благодаря его юной золотой внешности и леденцовым губам редко определяли как агрессивного типа. Основной угрозой считали Донни. Сейчас это снова было на руку. Второй, оглушённый и проглатывающий вместе со жвачкой льющуюся по губам и в горло кровь, замер на месте. Руками зажал переносицу.       Фрэнк снова его ударил, уже с левой руки и по печени.       «Господи, да прекратите в конце концов. Они же вам почти ничего не сделали!» — кричала девушка.       Третий из «шевроле» замешкался, прикидывая свои шансы. И прикидывал верно, потому как те были невелики.       «Денни!» — позвала девушка, опускаясь на колени рядом с белобрысым и двумя смятыми жестянками.       Фрэнк проследил за взглядом третьего. Тот, не отрываясь, смотрел на Донни, который, ни слова не говоря, тяжело смотрел в ответ. Фрэнк опустил взгляд и увидел развёрнутые к противнику ладони — очевидный и приглашающий жест. Фрэнк вернулся взглядом к лицу Донни и чуть не рассмеялся в голос, потому что увидел, как тот, между делом, проводит языком по зубам и словно что-то скусывает.       «Чёртов попкорн, Фрэнк».       Фрэнк прикрыл глаза пальцами.       Третий из «шевроле», отказываясь от участия, поднял ладони вверх.       Тем временем из близлежащих автомобилей вызвали охрану кинотеатра. Охрана вызвала полицию. Фильм не досмотрели.       «А девушке надо отдать должное», — подумал Фрэнк. Она показала полицейским, что Денни первым бросил пустые пивные жестянки в стекло автомобиля Донни и что, фактически, оскорбил первым он.       Когда всё утрясли, в участке к Донни подошёл высокий темнокожий и седеющий лейтенант. Протянул руку, сказал:       «Привет, Донни, всё не успокоишься?»       Донни улыбнулся:       «Привет, Фрэш. Не дают даже начать».       «Заявления от парней не будет, — лейтенант коротко хохотнул, протянул руку уже Фрэнку. — Привет, я Сайрус Фрэш. Выгляжу хуже, чем Донни, но мы ровесники и почти что учились вместе».       «Привет, — ответил Фрэнк и по дороге домой уточнил: — А этот Сайрус Фрэш... он твой знакомый педик? Мохнатая лапа в полиции?»       «Сайрус? — Донни коротко взглянул. — Махровый педик, старый знакомый педик».       Фрэнк не отводил взгляда.       «Малыш, я с ним не был. Гулянки, пьянки, но не секс. Это то, что ты хотел услышать?» — Донни улыбнулся.       Фрэнк тоже.       Донни сильно ударил часы, когда выволакивал Денни из «шевроле». И теперь Фрэнк мог ощущать эту царапину на сегменте браслета при поглаживании.       Они добрели до пирса. Здесь была парковка. И Фрэнк с приятным удивлением услышал «Far away» Nickelback, льющуюся из динамиков автомагнитолы. Громко и отчётливо.       Донни отбросил сандалии и мягко, но требовательно обнял Фрэнка, поджимая к себе, за талию. Фрэнк кинул кеды, укладывая руки по груди и плечу Донни. Стали танцевать в мягком песке.       Прислонившись лбом ко лбу Фрэнка, Донни произнёс:       — Выходи за меня.       Фрэнк неожиданно для себя выдохнул, возбуждённо и громче, чем следовало.       — Что? — улыбаясь, спросил Донни.       — Уже?       — Да, почему бы и нет? — дрогнул плечом.       Nickelback продолжали просить ещё об одном шансе, а Чед Крюгер утверждал, что любил всегда.       — Года не прошло, Бобби.       Донни фыркнул:       — Фрэнк, самые долгие мои романы исчисляются несколькими неделями.       — Да потому что ты тиран и домогающийся садист, — Фрэнк тоже дрогнул в плече, меняя руки местами и сближая свои губы с губами Донни.       — Не поэтому. Тебе приходится хуже прочих, но вместе мы гораздо дольше. Это твоя заслуга, Фрэнк.       — Тут ты прав.       — И..? Ты готов ко мне и впредь? — Донни чуть спустил руки с талии Фрэнка.       — Я готов, Бобби, к тебе и впредь…       — Но что?       — Вся эта волокита со свадьбой…       — Малыш, ты что, не мечтал об идеальной свадьбе? — Донни полушутливо, полувозмущённо встряхнул его.       — Никогда, — Фрэнк не мог оторвать взгляда от любимого лица.       — А я мечтал.       — Ты? Ты?!       — Да, я, — Донни сделал глазами движение «можешь вообразить».       — Тебе почти тридцать, а у тебя были отношения по нескольку недель. Не слишком же ты стремился к венцу, — Фрэнк отметил, что «Far away» продолжает звучать, словно благосклонное божество ставит её на повтор, желая продлить танец на вечернем пляже.       — Ты не удивляйся. Я уверен, что ты моя судьба. У меня есть неопровержимые доказательства. Будешь послушным, когда-нибудь расскажу.       Донни улыбнулся так, что Фрэнк не устоял. Прикусил губу, опустил глаза и почувствовал, как абсолютно отвердел под джинсами его член.       — Фрэнк… — медленно произнёс Донни, тоже это почувствовав. — Господь милостивый, ты пылаешь.       И продолжал улыбаться, прижимая к себе Фрэнка уже за бёдра и разглядывая его алые скулы.       — Бобби, нам же хорошо без условностей.       — Да в чём дело, малыш? У меня миллионы. Я чертовски хорош. Я умён. И я ебу тебя до множественных девичьих оргазмов. Чего ты ещё хочешь получить? Говори быстрее, — глухо и торопливо зашептал на ухо Фрэнка Донни, рукою, крепко и нежно, оглаживая его сквозь джинсы.       «И в самом деле, — подумал Фрэнк. — Больше нечего».       — Песню придумал? — Фрэнк, поддавшись истоме, уронил голову на плечо Донни.       — Эта.       — Согласен… на песню, — Фрэнк позволил ладони проникнуть в джинсы.       — А на свадьбу? — Донни нажимал во всех смыслах.       Они уже не кружились под просьбы о прощении стоящего на коленях Крюгера. Фрэнк был не в силах двигаться. Он повис на плечах Донни, а тот сдрачивал ему, одновременно целуя. Фрэнка кружило в тёплом водовороте.       — Мне нужно время подумать, — упрямо выдохнул, проливаясь Донни в ладонь.       — Чёрт тебя дери, ледышка, — Донни с неверящей улыбкой наконец убрал руку. Поднёс ладонь ко рту, под взглядом Фрэнка по тёплому с неё слизал.       Фрэнк прижался, охватив рукой, и долго, обещающе поцеловал.       Донни особенно не обольстился мягкостью Фрэнка. И был прав. Женить на себе Фрэнка Эшли удалось за полтора года до рождения Мины. И это было уже чистой воды вынуждение. Донни настаивал на потенциальной беременности только после свадьбы. Он был уверен в любви Фрэнка, но патологическая неприязнь того к браку несколько обескураживала.       Бывало, что ругались из-за этого. Бывало, что Фрэнк погружался в отстранённое молчание. Бывало, что сам Донни злился настолько, что Фрэнк не решался к нему подступиться. Но как бы ни было, свадьба состоялась в феврале 2015-го. И их свадебная фотография с целующимися женихами почти тут же обосновалась на прикроватной тумбе.

***

      — Думал, ты не явишься и до заката, — говорит Донни, непререкаемо вынимая из рук Фрэнка бумажные пакеты и оставляя на полу.       — Потише, Бобби. Там стекло.       — Что, был на распродажах в Сенчери-Сити?       — С мамой. Она купила тебе подарок.       — Мне? Миссис Эшли купила мне подарок? — Донни искренне и добродушно хохочет. — Надо же… Я обязан сделать ответный жест.       — Вовсе нет.       — Конечно, да. Твоя мать введена в высший пантеон языческих божеств за то, что произвела на свет тебя, — Донни начинает тащить Фрэнка по лестнице в спальню. — Кстати о тебе. Идём же, хочу кое-что проверить.       — Бобби, ты о чём? — Фрэнк идёт, но насторожившись, потому что все «хочу кое-что проверить, кое-что покажу, смотри-ка» всегда ведут к одному. Чаще всего в койку.       — Давно хочу, знаешь ли. Драгоценная миссис Шток увезла всех детей в Хермозу-Бич на побережье, — Донни заволакивает Фрэнка в спальню. Замыкает дверь на замок.       — Всех?       — Лив и Джаред с ними, — отвечает Донни, стаскивая через голову поло.       Лив и Джаред — внуки драгоценной миссис Шток. Оливия Сайнтс ровесница Фрэнка-младшего, Джаред Сайнтс на полтора года младше.       — Родители, полагаю, уже с ними. Мама под зонтом и в креме. Отец безрассудно печётся под солнцем, — Донни сталкивает с себя кеды и джинсы. Остаётся совершенно голым. Только домашние «Филип Патек» свисают на кисть руки. — Чего ты ждёшь?       Фрэнк секунду-другую смотрит и начинает раздеваться под ответным и нетерпеливым взглядом. Видит, как Донни, приходя в возбуждение, меняется на глазах.       — Твой старик доиграется с солнцем, — говорит Фрэнк, отступая к кровати спиною и не отводя взгляда.       Донни идёт следом, наступая, заставляет Фрэнка забраться на кровать, натекает и нависает над ним сверху:       — Он сам всё знает.  А суть в том, что у нас есть часа четыре.       Фрэнк пытается выбраться из-под него на середину кровати, но Донни стаскивает его под себя, подтягивая за талию.       — Было часа четыре, но тебя с твоей божественной матерью носило за тряпками. Так что теперь только часа два, — тон Донни меняется, становится строже и глуше.       Фрэнк замирает под ним:       — Что ты хочешь проверить?       — Насколько ты послушен, — Донни целует, одновременно накрывая всем телом, оглаживая с плеч по бокам, бёдрам, до колен руками.       Фрэнк прогибается, пропадая в поцелуе. Как, впрочем, всегда.       — Каким мне быть, малыш?       — Нежным, Бобби, — Фрэнк замечает, что дрожит голосом в имени.       Донни улыбается. Снова целует, коротко:       — Переворачивайся.       Пока Фрэнк перекидывает колено через отогнувшегося назад Донни и, разведя их же, опускается лицом вниз, тот, дотянувшись до ящика в тумбочке, нашаривает внутри банку с лубрикантом. Обласкивающе растирает горсть по себе и у Фрэнка между, вталкивая неглубоко. Ещё горсть задерживает в правой ладони. Левой рукой едва пропихивает во Фрэнка член, только чтобы удержаться. Погружается до конца вместе с тем, как накрывает Фрэнка собою. Левой рукой опирается на кровать. Правой берёт член Фрэнка и гладко, мягко, медленно разглаживает по нему весь лубрикант из ладони. Фрэнк, захваченный синхронными вторжением и ласкающими оглаживаниями, дышит тихо и глубоко.       — Почему с тобой всегда так хорошо? — говорит Фрэнк, в возбуждённой судороге прогибаясь в лопатках и плечах вверх, затылком касаясь склонённого над ним лица Донни. Поворачивает голову, отирается скулой о его щетину. Слышит, как у Донни расходятся в улыбке губы.       Донни, не прекращая движений, не меняя темпа, чуть налегает, прижимается губами к уху с посвёркивающей пусетой и говорит, мокро и влажно скусывая:       — Потому что я люблю тебя.       Фрэнк, закинув руку, тянет его за шею к себе. Донни по вздрагивающему напряжённому члену в своей руке понимает, что сейчас тот будет кончать, поэтому сжимает сильнее и сдрачивает всё в ладонь. Губы смещает на шею Фрэнка, прикусывает.       — Хочешь больше?       — Да.       Донни выскальзывает, проталкивает часть спермы Фрэнка в него самого, остаток отирает о себя. И Фрэнк чувствует, как вместе с твёрдым, большим членом в него забирается и большой палец, на следующей фрикции добавляется указательный.       — Говори со мной, — глухо требует Донни.       Фрэнк, справляясь с уже знакомым, но всё же разламывающим ощущением в себе, выдыхает. От горячего дыхания на коже, от голоса, от ласки Донни Фрэнк готов кричать, но пока в силах сдерживать себя.       — Ты охуенный, Бобби.       — Очень хорошо, Фрэнк. Продолжай.       — Делай что хочешь. Я дам тебе как угодно.       — Дальше.       Голос Донни снова меняется. Он начинает проваливаться на более глубокий уровень возбуждения, лишь усилием разума и воли удерживая себя от жадной ярости, потому что ещё не время.       — Сука, — вдруг стонет Фрэнк, крупно вздрагивая под ним. — Боже, Бобби, заставь меня орать.       — С удовольствием, Фрэнк, только скажи, — Донни отклоняется, поднимаясь, растаскивает ягодицы Фрэнка. Видит, что тот восхитительно широкий и яркий. Проталкивает ещё лубриканта, растирает в своей ладони. Прижимается к спине Фрэнка лицом, левой крепко обнимает его рукою вкруг талии.       — Хочешь больше, Фрэнк?       — Да.       Фрэнк понимает, что имеет в виду Донни и о чём он сам просит, не сразу. Но открытие застигает его уже после крика и судороги, после чудовищного раздвигающего погружения. Фрэнк, удерживаемый всем сильным жаждущим телом Донни, не в силах вырваться. И хочет ли? Он соображает, что Донни хочет от него того, о чём Фрэнку никогда не приходилось даже думать. Он заскальзывает в зад Фрэнка не просто пальцами, а медленно, бережно, но непререкаемо всей кистью. Фрэнк чувствует холодное прикосновение браслета от его часов кожей.       — Бобби, — шепчет Фрэнк.       — Что? — Донни снова оказывается ртом у его шеи.       — Ты порвёшь меня, — выдыхает на крике.       — Ох, Фрэнк. Как я хочу это сделать, ты бы представлял на сотую долю, — шепчет Донни, не останавливая настырную руку. — Если бы я мог воскрешать тебя, то, будь уверен, порол бы до смерти. Рвал бы на куски.       Фрэнк дрожит так, что нет никакой возможности сдерживать эти судороги, в которые его бросает от намерений и слов Донни. От его руки. Фрэнк, почти смешавшись от тревоги за себя, понимает в то же время, что позволит Донни идти дальше.       — Но, малыш, я сомневаюсь, что порву тебя. Уверен, ты сможешь меня вынести. Боже, если бы ты только себя видел. Ты там просто огромный, горячий и огромный. Это так красиво. Ты — как ангел. Которого выебли рукой.       Донни соскальзывает с контроля, потому что Фрэнка начинает колотить под ним. Руки, плечи, колени, бёдра. Крики. Долгие и обрывающиеся. Тонущие в покрывале и всплывающие. Донни знает, что добьётся своего. Но сначала другое. Он снова поднимается, дотягивается до смартфона, включает камеру. Оглаживает Фрэнка пальцами вокруг растянутой и стягивающейся дыры между ягодиц. Видит, как в ней мерцают остатки лубриканта. Глубокий алый цвет слизистой Фрэнка жаркий и доступный. И он не уводит бёдра. Замер. Только быстро дышит.       Донни вкидывает новые горсти лубриканта, заскальзывает. Чувствует, как в животе рывком пружинно зреет возбуждение. То, что он делает с Фрэнком, заводит. Чертовски заводит. Донни снимает, как снова погружается во Фрэнка членом, часто и сильно заскальзывает. Смещает обзор на самого Фрэнка в течение нескольких секунд. Бросается к нему, ухватив за волосы на макушке, заставляет прижаться лицом к своему лицу.       — Продолжать, Фрэнк? Мне продолжать драть тебя рукой?       Фрэнк не раскрывает глаз, поэтому не видит, что в руке Донни активная камера.       — Да, — шелестяще шепчет Фрэнк и меняется в лице, как только Донни следует его «да».       Донни кусает и целует его губы, подбородок, скулу, пока Фрэнк задыхается, кричит и терзает покрывало скручивающими захватами, пытаясь пропустить в себя руку. Донни возвращается за Фрэнка, снова затягивая себя в созерцание роскошной картинки. Четыре пальца заскальзывают вместе с ладонью. Все пять — собранными до ограничивающего «Филипа Патека». Донни вынимает и снова погружает кисть, заворожённый потенциальными возможностями и новой сексуальной игрой. Он понимает, что сегодня большего не возьмёт, потому что, как совершено точно заметил, воскрешение не его область. Но позже… А если Фрэнк будет ещё сопротивляться перед сдачей…       Донни выключает камеру. Отбрасывает телефон. Выпускает Фрэнка. Движением руки переворачивает его лицом вверх. От разворота волосы Фрэнка обсыпают лицо, скрывая глаза. Донни смахивает их с лица. Понимает, что Фрэнк лишён сил. Поэтому, прежде чем взять его напоследок, долго и нежно целует, стискивая руками плечи, обласкивая его благодарным и вознаграждающим жестом.       Фрэнк думает, что у него не осталось ни сил, ни эмоций для ответа, но, едва всхлипнув на вдохе, отвечает.       — Как я люблю тебя, Фрэнк, — тихо говорит Донни, опускаясь в изнасилованное его любовью тело и целуя лицо.       Донни чувствует под губами соль. Увеличивает количество ласки и нежности в голосе, добиваясь, чтобы Фрэнк обвился руками вкруг его шеи и плеч. Донни не может себе отказать в ещё одном подтверждающем его право на Фрэнка жесте. Когда проливается в него, следом снова вгоняет пальцы. И вместе с тем как они тонут в его сперме и в глубине Фрэнка, сам Фрэнк томно втягивает воздух, откинувшись головой. И Донни успевает отследить ответное движение его бёдер на себя.       Спустя минут сорок, выкурив по две сигареты и не проронив ни слова, слышат внизу топот и детскую возню. Донни спускается с кровати, одевается, натягивает кеды и, напоследок внимательно и весело оглядев Фрэнка, выходит за дверь. Фрэнк продолжает лежать в душной, жаркой, с насыщенным их близостью воздухом комнате. Он до сих пор не справился с поразительной лёгкостью в теле, поэтому сжимает руки и голову ладонями, чтобы ощутить их материальность. О его заднице сказать нечего. Фрэнк понимает, чего Донни хочется. Он понимает, что ему этого тоже хочется. Всего того, что шептал ему Донни на ухо, пока Фрэнк метался под ним в судороге. Но Фрэнк не знает, как быть с ограничивающим его телом. Знает, что впустил бы Донни до предела, но боится, что предел не так отдалён, как обманывает его возбуждение. И сейчас Фрэнк не решается пошевелиться.       Спускается только к ужину, приняв душ и внимательно прислушиваясь к себе.       В столовой беготня и детский лепет. Рокот драгоценной миссис Шток. Спокойный и жёсткий голос Донни.       Фрэнк вдруг с удивление замечает, что пропускал прежде. Вероятно, что он ослеплён своим восприятием Робина Донни, но тот просто командует окружающими. Без крика, чётко, тихо и жёстко. И, похоже, не видят этого только Фрэнк и миссис Шток. Первый от любви и принятия, вторая от собственного авторитарного нутра.       По сути драгоценная миссис Шток давно стала членом семьи на Берриз-Лейн, 1192. У неё были собственный ключ от дома и комната для отдыха и ночёвок. Без предупреждающего звонка она никогда не приезжала, но никто бы не удивился, увидев её в доме.       Ни Донни, ни Фрэнк против внуков миссис Шток не возражали. В летние каникулы те жили у неё и частично на Берриз-Лейн, пока Джеми Сайнтс — их мать — танцевала на стойке в баре «The smells». Миссис Шток не давала спуску чужим детям, равно как и своим внукам. Лив и Джаред были воспитанными ребятами.       Вечером, когда разделались с гостями и уложили детей по кроватям, Донни с взъерошенными после душа волосами кинул поверх одеяла рядом с Фрэнком свой телефон. Фрэнк поднял его, дотронулся до треугольника в плеере. Что это за видео, понял сразу. Почувствовал, как запылало лицо. Коротко взглянул на Донни. Тот, сложив руки на груди, стоял над ним напротив и следил. Фрэнк опустил взгляд, стараясь сглотнуть как можно незаметнее.        Видео местами дрожало, но большую часть было статичным. И Фрэнк видел себя. Руку Донни в себе. Его член в себе. Слышал непрекращающиеся стоны, вспышки криков. Не только своих. Донни срывался и тоже стонал, иногда от усилия, иногда от удовольствия. Видел, как Донни хищно склонился. Видел своё неограничивающее «да». Видел полную торжества улыбку Донни. Снова себя, позволяющего проталкиваться рукой глубже. И себя в глубину.       Досмотрев, отшвырнул телефон по кровати.       — Тебе понравилось.       И это не вопрос. Потому что так и есть. Фрэнк чувствует, как тугой скручивающейся пружиной в животе дрожит возбуждение.       — Фрэнк, я доберусь до конца.       Фрэнк поднимает взгляд. Донни приближается, склоняется над:       — Даже если мне придётся дать тебе столько наркоты, что ты не придёшь в себя несколько дней кряду. Даже если передумаешь и заберёшь своё разрешение обратно. Я доберусь до конца. Я тебя изнасилую, если будет нужно.       Фрэнк видит глаза: абсолютно тёмные, здравомыслящие, совершенно небезумные, но от этого-то нехорошо накрывает. Донни в полном рассудке.       — Зачем тебе, Бобби? — говорит Фрэнк, бессознательно обсасывая нижнюю губу.       — Ты должен хотеть меня беспрекословно и всегда, — говорит Донни, склоняясь над Фрэнком ниже и не сводя взгляда, — потому что я хочу тебя так. Тебе понятны мои намерения?       — Да, — говорит Фрэнк, утопая в силе тёмного взгляда.       Донни делает движение глазами «в самом деле?». Фрэнк кивает. Улыбка искажает рот Донни, пока он укладывается рядом, потом крепко обнимает Фрэнка и мгновенно засыпает.