***
Что-то шло не так. Фрэнк потратил несколько часов, чтобы заподозрить и сопоставить, что именно. «Сука. Вот же блядство», — выматерился в сердцах. Донни уже неделю не прикасался к нему. Но не в сроках отсутствия секса как такового было дело, а в длительности отсутствия прикосновений. Сам Фрэнк его целовал и обнимал. Донни же просто принимал, но не проявлял инициативы. Фрэнк знал, что «Билдинг Донни корп.» занята поглощением «Гриис Титанз», что застраивала Салоники и остров Корфу. Николас Донни совершенно неожиданно вспомнил, что он генеральный директор, и предложил купить вместе с основным пакетом акций бывшую у него на виду строительную компанию. Процесс тянулся уже в течение месяца. В доме на Берриз-Лейн, 1192 даже несколько раз бывали Хёртс и Шмидт, коммерческий и административный директора, проводя с Донни время на террасе. Билл Хёртс эмоционально прогнозировал работу с заказчиками, попутно нелестно отзываясь об опаляющем греческом солнце, которое далеко перешибало калифорнийское. Клайв Шмидт больше отмалчивался, поскольку его волновали только вопросы безопасности и проверка новых сотрудников. Кел Уайт тоже приезжал. Донни как пару лет уговорил того занять должность строительного директора. Таким образом совершенно безболезненно заполучив и «Уайт Вудз», и самого Келвина под своё руководство. Так что некоторую отстранённость Донни Фрэнк списал на временную деловую загруженность. И в то же время это не было полноценным оправданием. «Билдинг Донни корп.» не в первый раз съедала более мелких строительных подрядчиков. Всё это не могло настолько отвлекать Донни от персоны Фрэнка. Отвлекать могло только одно. Упрямство. Чёртов гонор Робина Донни. Тот наказывал Фрэнка за строптивость. Наказывал своей сдержанностью и оценивающим взглядом. Фрэнк забыл о просьбе. Он легкомысленно пропустил мимо новый или же просто долго взраставший фетиш Донни. Тот не забыл. И загонял Фрэнка в угол. «Паскудство», — ещё раз выматерился Фрэнк. Вчера, пока он с младшим шатался по Малибу, Донни и Мина тоже развлекались на всю катушку. По возвращении домой Фрэнк-младший швырнул скейт чуть ли не в середину розового куста, намереваясь убраться в комнату, где смог бы глушить себя музыкой через наушники и пялиться в социальные сети. Поэтому Фрэнк ухватил его за шиворот и молча удержал на месте. «Ну ты чего, пап?!» Фрэнк двинул бровями, не утруждаясь с ответом. Младший закатил глаза: «Ладно, я понял». После чего аккуратно выволок доску из цветов и прислонил к стене рядом с дверью. «Великолепно. И ведь сам додумался», — сыронизировал Фрэнк. Младший фыркнул, невольно улыбаясь, и взлетел по лестнице. Фрэнк стащил рубашку, скинул кеды, оставаясь в майке и джинсах. Босиком прошёл в кухню. Раскрыл двери в сад. Закурил, достал из холодильника сырые колбаски. Пока занимался подготовкой к обеду, думал, что придётся постараться, чтобы не прикончить сына в тот изматывающий период, пока младший преодолеет пубертат, перебесится, возненавидит и простит его и Донни как родителей, найдёт себя и, если повезёт, не закрутит романа с травкой или химией. Норов младшего с самого детства был только держись. Перед Донни тот смирел. Перед самим Фрэнком отступал. Но Фрэнк соврал бы, если бы сказал, что ему легко давался контроль. Он помнил, что в его детстве всё покатилось под откос, когда слова старика Эшли стали разниться с поступками. Авторитет родителя, о котором так любит рассуждать каждый второй и поддерживать который могут лишь единицы, трещал у Лу Эшли по швам. Маленьким Фрэнк ни во что не ставил своего отца, а сам Фрэнк хотел, чтобы его сын относился к нему кардинально иначе. Если с Миной не возникало проблем, то младший работал как лакмусовая бумага не только для Фрэнка, но и для Донни. Мина была разумной девочкой. Младший был не менее разумным, но вспыльчивым и своенравным. Фрэнку часто, очень часто хотелось придушить сына, особенно когда тот принимался брыкаться и отстаивать свои права ровно с тем же выражением в золотистых глазах, что словно бы переселялось в них из глаз самого отца. Холодно и безапелляционно. И тогда Фрэнк начинал беситься. Его потребность поглощающего родительского контроля едва удерживалась на грани, сталкиваясь с мальчишеской безоговорочной потребностью в самостоятельности. «Не нравится?» — обычно интересовался Донни, если присутствовал при делёжке и отстаивании своих территорий между мужем и сыном. «Конечно не нравится», — подтверждал Фрэнк. «Можешь представить, как я хочу подавить тебя, когда ты мне противишься?» — казалось, весёлому любопытству Донни не будет конца. «При чём тут я? Сравнение неуместно». «Ещё как уместно. Эти ваши ледяные глаза семейки Эшли, — я всё о них знаю. Я каждый божий день смотрю в них, Фрэнк. И я каждый день сражаюсь с собою». «Это не так». «Фрэнк твой сын». «Ты знаешь, что приходится держать его в строгости не просто так». «Да, я знаю». «Тебе не хочется его придушить, Бобби?» — раздражённо требовал ответа Фрэнк. «Ещё раз, он твой сын. Для меня это смягчающее обстоятельство». «Смягчающее насколько?» «Смягчающее всё». «С тобою Фрэнк другой», — садился на конька Фрэнк. «Ты обуздываешь в нём себя. Прекрати. Несвобода никому не нравится. Нашему сыну тоже». Фрэнк успел выкурить две сигареты, пока вернулись Донни и Мина. Дочь обвилась вокруг пояса Фрэнка руками, поцеловала под лопатку и сказала: «Ты бы знал, папа, сколько папа купил мне косметики. Придётся часть подарить Лив Сайнтс, когда драгоценная миссис Шток привезёт её к нам». «В самом деле, детка?» — Фрэнк отставил дуршлаг со стекающей с помидоров водой и обернулся. «Прорва блеска для губ и хайлайтеров», — счастливо улыбнулась Мина, не выпуская Фрэнка. Фрэнк поднял глаза, встречаясь взглядом с Донни, чьё великодушие сразило Мину в самое сердце. И, похоже, на очереди было сердце Оливии Сайнтс. А там, уже не в первый раз, сердце драгоценной миссис Шток. Донни стоял, прислонившись плечом к дверному косяку и зацепившись правой лодыжкой за левую, и в упор смотрел на Фрэнка. «Что же, Мина, думаю, Лив будет очень рада твоей щедрости. И щедрости папаши Донни», — мстительно и сахарно сказал Фрэнк. Донни искусал губу и ушёл переодеться. Да, всё сходилось: он загонял Фрэнка в угол.***
Донни не прогнозировал крайних сроков, по истечении которых Фрэнк Эшли пойдёт на мировую, выполнив его просьбу. И не то чтобы сам Донни мог ждать бесконечно. Нет, конечно. Но проверить, как долго тот будет сопротивляться в паутине, такое Робин Донни мог себе позволить. В желании увидеть Фрэнка с косметикой на лице не было жизненной необходимости. Пожалуй, Донни мог бы отказаться от него ради спокойствия Фрэнка. Но категоричный отказ здорово его подстегнул, заведя. Донни мог припомнить десятки «нет» от Фрэнка Эшли, которые по истечении времени при должных поглаживаниях и трёпке перекидывались в громкие и многократные «да». И те желания были гораздо грязнее и травматичнее, нежели тушь на ресницах. Фрэнк сделает, что хотел от него Донни. А сам Донни знал и то, что ему Фрэнк всегда сдавался, потому что Донни умел благодарить за движения навстречу. Он улыбнулся, вспомнив, что Фрэнк называет «благодарностями». Если бы по иронии природы (а Донни совершенно искренне расценивал иную вероятность своей идентификации как иронию) он предпочитал женщин, то всё свелось бы к банальности. Нечто вроде банковской ячейки, куда его жена помещала бы все те украшения, что дарил бы и покупал для неё Донни, потому что просто шкатулок в спальне не хватило бы. Но Фрэнк не был женщиной, как недавно он сам заметил. И Донни любил его, а не отвлечённое понятие о гипотетической жене. Броши и колье с Фрэнком не проходили. Конечно розы от Пьяже в качестве серёжки или часы от него же, индивидуальные наборные браслеты из розового золота, зашнурованные так, как предпочитал Фрэнк, от Картье у того были. Но слишком тут не разойтись. К тому же Фрэнку для полноты жизненных и эмоциональных ощущений требовались не дорогие украшения, что он носил скорее для удовлетворения Донни. Фрэнк до одури любил другое. Поэтому Донни и загонял его в угол, используя единственно действенный рычаг: перекрытую взаимность. Проехавшись с Миной по девичьей мекке и купив той одной декоративной косметики как для троих, Донни преследовал не только доставить радость дочери, но и озвучить грубый намёк Фрэнку. Донни не задумывался об этичности своего поступка. Выглядело ли это так, что он использовал дочь для манипуляций? Даже если и выглядело, Донни не заострял на этом внимания. Мину он хотел порадовать и провести с нею время, а Фрэнка заставить. В любом случае Донни получал удовольствие. Мина была его любимой девочкой. И с нею он мог со спокойной совестью шататься по ювелирным. Дочь полностью разделяла его оптимизм в этом отношении, даже если они выбирали мужские запонки в «Йозу», не говоря о колечках от Тиффани. А Фрэнк был его любимым мужем. С ним Донни делился по-другому.***
«Попытаться всё равно стоило», — раздражённо думал Фрэнк, лёжа в темноте спальни и скусывая губы. Донни лежал рядом. И было похоже, что уже заснул. Фрэнк разочарованно двинул глазами. Чуть раньше, выйдя из душа, наскоро вытерся и оставил влажное полотенце на держателе для сушки. Натянул боксеры с низкой посадкой, вернул в ухо серьгу. Вышел в спальню. Игнорируя интимную отстранённость Донни и откинув угол одеяла со своей половины кровати, забрался под него. Тут же сдвинулся под бок сидящему с планшетом Донни, обвился вкруг его талии руками, к шее прижался лицом. Как же было хорошо. Запах Донни был таким привычным и постоянным, но от этого не становился менее обыденным и волнующим. Запах Донни был гарантированным обещанием наслаждения. Фрэнк едва слышно простонал, отираясь всем телом и сильнее сжимая руки. Донни прекратил заниматься почтой сразу же, как только увидел Фрэнка вышедшим из ванной в весьма символичных трусах. Ему пришлось сглотнуть слюну загодя, до того, как Фрэнк прижался всем горячим телом сбоку. Планшет Донни отложил одновременно с тихим стоном Фрэнка. С досадой заметил, насколько торопливым было его движение, продиктованное нежеланием того, чтобы Фрэнк успел спустить руку и обнаружил голодную эрекцию. Ухватил Фрэнка за запястье, через силу оторвал от себя, сдвинулся, отклоняясь. Фрэнк смотрел зло и раздражённо. — Я не вижу на твоём лице косметики, малыш. — Сука, какой ты мерзкий. — Ровно настолько, насколько тебе нравится. — Отпусти меня, — Фрэнк предпринял попытку отнять руку. Но Донни держал крепко, даже встряхнул для наглядности. — Потерпишь. Скажи, когда займёмся тем, что нравится именно мне, Фрэнк? «Блядский боже», — подумал Фрэнк. Потому что Донни удерживал его руку так цепко и до синяков, как обычно это происходило во время секса. Действительно так, как нравилось Фрэнку. Фрэнк всё же выдернул её, правой, собранной в кулак, двинув Донни в плечо. Тот, выпуская Фрэнка, сморщился от ощутимой боли. Несколько секунд смотрели друг на друга с бешенством. Потом Фрэнк вытянулся на спине, протянул руку, погасил свет со своей стороны кровати. Донни переждал все порывы, вернулся к планшету. Закончил с письмами. Тоже погасил свет.***
Донни считал, что со всем разобрался в отношении «Гриис Титанз», которая прекратила существование под собственным именем, став одним из филиалов «Билдинг Донни корп.». Более того, он считал, что уж тем более нет необходимости в присутствии в Калифорнии Алекзандра Персакиса, который и продал ему «Гриис Титанз», поскольку все текущие вопросы тот мог решать непосредственно с Ником. Разве что брат снова впал в пляжное безумство, бросив кормило компании на Донни, а близнецов на Пенни? Но Пенни ничего такого не сообщала, кроме как «привет», «как дела?» и «приезжайте уже и в конце концов». Келвин Уайт ждал Донни перекусить через час. Срочного ничего не предвиделось. Разве что холодная война дома. Утром Фрэнк почти ударил его взглядом на прощание, пока Мина и младший устраивались с ремнями безопасности на заднем сиденье. Но так это вечером… Донни дёрнул кожей на переносице и всерьёз задумался о небольших каникулах в Салониках с детьми и Фрэнком. Семейная тусовка с Ником, Пенни и почти что новорождёнными близнецами. Отослал Пенни сообщение, что обсудит с Фрэнком приглашение. Пенни прислала вздёрнутый вверх большой палец. Вирджиния Баббл открыла двери и произнесла: — Мистер Донни, пришли мистер Скотт и мистер Персакис. Донни удивился взглядом. — Полагаю, ничего стоящего. Но мистер Персакис, как обычно за ним водится, очень эмоционален. Донни знал, что Вирджиния относила эмоциональность к собранию библейских смертных грехов. Улыбнулся ей и кивнул. Лукас Скотт пережил давний инцидент и очевидно вычеркнул Фрэнка из списка кандидатур на романтические притязания. Он по-прежнему оказывал услуги юридического обеспечения конторы Донни. Качественно и надёжно. Больше Донни ничего не трогало. А вот что шумный и громкий Персакис привёл с собою Лукаса или Лукас привёл того, наводило на размышления. Алекзандр Персакис вошёл с улыбкой, демонстрируя зубы и открытость. Донни не понравилось, потому что такой вид демонстрации был его прерогативой. — Привет, Лукас. — Привет, Донни, — Лукас протянул руку. — Привет, мистер Донни, — Персакис ощутимо сжал Донни ладонь. Донни покровительственно улыбнулся: — Мистер Персакис, чем обязан? — В сущности ничем. Не беспокойтесь. Просто решил отвлечься и знакомлюсь с городом, — Персакис продолжал улыбаться, оглядываясь. Донни мельком просмотрел Лукаса. Тот так же мельком пожал плечами, недоумевая. — Весь Даунтаун как на ладони, — восхитился Персакис, подходя к стеклянной стене кабинета и охватывая панораму бизнес-центра взглядом. Донни оценил рост, стать и расслабленную стойку, которые делали Персакиса очевидно привлекательным. Равно как и тёмные глаза, с трудом сдерживаемая щетина, даже после бритья проступавшая сквозь кожу, и вьющиеся волосы, коротко состриженные в модельную причёску. Персакис отдавал Донни. И это бросалось в глаза. Лукас Скотт, раскинувшись на диване, переводил взгляд с одного на другого, приходя к тому же выводу. — Просто осматриваюсь, чтобы решить, чем именно заняться после продажи компании, — развернулся Персакис. — В Салониках не очень спокойно. Лидия нервничает из-за перемен и скорого рождения нашего сына. Пока не нахожу в себе сил мириться с женою. Она считает, что я мог бы взять за пакет акций «Гриис Титанз» большую сумму, нежели вы предложили. Лукас оторвался от монитора смартфона, посмотрел на Персакиса: — Не могли, Алекзандр. «Гриис Титанз» еле держалась на плаву. Вы испортили статью прибылей неумеренными тратами на наркотики и развлечения и, фактически, сами пустили всё ко дну. Промедли вы немного с продажей, Донни взял бы ваши акции за сотню евро — штука. Полагаю, миссис Персакис знает о сложившейся ситуации в её истинном свете? Персакис скусал губы и снова улыбнулся: — О’кей, Лукас. Она не в курсе. Мне бы не хотелось волновать Лидию сейчас. Донни расслабленно присел на край стола, опустив руки в карманы. Схожесть между ним и Персакисом была бы пугающей, если бы не отличное материальное положение, которое у него только возрастало, минуя экономические кризисы в стране, а у Персакиса стремилось к нулю. И да, Робин Донни любил наркотики, но не настолько, чтобы пойти по миру на поводу у дури. Он и Фрэнк выжимали из них всё, что могли выжать на пару, но и без тех вполне себе комфортно существовали в жизни. — Это ваша семья? — Персакис зашёл за стол Донни и взял в руки фото с Фрэнком и детьми, где Мина висела у того на шее, а младший сидел в руках, нацепив на короткий детский носик отзеркаливающие «рейбены» Донни. Донни пришлось встать, развернуться и ответить: — Да, это мои муж и дети. — Вы снимали? — Я. Поставьте фото обратно. Вы взяли его с моего стола. Персакис удивлённо поднял взгляд, не сразу соображая, что его только что сдвинули, наплевав на этикетные расшаркивания. — Простите, — поднял ладони, возвратив фото на место. — Это слишком с моей стороны. Привык к соотечественникам. Мы, греки, более открыты в отношении личных границ. — Американцы тоже. — Кроме мистера Донни в отношении его личных границ, Алекзандр, — объяснил Лукас, улыбаясь со вздохом. — Благодарю, Лукас, — совершенно искренне отозвался Донни, принимая поглаживание по шерсти. — Окажите любезность, познакомьте с Лос-Анджелесом, — забыв об инциденте, обратился к обоим Персакис. — Почему бы и нет, — сказал Лукас, но посмотрел на Донни. — При свете дня или ночной? — И тот и другой, — воодушевился Персакис. Донни не успел ничего ответить, потому что дверь в кабинет снова открылась и появился Фрэнк. Донни почувствовал, как огонь толкнулся изнутри и разлился, заливая жаром всё тело, вплоть до кончиков пальцев.***
Что своим появлением в кабинете Донни Фрэнк достиг впечатления, было однозначным. Но то, каким было это впечатление, било, пожалуй, все рекорды, которые Фрэнк мог припомнить. Он видел, как, повернувшись к нему с дивана, замер, ошалев, Лукас Скотт. Видел, как незнакомый высокий и темноволосый человек пялится на него во все глаза. И видел, как Донни потерял дар речи, обрабатывая полученную информацию о внешности Фрэнка. На Фрэнке были белая тонкая рубашка и мелкой вязки серый жилет. Чёрный галстук слабо стягивал распахнутый на две пуговицы воротник, ничуть не удерживая тот в границах. Края рубашки выступали из-под жилета. Никто не думал скрывать те под ремнём в строгих брюках со стрелками. Чёрный пиджак не взят на пуговицы. И туфли от Берлутти. Донни помнил, как Фрэнк фыркнул, услышав об обуви стоимостью минимум в пару тысяч, потому что они до сих пор спорили о необходимости дорогих вещей в гардеробе Фрэнка. Когда Донни заводился и напоминал, что Фрэнк больше не мальчик из Малибу на доставке, а, блядь, женат на миллионере, тогда Фрэнк просто отсылал его в пекло. Или нахуй. По настроению. Так вот, пошитые на заказ «берлутти» Фрэнк игнорировал. Ровно до сегодня. Но туфли просто померкли перед самим Фрэнком Эшли. Фрэнк основательно оброс с головы, волосы в продуманном беспорядке стремились в разных направлениях. И Фрэнк не брился со вчерашнего утра. Но это было нормальным для него. А вот чего Донни не предполагал в таком контексте, так это глаз Фрэнка. Абсолютно вышибающие дух, изумительной красоты и неповторимые в блядском эффекте. В антрацитовой тени по верхним и нижним векам, со скрытым золотом ресниц под чёрной тушью. И с перламутровыми бликами ровно там, где это было нужным. От контраста золотисто-зелёный цвет радужки Фрэнка словно проливался через черноту, но не до конца. В общем, совершенно однозначное заявление о своей пидорастичной склочной и расхристанной натуре для Робина Донни — вот чем был сегодня Фрэнк Эшли. — Привет, Скотт, — сказал Фрэнк, минуя онемевшего Лукаса, — давно тебя не видел. — Привет, Фрэнк, — прошептал Лукас, не вставая. — Привет, Бобби, — сказал Фрэнк, останавливаясь от Донни близко, так, чтобы касаться того грудью и животом. — Привет, — ответил Донни и вдруг так открыто улыбнулся, что это могло сойти за новый солнечный восход. — Прочитал пару лекций и решил, что ты сможешь сходить со мною на ланч, — пожал Фрэнк плечом. — Ты читал лекции студентам, — медленно подтвердил свои самые страшные догадки Донни, чуть вздёргивая подбородок, но улыбки не снял. — Угу, — точно так же отзеркалил Фрэнк. — Так что с ланчем? — Конечно, — кивнул Донни, — только откажу Уайту. — Давай возьмём его с собою, — великодушно предложил Фрэнк, не отводя взгляда. — О, не стоит, малыш, — не отвёл и своего Донни. Лукас закашлялся, напоминая о присутствующих. И Донни, и Фрэнк обернулись. Донни увидел совершенно потрясённого Персакиса и смущённого Лукаса. — Фрэнк, прости, не представил тебе Алекзандра Персакиса, — Донни наконец-то вынул руку из кармана и жестом указал на грека. — Привет, я Фрэнк, — улыбнулся, протягивая руку, Фрэнк. Персакис пожал, выдавив: — Рад познакомиться. Очень рад. Фрэнк не знал, что ровно с того момента, как он заступил через порог в кабинет Донни и как Персакис увидел его раскрашенные по настоянию того же Донни глаза менады, тот впал в неподконтрольное тяжёлое чувство влюблённости к Фрэнку Эшли. Но Алекзандр Персакис ещё этого не понял. И даже сам Робин Донни пропустил вспышку, очарованный преображением Фрэнка. Всё и за всех понял Лукас Скотт, которому было на что опираться в своём понимании. Печальный опыт с Фрэнком в прошлом продиктовал Лукасу предупредить Персакиса об опасности притязаний на мужа Робина Донни. Причём тут же, как только они окажутся за дверью кабинета. Прямо в приёмной мисс Баббл. — Пожалуй, мы пойдём, если у мистера Персакиса больше нет вопросов, — поднялся с дивана Лукас, даже не додумав мысль о том, что, возможно, сейчас будет на этом диване происходить. — Нет, никаких вопросов, — встрепенулся Персакис. — Ещё раз: рад был познакомиться. Надеюсь, увидимся в ночном Элэй. — Увидимся, — пообещал Донни, уже начиная подтаскивать Фрэнка за талию. И едва дождавшись, когда за вышедшими плотно затворится дверь, Донни поцеловал: глубоко, настойчиво, принимая отдачу в виде стона и отдавая то же самое. Прошептал, прижимаясь лбом ко лбу Фрэнка: — Вот видишь, как хорошо. — О да, вижу, — отозвался Фрэнк, снова целуя, на этот раз ухватывая Донни за лацканы пиджака и подтягивая к себе. Донни развернул, не отрываясь ото рта в поцелуе, Фрэнка к столу спиною, толкнул, усадил, раскрывая в стороны его колени, зашёл между: — Ты что, в самом деле читал лекции с такими глазами? — Да, — Фрэнк улыбнулся, облизнувшись. — Блядь, малыш. Как ты объяснил всё это? — Сказал, что проиграл в споре мужу. Донни подтянул его ближе так, что мог тереться вставшим членом о промежность и о такой же вставший под брюками и бельём член Фрэнка. — Всё очень хорошо для новичка с этими твоими глазами, — заподозрил неладное Донни. — Мина. Это её косметика и её школа. — Ты втянул в это нашу дочь? — Ты втянул в это нашу дочь. Я только попросил её показать мне — как, — Фрэнк сглотнул и накрыл ладонью член Донни, чем вызвал у того громкий вздох. — Ты давно согласился, да? — спросил Донни, пробираясь пальцами под полы рубашки Фрэнка и растаскивая на том ремень. — Скажем так, что да. Мать твою, Бобби, запри дверь. — Никто не войдёт. — Запри дверь, — Фрэнк стиснул его коленями, подняв те вверх по ногам Донни. — Я клянусь тебе, Вирджиния никого не впустит. Я предупреждал её. — Когда? Когда ты успел? — Фрэнк извернулся под руками Донни, откидываясь. Оперся ладонями в стол, приподнимая бёдра, чтобы дать освободить себя от одежды. — Ещё прежде, когда понял, чем заканчиваются твои посещения. Фрэнк сделал глазами «что за пошлость». Донни зарычал от этого движения, реагируя на макияж и выразительность глаз Фрэнка. Сорвал с него туфли и окончательно оголил ноги. — Знаешь, малышка Лив Сайнтс не получит излишков косметички Мины. Оставлю себе, раз такие дела? — спросил Фрэнк. Донни не ответил, потому что не мог. Он опустился на колени, подстраиваясь под бёдра Фрэнка. Тот застонал, когда почувствовал язык и пальцы, вскальзывающие между своих ягодиц. Донни вылизывал его и растягивал, выверенно и недвусмысленно. «Даже если мисс Баббл не справится…» Фрэнк не додумал, потому что Донни поднялся и проник в него так плавно и аккуратно, что Фрэнка опрокинуло на стол. — Нет-нет-нет, — запретил Донни, — вернись и смотри на меня. Когда Донни просил Фрэнка о раскрашенных глазах, он понятия не имел, что эффект будет таким смертоносным. И было бы удобнее перегнуть Фрэнка через диван или уложить лицом в стол, но Донни не нашёл в себе сил для этого сегодня. Не нашёл в себе сил оторваться от его лица. — Оставь косметику, — ответил наконец. Дотянулся до лица Фрэнка, снова поцеловал, чувствуя, как тот трётся под ним плотнее, охватывая коленями. Донни усилился, одновременно находя ладонью и охватывая мокрый от желания и легко скользящий член Фрэнка между своим и его животом. — Да, — простонал Фрэнк в рот Донни. — Да. Быстрее. Донни выпустил его из объятия, выпрямился, продолжая сдрачивать. Фрэнк охватил его коленями, сцепив ноги в щиколотках за спиною. И, улыбнувшись и вцепившись крепко, разрешающе взялся ладонями за край стола. Донни сорвался. Он грубо, резко и так глубоко толкнулся, что Фрэнк беззвучно захлебнулся воздухом, хватая ртом вдохи. Но Донни знал его и не остановился. Жадная, голодная, восхищённая ярость вела его в глубину Фрэнка. Молчаливая и безжалостная. Встречающаяся с точно такими же отдачей и принятием. Фрэнк стискивался и подавался ему, не обронив ни звука, кроме быстрого срывающегося дыхания. Изо всех сил держась ладонями за край стола, Фрэнк только этим не давал возить себя по тому, а напор Донни был словно шторм. Донни видел, что выбил из глаз Фрэнка слёзы и те оставили за собою тёмные сырые дорожки, прочертив по вискам к светлым волосам. А вслед за слезами Фрэнк кончил в дрочащей руке. Потом был анальный оргазм без снижения скорости, после которого Донни больше не позволил себе, догоняя Фрэнка, сдерживаться.