***
— Можешь предположить, кто нам встретился сегодня на пляже? — спрашивает Фрэнк, выходя из душа с обёрнутым вкруг бёдер полотенцем. Донни привычно и коротко смотрит в ответ на вопрос, заканчивает с отправкой сообщения и только тогда произносит: — Персакис. Фрэнк счастливо улыбается, не вдаваясь в подробности, как Донни догадался или узнал о предполагаемой Фрэнком персоне. — С младенцем и женой. — И как он? — Как и прежде. Ничего не поменялось, — Фрэнк вытягивается на кровати, раскинувшись. Дневное немилосердное солнце, рассеивающее загар даже под навесами и крышами открытых террас, утомило его. — Попытался облапать, совершенно игнорируя миссис Персакис под боком, твоего брата и детей. Донни слушает его, повернувшись с края кровати вполоборота. И на живом лице его Фрэнк может видеть одну из любимейших им гамму чувств: изумление, раздражение и веселье. Да, теперь уже веселье. Чем они дольше вместе и старше, тем больше обоих скорее развлекают подобные ухажёры. Подобные Алекзандру Персакису. В давний визит того в Лос-Анджелес Лукас Скотт всё же познакомил Персакиса с ночной тусовкой Вениса. Донни и Фрэнк к ним тогда присоединились. И если, отвлечённый возбуждающим видом Фрэнка, Донни не заметил реакции Персакиса при первой его встрече с Фрэнком в своём кабинете в «Билдинг Донни корп.», то уж в купленном приватном боксе в «Baby’s» точно разглядел. Потому что Алекзандр Персакис не имел тормозов. Донни не сказал бы с полной уверенностью, как бы он себя вёл на месте грека, понравься ему Фрэнк, уже будучи занятый кем-то. И пытался бы он Фрэнка отбить, игнорируя правила приличия и элементарные инстинкты. Скорее всего, раз речь шла о Фрэнке, пытался бы. Вот только несколько иначе. Не в привычках Робина Донни было прижиматься и шептать на ухо, складывая руки на понравившиеся коленки. Всё, что он считал нужным сделать, — так это посмотреть. Пройтись взглядом, задержавшись и оценивая там, где требовалось. Дальнейшее делал тот, кого Донни осматривал. А именно: подходил, соглашался и давал. Персакис выдал себя с потрохами, как только вошёл в vip-бокс и увидел Фрэнка. Один единственный раз его тёмный и блестящий от кокаина взгляд насторожённо метнулся к Донни, словно ступая на незнакомую территорию, проверяя, пройдёт ли? И хотя взгляд Донни вполне очевидно заверил, что под заросшей травой, осокой и стлаником поверхностью не твёрдая почва, а гать, по которой не стоит не то чтобы идти, а даже пробовать прикасаться ногой, Персакис пошёл. Фрэнк полулежал, чуть сползая и разведя длинные ноги, откинувшись на грудь и плечо Донни головой и лопатками. Пальцами правой руки рассеяно гладил обнимающий его локоть. И сегодня лицо Фрэнка было чисто, только волосы засыпали лоб и часть скулы. Оба курили одну сигарету на двоих. Провокационная и расслабленная поза Фрэнка выхлестнула Персакиса сходу, заставив, прервавшись, замереть на приветствии. Заставила метнуться взглядом к лицу Донни. И заставила вспомнить, что говорил ему Скотт, когда они вышли от Донни и миновали полосу препятствий от мисс Баббл в зоне ресепшена. А Лукас Скотт был весьма убедителен, когда сказал своё «никогда не трогай Фрэнка Эшли» и «Донни до него больной». В тот момент Алекзандр допустил, что Скотт вполне обоснованно прав. В конце концов Фрэнк и Донни двое женатых людей, с детьми и в долгом браке. И у самого Алекзандра тоже семья. Семья, которая никогда не мешала ему брать от жизни всё, будь это хорошенькая мордашка или попка. А у мальчика или у девочки — это формальные детали. То, что Донни не будет рад вниманию к мужу со стороны мужика, чью компанию съел, это Алекзандр понимал. Но ведь дело и не в одном Робине Донни. Ведь ещё есть Фрэнк… Лукас сочувственно улыбнулся на такое этическое виляние и ограничился коротким и конкретным «забудь». И вот теперь это «забудь», полузасыпанное светлыми волосами, полулежало перед ним в джинсах и чёрной узкой майке, сияя серьгой и шнурками с розовым золотом, и отвечало на «привет» взмахом ладони. «Охота пуще неволи», — как сказала бы детская няня миссис Шток. Но Алекзандр не был знаком с драгоценной миссис Шток. Жаждал он только более близкого знакомства с Фрэнком Эшли. И наплевать ему было на предупреждение Лукаса Скотта, на предупреждение взгляда Робина Донни и равнодушную, пока что, любезность самого Фрэнка. Алекзандр не вчера родился и знал, что тоже кое-чего стоит. Свет никогда не сходился клином на ком-то одном. Лукас Скотт подтолкнул его со спины глубже в vip-бокс, одновременно занося два стакана с выпивкой. — Привет, парни, — плюхнулся в диван, после того как отдал один скотч Персакису. — Давно здесь? — Минут с тридцать, — лениво ответил Донни, поджимая Фрэнка постоянным движением и приотпуская. Лукас кивнул. Этого времени вполне хватало для того, чтобы включились таблетки и пару раз включился порошок. — Здесь Стеффи Грасс со своим Мясным Королём. И, если я верно опознал, где-то Уайтов рыжий… — Лукас, пытаясь вспомнить имя, сделал рукою ищущий жест. — Его зовут Мак О’Нил, — бросил Фрэнк, чуть ровнее усаживаясь и сильно отираясь при этом о Донни. Донни снова поджал его, в свою очередь сильнее вдавливая пальцы. — Как дела, мистер Персакис? Огляделись в Элэй? — Донни протянул руку. — Сегодня только в Голливуде, — ответил на рукопожатие. — А вы надолго? — спросил Фрэнк, смотря прямо, но без глубокого интереса. — Я хотел бы. В идеале вернулся бы в Салоники уже после рождения сына. — Поздравляю с сыном, — улыбнулся Фрэнк, потянувшись за новой сигаретой. Донни поднёс к её кончику зажигалку. Фрэнк, пока прикуривал, посмотрел на Алекзандра, опустив ресницы. Зелёная радужка его глаз скрылась под зрачками. Алекзандру это понравилось. Да будь она благословенна господом, вся эта наркота. — Пить будете? — спросил Алекзандр, устраиваясь удобнее и так, чтобы коленом касаться колена Фрэнка. По глазам Донни нельзя было сказать с уверенностью, под кайфом тот или же нет. Темнота его глаз была двусмысленной. Зато рука, двигающаяся по-хозяйски уверенно и любяще на животе Фрэнка, выдавала с головой. Донни, казалось, вполне сносно пропустил предпринятый Персакисом ход, среагировав только терпеливой констатацией факта. Фрэнк запрокинул голову, чуть к Донни повернувшись, и что-то тихо сказал на ухо. Алекзандр засмотрелся на золотистую кожу шеи Фрэнка и на его ключицы. Донни выслушал, улыбнулся, быстро посмотрел на Персакиса, пока Фрэнк продолжал шептать на ухо и тереться в шее. Правая рука Фрэнка поднялась, цепляясь ладонью за плечо Донни, скользя, сжимая и лаская. Алекзандр продолжал пялиться, пока вдруг не осознал, что уже оба, странно и не отрываясь, смотрят на него. — Шампанское? — спросил Донни. — Или что покрепче? — Покрепче. Я и Лукас будем скотч, — согласился Алекзандр. Лукас одобрил. Лукас бы что угодно сегодня одобрил, потому что, если он правильно видел, Персакис послал к чертям его предупреждение насчёт Робина Донни и перспектив приволокнуться за его мужем. Поэтому многое было за то, что Лукас насладится качественным мордобоем. И наблюдать — гораздо приятнее, чем в том участвовать. Донни протянулся через Фрэнка и нажал кнопку вызова официанта. «Baby’s» был всё тем же «Гоморрой». Только сменившим концепцию и название по традиции ночных клубов, которые боролись за приливы свежей крови и контент. Даже руководство оставалось прежним. Вот только Энди Коппер, прежде ошивавшийся на контроле при входе и всегда получавший от Фрэнка и Донни щедрые чаевые, волею судьбы добрался до положения совладельца клуба. И был по-прежнему рад видеть обоих, от чаевых уже отказываясь и обещая в подарок шампанского на всю ночь. Он грозился зайти в vip-бокс к Донни позже ночью, чтобы узнать, всё ли в порядке. Пока же появилась только официантка, чтобы принять заказ. А следом за тою — Стефания Грасс со словами: — Слушайте, можно я переведу у вас дух? — Привет. Присаживайся, — Фрэнк выпрямился, положив руку на сиденье рядом с собою. — Привет, Лукас. Привет, Робин, — Стефания втиснулась между Фрэнком и Персакисом. — Ух, Фил меня одолел. Хочу перекинуться парой слов с нормальными наркоманами, а не слушать про мраморные говяжьи вырезки. Стефания стащила сигарету из упаковки. Донни дежурно помог ей прикурить. — Привет, вы кто? — бесцеремонно заметила новое лицо Стефания. — О, меня зовут Алекзандр Персакис. — Грек? — Да, — улыбнулся. — А я Стефания Грасс. Репортёр. У меня колонка в «Лос-Анджелесе». И я старый друг Фрэнка. У вас дела с Донни? — Уже улаженные. Стефания медленно кивнула, держа сигарету вниз и наотлёт. Принесли бутылку «Голд лейбла» и два стакана. — Прости, Стэффи, тебя я не учитывал, — признался Фрэнк. — Пустяки. Это не самое грандиозное разочарование сегодняшнего дня, — отмахнулась та, движением головы скидывая с плеча локон в долговременной укладке. Донни открыл бутылку и разлил выпивку в стаканы. Алекзандр хотел, чтобы мисс Грасс убралась и он бы снова мог чувствовать колено Фрэнка, а не её. Но та продолжала курить и с Фрэнком болтать. Алекзандру повезло, потому что Мясной Король Фил Надсон, втискиваясь в vip-бокс и добродушно гудя, нашёл свою королеву: — Стеффи, я потерял тебя. — Господи, Фил, так и планировалось, — сыронизировала Стефания, поднимаясь и наступая, вытолкнула жениха вон, на пороге обернувшись и помахав. Фрэнк, Донни и Лукас ей ответили. — Ты платишь Грасс, Донни? — спросил Лукас, опрокидывая в рот остатки скотча, ещё того, что приносил с собою. — Зачем бы? Ей нечего мне продавать, — улыбнулся Донни. — Мисс Грасс треплет в своих статейках кого ни попадя, стоит тем зазеваться. Каждого, кроме тебя. — Ты про себя и свою несовершеннолетнюю подружку из Малибу? — Донни опустил руку в задний карман брюк, от чего ему пришлось сдвинуть телом Фрэнка. — Ей семнадцать. — Ну точно. Возраст согласия, Лукас, это всё решает, когда мужику под сорок, — сладко улыбнулся Фрэнк, технично смещаясь от толчка и тут же возвращаясь на прежние позиции, когда Донни руку убрал. — Заткнись, Эшли. Вы сами чёртовы извращенцы, — беззлобно отбился Лукас, протягивая Персакису стакан за новой выпивкой. — Будь добр, ты сидишь ближе. Алекзандр поднялся, дошёл до стола и, разливая скотч, смотрел, как Донни положил в рот Фрэнка вынутую из кармана маленькую белую таблеткуа. Фрэнк принялся послушно разжёвывать, а следом, забрав стакан из руки Алекзандра, запил. Алекзандр не отрывал от него глаз, думая о совершенно не подходящих вещах, о которых думать в связи с чужим мужем — неприемлемо. Да и думать так о человеке, которого видишь второй раз в жизни — неприемлемо. Но вид раскованного и вместе с тем отстранённого Фрэнка не оставлял ему большого количества вариантов для мыслей иной этимологии, кроме как тех, как бы он зажал Фрэнка Эшли в тёмном шумном углу, среди безразличной и объебошенной толпы. Зажал бы, тиснув лицом к стене и… Алекзандр сообразил, что Донни смотрит снизу, не спеша разжёвывая свою таблетку и вероятно читая его как книгу. И та барская самоуверенная насмешка, которой был полон взгляд Робина Донни, словно толкнула в лицо. — Нравится? — спросил Донни, целуя Фрэнка в светлый затылок. — У нас нравится? — Очень, — кивнул Алекзандр. — Люди гостеприимные и интересные. Встреча с некоторыми так тянет на знакомство года. Алекзандр смотрел на Донни сверху, пользуясь преимуществом, но тот не принимал в расчёт подобного давления. «Ещё бы, — решил про себя Алекзандр. — Высокомерный ублюдок лапает свою сучку». И сучке это нравилось. — Надеюсь, вы не о клубных знакомствах, — мягко напомнил Донни. — Здешние знакомства малого стоят. — Отчего же? — Алекзандр вернулся на диван. — Вы и Фрэнк разве не так познакомились? Фрэнк неожиданно рассмеялся, потягиваясь, и, наконец-то отстраняясь от Донни, уселся прямо: — Нет, мистер Персакис, не здесь. Всё гораздо хуже. — Зовите меня Алекзандром. Фрэнк скусал губу и хлопнул его ладонью по затянутому в брюки от Бриони колену: — О’кей, Алекзандр. В подобные помойки я не ходил. Но, тем не менее, я был очень плохим. Фрэнк легко поднялся, выпил свой скотч и направился к выходу. Алекзандр не смотрел ему вслед. Он хотел кое-что понять или прояснить на крайний случай. Отследил выражение лица, с которым проводил мужа Робин Донни: абсолютное восхищение и контролируемый голод. Деловая этика рекомендует называть процесс поглощения одной компанией другой — слиянием. Но это не так. Николас Донни загнал Алекзандра в угол. Жизнерадостный сукин сын прознал о плачевном положении «Гриис Титанз». Что информацию слили — это было ясным. И Алекзандра разозлило не это. Выбесило его то, как Ник Донни коротко обрисовал положение дел: потраченные на наркотики и шлюх средства из бюджета, останавливающееся на открытых объектах строительство, уже замороженные стройки, отсутствие инвестиций и дефицит потенциальных, иски за неустойку. Но хуже всего было, что Николас Донни спросил: «Как там миссис Персакис? У Лидии всё хорошо?» Дело в том, что Алекзандр не вводил жену в курс текущих дел. По многим причинам. А вот Ник Донни мог раскрыть ёй глаза. Алекзандр этого не хотел. Николас Донни давал за «Гриис Титанз» сумму, способную только покрыть выплаты за неустойки и компенсации для увольняемых сотрудников, которые появятся, когда штат рабочих будет переукомплектован. Оставалось ещё немного на подгузники для будущего малыша Персакиса. И говорил он об этом так, словно дело было уже решённым. То есть братья Донни в перспективе уже прибрали рукам всё строительство в Салониках — культурной и туристической столице — и на нескольких островах в придачу за смешную сумму. «Двадцать миллионов?» — спросил Алекзандр. Николас терпеливо кивнул. «Рыночная стоимость «Гриис Титанз» в несколько раз больше». «Полагаю, что была. У «Гриис Титанз» нет доходов последние пару лет, стоило вашему отцу оставить её на вас, мистер Персакис». Это было верным. Всё, что говорил Николас Донни, было верным. Он, надо заметить, остановился и не сказал, что Алекзандр может отказаться, если найдёт в себе силы и дополнительные средства для того, чтобы завязать с дерьмом и удержать контору на плаву. Но тот этого просто не допускал. Николас знал, что Алекзандр не сможет. Когда Алекзандр сказал, что подумает, Ник Донни положил перед ним на стол папку. В папке уже лежали приготовленные документы о продаже компании. Уже. Поэтому это не было слиянием. Это было равносильно поеданию. Робин Донни был виноват перед Алекзандром Персакисом в том, что тот остался ни с чем. Настаивать на таком видении проблемы и её причинах — было проще и приятнее. «Стоит взять у тебя нечто получше», — решил Алекзандр, допил, поднялся и вышел вслед за Фрэнком Эшли.***
Фрэнку нравилось в «Гоморре», потому что там крутили музыку, что он любил: драм, прогрессив, хэппикор и хардкор-техно. Много Джона Би и DJ Тиесто, много классических роковых аранжировок в электронных каверах от DJ По. И даже спустя годы, теперь уже в «Baby’s», ставили всё то же великолепное старьё типа «Stranglehold» от Теда Ньюджента, непременно, как дань отцу-основателю электронной музыки, Жана-Мишеля Жарра или Red Soda для медленных танцев. И среди посетителей встречались всё те же торчки из тусовки двадцатипятилетнего Фрэнка среди новых лиц, что были моложе, глупее и жизнерадостнее. Когда Тед Ньюджент пообещал схватить детку за горло, Фрэнк, стоявший у барной стойки в ожидании стакана воды, почувствовал, как со спины его коснулся всем телом Персакис. Подошёл и прижался, пользуясь давкой и возможностью. Фрэнк обернулся в тесноте, проворачиваясь и отираясь о того грудью, животом и бёдрами. От близкого движения ноздри Персакиса дрогнули, взгляд полыхнул. И это даже не тянуло на метафору. Вполне видимое пламя Люцифера. Персакис опустил руку на стойку, перекрывая Фрэнку свободу движения слева и совершенно бесцеремонно склоняясь к его плечу и шее справа, втянул запах с кожи. — Это что, женский «Герлен»? — во все зубы улыбнулся Персакис, едва отстраняясь. — Ну уж не до такого, Алекзандр. Банальный «Герлен» для пидоров, — Фрэнк не делал попыток выбраться, надеясь понять, куда всё катится. Правда, куда — было понятно. Оставалось выяснить, где наступит дедлайн. — Фрэнк, ты в порядке? — продолжал Персакис, укладывая вторую ладонь справа и окончательно беря Фрэнка в кольцо рук. Фрэнк забрал стакан со стойки, чуть отогнувшись. При этом пришлось крепче шоркнуться по Персакису. Выпил, отставил: — Теперь в полном. А у тебя? Всё в порядке? Персакис хмыкнул в улыбке, чуть опуская лицо и взгляд, но тут же вернулся к Фрэнку: — Возможно. Возможно, что буду в порядке. — Что так? — Не дури, — Персакис склонился и, шепча на ухо, предложил: — Хочешь порошка? — Это завсегда, — так же на ухо ответил Фрэнк. — Но вот незадача, следуя семейной этике, принимаю дурь только из рук мужа. Такие дела. Фрэнк мягко пожал плечо Персакиса, одновременно толкая, чтобы уходить. Но не вышло.Тот надавил всем телом, удерживая Фрэнка в прежнем положении. Фрэнк немного удивился. Он знал, что Персакис моложе его лет на десять точно. Ничего подобного панике, страху и сходному тем он не испытывал в его присутствии. Тем более тут, где Фрэнк знал всю администрацию и где Донни, Фрэнк был уверен, уже нашёл их и наслаждается цирком. Но ему стало любопытно. Досадно и любопытно. Его так не брали в оборот довольно-таки давно. А показательно, пренебрегая территорией Донни, так вообще никогда. Определённо Персакис походил на Донни в напоре и целеустремлённости. Хотя оттенок во вкусе этого напора и в его происхождении Фрэнк чувствовал. Императив Робина Донни брал начало в божественном «хочешь меня — получишь по полной». Донни не был насильником, и ему не было нужды красть внимание. Императив Алекзандра Персакиса произрастал из вульгарной жажды плебса «я хочу, поэтому дай». И Фрэнк это видел. — Подумай ещё раз, Фрэнк. Пара дорожек. От этого никто не умрёт. — Для меня это дурной тон, а ты излишне настойчив, — Фрэнк согнул руку в локте, всунув тот, отмечая границу, между собою и Персакисом. — Если говорить о дурном тоне, так тут, скорее, не обо мне. Раскрасить глаза, словно шлюха, и раздвигать ноги — это про тебя. Не пахнет хорошими манерами. — Так это для моего мужа, чему удивляться. Но раз наблюдательность и недюжинные способности к анализу окружающей действительности в тебе так развиты, то, будь любезен, проанализируй ещё кое-что, — Фрэнк улыбнулся. Персакис тоже. То, что Фрэнк не стал дуться на грубость, обнадёживало. Возможно, что он привык к такому обращению или же просто был нечувствителен в принципе. В любом случае его спокойствие было хорошим знаком, несмотря на напряжённый локоть между их телами. — Отъебись от меня, — попросил Фрэнк. — Очень нужно. Локоть Фрэнка стал совсем неудобным и несговорчивым. Персакис зло дёрнул ртом. А в следующее мгновение ухватил Фрэнка правой рукой за горло, встряхивая и сжимая одновременно. Фрэнк ничего не имел против подобного, если так поступал Донни. К тому же Донни вкладывал в такие жесты более вкусное наполнение, от которого Фрэнк мог кончить на многих уровнях своего чокнутого либидо. Но так было, потому что он того сам хотел. Теперь же ему не хотелось вовсе. Вопреки раскрепощающей механике таблеток и вопреки внешне идентичным действиям Донни и Персакиса. Алекзандр верно определил Фрэнка в паре как нижнего, заведомо соотнеся его предпочтения и мягкость во внешности с определённым темпераментом, поэтому осознание ошибки дошло до него уже после бокового слева. От резкого и крепкого удара переносица сломалась, тут же залив кровью лейбовые рубашку и пиджак. Равно как и майку Фрэнка. Алекзандр выпустил его, ошеломлённо отступая и налетев спиною на девушку позади себя. Но собрался он быстро, запрокинулся, попытался втянуть кровь во вдохе и выдохнул, не отпуская Фрэнка глазами: — Ах ты ж блядина...***
Донни дал себе труд высидеть пару минут без Фрэнка, лениво треплясь с Лукасом. Выяснил, что семнадцатилетняя Алиша Прэшез, подружка из Малибу, вот-вот появится пред очи всей компании. И это частично заставило его чуть быстрее оставить Лукаса в одиночестве и в ожидании девушки. Он успел к тому моменту у барной стойки, в котором Персакис ограничил Фрэнка руками в пространстве. Энди Коппер, при случае подвернувшийся, был рад поговорить, но вскоре занялся тем же, что и Донни: стали с интересом рассматривать, как Персакис жмёт Фрэнка к барной стойке. — Это что такое и это кто такой, мистер Донни? — искренне недоумевая, спросил Энди, не поворачивая головы, только склоняясь к Донни вбок. Оба были одинакового роста, только вот Коппер гораздо массивнее. Собственно, потому он и заступал на контроле прежде. — Это пиздец, Энди. Кто там у тебя теперь на выносе тел? — Да бросьте, вы же не собираетесь взяться за старое? Слышали о психологическом взрослении и о том, что многие споры можно решить словами? — всё так же не глядя поинтересовался Энди. Фрэнк как раз использовал локоть, как рычаг, когда Донни прикурил сигарету и ответил: — Что-то такое слышал, Энди, но в случае с Фрэнком я ничего не могу поделать. Прости. — Мать вашу, пойду и предупрежу парней. И это было своевременным решением. Потому что Фрэнк ударил.***
Надо было отдать Персакису должное. Потому как даже увидев перед собою заступившего Фрэнка Донни с сигаретой в руке, он не стушевался и не медлил. Персакис хотел добраться до Фрэнка во что бы то ни стало, поэтому Донни стоило просто оттолкнуть, выкинув с дороги, а самого Фрэнка кинуть в пол. Он шагнул, сгребая тонкий кашемир пуловера Донни с груди в движении столкнуть, не тратя времени на большее. Но был вынужден остановиться, используя пуловер, сжатый в пальцах, как опору, за которую пришлось хвататься: наткнулся на кулак Донни, которым тот коротко и основательно приложил Персакиса в центр солнечного сплетения. Донни ударил туда же второй раз, предварительно взяв сигарету в зубы, потому что знал: ему понадобятся обе руки. Персакис, прерываясь во вдохах, повис на нём, оттягивая дорогой кашемир. Донни недовольно сморщился, подозревая, что его новому «Бёрберри» приходит конец. Попытался, подхватывая Персакиса, сделать растяжение шерсти минимальным. — Кажется, он назвал меня шалавой, — сказал, поступая уже совершенно паскудно, на ухо подошедший Фрэнк. Донни взялся за залитый кровью лацкан пиджака Персакиса, силой вздёргивая того вверх, чтобы лица оказались на одном уровне. Ударил в третий раз. По свежей ссадине в переносице. Отпустил. Почти что сразу в заботливые руки контроля от Энди Коппера. Когда Персакиса вывели-вынесли, скрыв от взглядов публики, веселящиеся посетители — те, кто оказался поблизости от драки — мгновенно вернулись в нормальный режим: выпивка, кокс и танцы. — Надо же, — протягивает Донни, скользя взглядом по сохнущему в кровати после душа Фрэнку, — опыт ничему не учит людей. — Это потому что я чертовски хорош. А у него теперь шрам на переносице, — Фрэнк, не размыкая губ, фыркает, закрывая глаза. А когда открывает, то предлагает: — Я закрыл дверь. Давай по-быстрому, пока все по комнатам перед ужином? — Будешь молчать? — интересуется Донни. — Буду, — уверенно обещает Фрэнк, стягивая полотенце. — Слушай, именно молчать, а не так, как обычно, — напоминает Донни, отшвыривая смартфон и берясь за ремень. — Блядь, Бобби, не начинай. Ты знаешь, что делать. Ещё бы, Робин Донни знает. Медленно и глубоко. Так глубоко, чтобы Фрэнк захлёбывался под ним воздухом, забывая о том, что господь наделил его способностью говорить. Иметь так глубоко и жёстко, словно намереваясь разорвать, как тогда, прямо в «Baby’s», в приватном номере. В темноте. Тогда Фрэнк орал так, что, вполне возможно, пары в соседних комнатах услышали всё до последнего мата. Но сейчас так не годится. Поэтому сейчас глубоко, жёстко… И медленно. И в этом единственная разница.