***
Эстелла прилетела рейсом без четверти пополудни, и Пенни, оставив Донни с близнецами, привезла бабку из аэропорта Македония. По возвращении Пенни увидела чарующую картину: близнецы, задрав одинаковые тёмные головы, сидели в кухне на полу и следили за передвижениями Донни. Тот, управляясь с ножом, разбирался со стейками к ужину и говорил. Не прерываясь, но и не спеша. Пенни простояла невидимой с минуту, частично скрытая кадкой с пёстрым кротоном. И чувствуя, что бабка грузно замерла позади, точно так же наблюдая. Близнецы пялились на Донни, изредка цапая друг друга за коленки или руки, но молчали. И постоянно снова возвращались к нему глазами. — Так, что ты сделал с моими детьми? — спросила Пенни, обнаруживая себя и заходя в кухню. Донни чуть свёл брови, потом изобразил одною вопрос. — Робин, они сидят. Тихо сидят. — О, это не я. Это морской король. Пенни тоже бровью изобразила вопрос. — «Агнетта и морской король». Сказка. «И когда Агнетта переступила порог церкви, лики святых зарыдали и в скорби отвернулись от неё», — процитировал Донни. — Очень подходящая по возрасту, — покачала головой Пенни. — Мине нравилось. Фрэнку тем более, — пожал плечом Донни, добрасывая куски мяса в миску и засыпая солью. — Ты встретила свою бабушку? — Да. — И? — Прости, она пялится на тебя уже минут с пять. Бабушка, прекрати смущать моего гостя, — со смехом позвала Пенни. — Кто тебя просит, милая, меня так бессовестно раскрывать? — в тон ей ответила Эстелла, являя себя в кухне. — Здравствуйте, Робин. — Приятно познакомиться, Пенни вас ждала, как явления народу, — Донни протянул руку и пожал загорелые и сухие старушечьи пальцы с традиционными янтарными кольцами. — Вот уж не подумала бы. Я бываю здесь ежемесячно. А мне за восемьдесят. И для меня это уже слишком. Но ей невдомёк. — Бабушка, прекрати жаловаться. Я мать твоих единственных правнуков. — Пенелопа, это шантаж. А я твоя единственная живая бабка, — строго ответила Эстелла и снова рассмотрела Донни. Эстелла Аракис была высока. И это даже в старости. Со скульптурным критским носом урождённой гречанки, орлиными очами и узлом седых волос на макушке. — Ну? Где же она? Донни снова изобразил вопрос. — Твоя вторая половина? Где она? — Эм… — Эстелла, просто по имени, — разрешила. — Эстелла, разве Пенни вам не говорила? Фрэнк — он мужчина. У меня муж. Эстелла терпеливо вздохнула, склонила голову вбок и согласилась: — Ну, пусть так. Где твой Фрэнк? — Полагаю, скоро будет. Он с детьми и Ником с утра ушли. — На рынок, Эстелла. А с него или до него — чёрт знает куда, — внесла относительную ясность Пенни, подхватывая и унося сонных близнецов в детскую. — У вас есть вещи? Помочь принести из багажника? — спросил Донни. — Ещё бы. Полчемодана косметики, как водится у женщин, — сказала Эстелла. Донни вышел. У автомобиля встретился с остальным семейством. Ник помог доволочь чемодан с «косметикой» Эстеллы, по пути сыронизировав над этим вечным камнем преткновения. Детям Эстелла понравилась, а они той. А вот Фрэнку… Не в самом Фрэнке было дело. Золотоглазая сущность менады, увидев Эстеллу, пришла в контролируемую тревогу и подозрительность. И даже если Фрэнк ей улыбался, то менада конвоировала его глаза негаснущим цветом и горизонтальной штриховкой зрачков. Эстелла не нравилась менаде. Дионис Донни вёл себя сдержаннее, просто внимательно и черно рассматривая, составляя мнение. Но это было продиктовано божественной беспечностью. Менады же всегда слыли излишне экзальтированными и психованными, и что-то поделать с этим было сложно. Теперь же за общим, шумным столом, среди препирательств, шуток и анисового узо Эстелла, наблюдая за парой бога и менады, позволила себе откинуться в кресле. Она ничего не планировала предпринимать и как-то выдавать себя, если ещё не выдала. Просто явление перед нею было таким сакральным, что Эстелла вдруг почувствовала давно забытый вкус к жизни. Окружающие её годились ей в дети, внуки и правнуки, но, тем не менее, старуха не чувствовала пропасти между собою и всеми. Стоило также вздохнуть с облегчением, потому что, проведя какое-то время за столом, менада успокоилась и скрылась чуть глубже, даже позволив телу Фрэнка легкомысленно раскачиваться на стуле. А когда перебранка и жалобы между Ником и Пенни втянули Фрэнка и Донни в обсуждение преданности между супругами, то менада списала Эстеллу со счетов, погрязнув в чёрном влечении своего бога. Это было красиво, величественно и предрешено. Всё, что они делали друг для друга. Эстелла видела почти физические узы, что оплетали лозами Робина Донни и Фрэнка Эшли. Влечение и принятие если и не демонстрировались очевидно, интуитивно ощущались каждым, кто присутствовал рядом с этими двумя. Но всё их очарование было сосредоточенно всецело друг на друге. И если под него попадался посторонний, его равнодушно сдвигали в сторону. — Менада всегда своими руками разрывает бога. И это будет концом. Все обернулись к Эстелле. — Бабушка? — Пенни смотрела обеспокоенно. Эстелла произнесла свои мысли вслух. И то, что она сказала их громко, отчётливо и словно не по своей воле, смутило её саму, словно ей снова было тринадцать и словно снова мать застукала её с тем соседским мальчишкой, что приезжал на каникулы каждое лето. Как его звали? — Я что, говорю вслух? — Эстелла в досаде положила ладонь на край стола, разглаживая скатерть. — Да, похоже на то, Эстелла, — сочувственно кивнул Николас. — Я устала. И ты, милая, это знаешь, но совсем меня не жалеешь, — Эстелла наставила палец на Пенни. — Хотите отдохнуть? — Мина протянула руку, касаясь старушечьего локтя. — Дитя, ты похожа на ангела, — Эстелла погладила пальцы Мины. — Хочу. — Я провожу вас в комнату, Эстелла, — сказала вновь взбешённая менада. Эстелла посмотрела на Фрэнка, продолжая улыбаться. Отметила, как тот не спешит покидать стол, вопреки своим словам, чертя столовым ножом по скатерти линии. И не сводит взгляда. — Не стоит, оставайтесь с Пенни и мужем. Меня проводит ваша дочь, — запретила Эстелла. Тяжело поднялась, опираясь на руку Мины, и пошла прочь. — Слушай, какие, к чёрту, боги? — шёпотом спросил Ник, едва племянница и Эстелла скрылись из поля зрения. — Боже, откуда мне-то знать, Ник? — прошипела Пенни в ответ. — Ей не то чтобы за восемьдесят. Ей уже почти девяносто. — Деменция, — однозначно подвёл итог Николас. — Принеси новую бутылку. — Пенни, а как же близнецы? — Я решила завязать с кормлением. — Когда? — Вот прямо только что, — убедительно кивнула головою Пенелопа. — Так что немедленно неси ещё бутылку. Николас посмотрел на брата и даже на Фрэнка, требуя мгновенной поддержки. — Не смотри на меня, — поднял ладони Донни. — Никто из нас двоих грудью детей не кормил. — И как я забыл об этом? — съязвил Николас, уходя за бутылкой.***
— Что с твоей совестью? — спрашивает Фрэнк, начиная медленно, стараясь придерживаться чёткости, но к концу фразы сбиваясь почти на скорый шёпот. — А что с нею должно быть, по-твоему? — в свою очередь спрашивает Донни. Он прижимается к Фрэнку со спины, заставив широко развести колени и почти что лечь лицом на декоративную штукатурку стены. Оба голые. — Я о том, что твой брат и твоя невестка сейчас, уверен, снова смешивают друг друга с грязью… Фрэнк прерывается, не справившись со сладкой судорогой, в которой его сводит от медленных и глубоко заходящих пальцев. — Ох, Фрэнк, совесть моя в порядке. Не собираюсь строить из себя излишне заботливого родственника, — Донни накрывает горячим ртом шею Фрэнка в изгибе, основательно всасывает кожу и, вместе с тем, давит весом на его тело, вынуждая ещё шире развести колени и осесть на пальцы глубже. — Блядство, Бобби… — обрывается Фрэнк, цепляясь за кованую спинку кровати руками и всё-таки съезжая по стене щекой. — Блядь… Фрэнк слышит и чувствует, как удовлетворённо хмыкает Донни у него над ухом. — Бобби, мы ебёмся которые сутки по два раза, с тех пор как прилетели. Это… — Фрэнк не заканчивает мысли, но почти кончает от пальцев изнутри, проходящихся в нём с неминуемым успехом. — …невежливо на их фоне. Знаю, малыш. Давай, сейчас будет ещё раз, — соглашается и обещает Донни. Вынимает пальцы, но тут же охватывает стоящий член Фрэнка, мокрый и горячий, этой же, скользкой от лубриканта, рукой. Фрэнк, отираясь головой, запрокидывается ему в плечо затылком и царапает по скуле серёжкой. — Чёртова Греция, — фыркает Донни. — Знаю, здесь как с цепи сорвался. Хочу тебя так, словно месяц не имел. Донни ласково сдрачивает Фрэнку в руке, членом же прижимается к ягодицам, давя и заставляя тереться в ответ и толкаться в руку. Поза Фрэнка несколько неудобна, потому что Донни удерживает его так, чтобы в пояснице обозначился прогиб, а зад сдвинулся и приподнялся. — Знаю, тоже… Это они, — сбивчиво отвечает Фрэнк. — Вставь, вставь, какого… Донни вставляет: плавно, под завязку, широко раздвигая, нежно. Видит, как начинают прыгать ресницы Фрэнка на ослабевших веках, видит опалённые сухие губы, что раскрываются в беззвучном вскрике. Фрэнк так стискивается вкруг него, что член Донни дёргается внутри. — Цветные глаза? Тоже их видишь? — Донни двигается медленно, но крепко, опираясь ладонями, давя и просаживая, на разведённые бёдра Фрэнка. Он знает, что сейчас его член ёрзает по простате, сбрасывая Фрэнка в острый, почти что химический приход. И то, что Фрэнк молчит теперь, так это потому что просто забыл, что он может стонать, шептать и говорить. И он не в состоянии дать ответа на вопрос. А Донни так любит его слышать, поэтому он отстраняется и сдёргивает Фрэнка от стены и с прутьев кроватной спинки, укладывает на постели лицом вниз. И как только пристраивается заново, погружаясь между ягодиц жёстким толчком, Фрэнк глухо стонет, глуша себя в покрывале. Он вытягивает руки по кровати над головою, сгребает в кулаки жёсткий сатиновый гобелен ткани, упирается ими в него. Толкается навстречу. — Да, Фрэнк, — выдыхает Донни, вцепляясь в бёдра. Многие годы вместе довели технику секса обоих до такого уровня, когда качество оказалось взвинченным до максимальной отметки, на которой не осталось ни одного пустого движения или же лишнего и бесполезного стона. И есть всегда гарантированный положительный результат. После того как прогнулся и вцепился в отдаче Фрэнк, Донни понимает, что ответ на заданный вопрос услышит многим позже, но не теперь. Глухо и хрипло, секундами взвывая, Фрэнк стонет в гобелен, но находит в себе силы добраться до своего члена и отчаянно начинает сдрачивать. По-прежнему втягивая на себя бёдра в крепких рывках, чтобы почти прикончить Фрэнка в тяжёлом приходе, Донни чувствует, что его конец близок. Гораздо ближе. Он хотел продолжать, но вид мокрой спины, упорных страдающих рук и ненасытной задницы взвинтил его раньше времени. — Фрэнк. Малыш… — Давай. Бог мой, ну давай же, — стиснув зубы, разрешает Фрэнк. Синхронные оргазмы — это тоже преимущество давней самозабвенной ебли. Особенно если начинают видеть окружающие предметы спустя полминуты после тех, что уже говорит само за себя. — Да, глаза, — отвечает Фрэнк. — Как ступили на эту благословенную землю. — Эстелла Аракис нас видит, — Донни скатывается, позволяя Фрэнку вздохнуть всей грудью. — Паскудная волоокая Гера ничего тебе не сделает, — зло обещает Фрэнк. — Я вышибу из неё всё божественное дерьмо. — Фрэнк, она бабка моей невестки. — Она покойница, если возьмётся за старое. Донни наконец-то целует в губы. Хотелось с самого начала. Фрэнк, выдыхая ему в рот, нежно отвечает.***
«Не беспокойся, глупая, мне незачем вредить и даже как-либо мешать вам», — сказала Эстелла. Она сидела, присматривая за внуками, в кресле под зонтом. Фрэнк нашёл её тут, обойдя сначала дом. Донни ещё спал, раскидавшись в кровати, но всё же, сонный, попытался остановить Фрэнка, на давая её покинуть. Фрэнк поцеловал в шею и, отцепив от своего запястья, уложил его руку обратно. Наскоро приняв душ, натянул майку и льняные брюки. К своему удивлению, в гостиной нашёл младшего, который жевал сладкие финики и смотрел с планшета старые марвеловские боевики. Сейчас это был «Первый мститель: противостояние». «Ты в это время спишь. Что случилось?» — спросил Фрэнк. «Случилась бабушка Мэри», — коротко бросил младший. «Точнее». «Бабушка не берёт в расчёт разницу во времени. Позвонила в шесть утра. Хотела знать, как я себя чувствую. И как там мои дела», — покорился младший, повернувшись к отцу от экрана. «Она может», — согласился Фрэнк. «Я не знаю, куда свалили Ник и Пенни, но близнецы в саду с Эстеллой», — младший был говорлив, вопреки обыкновению. «Её-то мне и надо», — Фрэнк запустил пятерню в вихры сына, взбил на ходу. «Пап, вот разве надо было?» — взбрыкнул младший. «В терапевтических показаниях. В два года ты был от такого в восторге», — заверил Фрэнк, выходя в сад. «Так сколько времени прошло!» — крикнул вслед младший. Эстелла сидела под олеандрами. Близнецы жевали печенья, размазывая те по щекам и одежде, и ковыляли вкруг бабки, цепляясь за её колени. — Доброе утро, — сказал Фрэнк, опускаясь на мозаичный борт декоративного пруда. — Доброе утро, — кивнула Эстелла. Фрэнк закурил и принялся молча, выбирая, с которого бока подобраться, на неё пялиться. — Не беспокойся, глупая, мне незачем вредить и даже как-либо мешать вам, — сказала Эстелла. Она позволила себе торжествующую улыбку, в то же время сожалеющую и снисходительную. — Ты никогда не могла отвязаться от него, — не поверил Фрэнк. — Многое изменилось. Зевс умер. — Это никогда тебе не мешало. Зевс снова родится. — Не в этот раз. И теперь никогда впредь. Мёртв навсегда. — Это невозможно. — Многие боги умирают окончательно, если тех прекратить ждать. Я искренне удивлена, что ты и твой бог до сих пор живы. Менада из глаз Фрэнка смотрела суженно и насторожённо. Стивен или Кевин замотался в юбке бабки и рухнул той в ноги. Эстелла не спеша выпутала мальчишку и поставила вертикально. — Насколько помню, ни в одном из предыдущих пришествий вы не могли удержаться и пары лет бок о бок живыми. — Уж не оттого ли, что ты преследуешь Диониса, мстительная чокнутая баба? — Фрэнк выпустил дым вверх и вбок. — Или оттого что ты приходишь и убиваешь его, истеричная и полоумная шлюха? — не осталась в долгу Эстелла. — Как видишь, кое-что изменилось. В этот раз почти всё. — Вижу. Как вам удалось? — Вероятно, что это что-то в роде ёбаной божественной эволюции. Религиозный ренессанс. Так тебя устроит? — Трепаться ты всегда умела. Это не изменилось. И прекрати сверкать глазами. Я устала. Я хочу просто дожить до конца и покончить с этим миром. Я несчастна последние два рождения. Зевс больше не воплощается и не будет. Это мучительно, знаешь ли, несколько сотен лет на земле без него. — То, что ты расстроена последние несколько сотен лет, не помешало тебе утопить моего бога в бассейне в прошлый раз. Не находишь, что твои чувства оскорблённой изменой мужа жены слегка перезрели и уже неактуальны? — Нахожу, поэтому говорю, что в этот раз и впредь можете сбросить меня со счетов. Ваше счастье бесило меня, признаюсь. Теперь же можете расслабиться. Я тоже не хочу ни смертельной инъекции во время сна, ни падения с откоса в автомобиле с испорченными тормозами. Не трогайте меня, я не трону вас. Фрэнк докурил, посмотрел на окна их с Донни комнаты. Отвечать не торопился. — Так что? — Эстелла поднялась, старчески растирая поясницу. — Почему Зевс больше не рождается? — Может, оттого что его перестали любить? — Да ну? — Хорошо. Я перестала его любить. Он понял это раньше меня. А чтобы это понять мне, понадобились два пустых перерождения. Но без него всё такое пресное. Хотя я и ненавидела весь его лживый образ мысли и блядский характер, но с ним всё было живым… Фрэнк увидел, как онемели черты лица Эстеллы. Гера в ней потеряла стать и величественность. — Допустим. Допустим, что между нами мир, — кивнул Фрэнк, поддерживая коленом Стивена или Кевина, когда тот вздумал вскарабкаться на борт пруда. Эстелла вздохнула: — Благодарю. Но ты же знаешь? — Да, только что именно? — Дионис сам не умирает. Если его не достану я, этим займёшься ты. Ты та, что активизирует его жизненный цикл: цветение, плодоношение, жатву. И ты та, что погружает его во тьму зимы. — Да. И я та, что умирает вместе с ним, потому что сердце моё разбивается. — И что ты будешь делать? — Что и обычно. Я живу только с ним и для него. Только с ним я та, кем являюсь. И без него жизнь моя бессмысленна. — За последнюю свою жизнь я видела ваши рождения три раза. Как вы так быстро находите друг друга? — Дионис помнит меня. Изначальное забвение больше не является обусловленным в подсознании. Он вспоминает меня. Я прихожу на его вибрации. — Ты не бог. Ты просто блядская сущность. Но его священность не даёт тебе сгинуть в лимбе, — с долей некоего оскорбительного восхищения протянула Эстелла, забирая на руки растянувшегося лицом в траве близнеца. Тот выл. Пришлось на время замолчать. Поцелуями и воркованием бабка утрясла неприятность и оттёрла ладонью зелёные следы на щеках Стивена или Кевина. — Гера, ты завидуешь. — Да, я завидую. Многие годы счастья в мире людей — это ли не предмет для зависти? Боги Олимпа созданы по образу людей. Человеческие слабости прельщали тех больше всевозможных божественных достоинств. — У Диониса всегда было преимущество перед чистопородными олимпийцами. Его смертная мать дала ему связь с миром людей. И моя смертная часть дала мне связь с ним же. Когда вы канете во тьму, мы продолжим возвращаться. Цикл почти бесконечен. Весна всегда приходит после зимы. Эстелла увидела идущего к ним Ника с бумажным пакетом в руках. — Ты забудешь обо мне и о нашей беседе, — сказала она скоро, спеша успеть до того, как зять приблизится окончательно. — И я рада этому. Нам всем четверым очень хорошо в обычном течении дел. Я и Дионис платим нашим людям чистой монетой, и излишняя ясность им ни к чему. Но клянусь тебе, я вспомню и Дионис вспомнит, только появись ты поблизости. — Привет. Свежий утренний сыр. И мёд. Пенни ушла в пьяный загул, поэтому её грудь моим сыновьям теперь противопоказана. А ей прописаны узо и тосты с мёдом, — Николас поцеловал Эстеллу и сына. Фрэнк забрал у него пакет. — Я отнесу. Где потенциальная мать-алкоголик? — В уборной. Похмелье ещё никого не оставляло просто так. Но мою девочку просто так и не сломить. Вечером снова пьянка. Готовь свою печень, Фрэнк. — Всегда ношу с собою запасную.