Заметки на полях

Иногда Хэнк думает о том, что все было бы куда проще, если бы он геройски погиб во время восстания андроидов. Все-таки ради благой цели и умереть не жалко. Наверное. В дни, когда ему становится совсем хреново, Хэнк говорит об этом своему напарнику и одновременно самому близкому существу — разумеется, кроме Сумо, — на планете. И близкому не потому, что они живут в одном доме. Коннору не нравятся мысли Хэнка о героической гибели. Похоже, еще больше Коннору не нравится то, что сейчас Хэнк, допив черт знает какой по счету стакан виски, держит револьвер слишком близко к своему лицу. — Эй, не надо на меня так смотреть, ничего же не случилось, — Хэнк осторожно кладет револьвер на стол и примирительно поднимает руки, пытаясь на ходу придумать удобное оправдание своим действиям. — Кстати, мне казалось, будто ты говорил, что уходишь к Маркусу на три часа? Придумать ничего не получается. — Меня и не было три часа, — коротко отвечает Коннор. — Правда? Мне казалось, что прошло куда меньше времени, — почти искренне удивляется Хэнк. — Ты уж прости... Возраст уже не тот! Коннор едва заметно покусывает нижнюю губу, словно волнуясь. Это мило. Хэнк встает из-за стола, надеясь, что Коннор все-таки решит забыть о том, свидетелем чему только что стал, как ни раз уже забывал о других его маленьких грешках. Но, похоже, сегодня становится последней каплей. — Так нельзя, — заявляет Коннор и, прежде чем Хэнк успевает собрать из разрозненных слов ответ, хватает со стола револьвер и делает несколько шагов назад, чтобы Хэнк не смог до него достать. Коннор прижимает дуло к виску, туда, где еще недавно переливался синим, желтым и красным заводской диод. — Что, пытаешься представить, каково это — быть стареющим алкоголиком в депрессии? — пытается иронизировать Хэнк, еще не до конца понимая, что происходит или вот-вот произойдет. — Это шестизарядный револьвер, — неожиданный и неприятный холодок в его голосе напоминает Хэнку о старом Конноре. — Если я сейчас попытаюсь выстрелить, вероятность моего выживания составит около восьмидесяти четырех процентов. Проверим? Коннор прокручивает барабан и, не колеблясь, нажимает на спусковой крючок. Раздается отчетливый щелчок, и от этого внутренности Хэнка выкручиваются наизнанку, а к горлу подкатывает тошнота. Он слышал этот звук достаточное количество раз, но теперь что-то изменилось. Он чувствует что-то еще. — Прекрати, — выдыхает Хэнк. — Это не смешно. — Мои шансы на выживание все еще высоки — восемьдесят процентов, — спокойно отвечает Коннор и нажимает на спусковой крючок снова. Щелчок. — Перестань! — выкрикивает Хэнк и пытается сорваться с места, но Коннор жестом останавливает его. — Стой там, где стоишь. Я хочу, чтобы ты кое-что понял. Это важно. Семьдесят пять процентов. Щелчок. — Что?! Что ты хочешь?! Я все сделаю, только перестань быть таким придурком! Хэнку мерещится картина, которую он уже видел — мертвый Коннор у него на руках, синяя кровь всюду, куда ни взгляни. Это невыносимо. Это больно даже представлять, особенно помня, что теперь у Коннора одна-единственная жизнь. — Шестьдесят семь процентов. Что ты чувствуешь, Хэнк? Щелчок. Хэнк медлит. Его затуманенный алкоголем разум делу не помогает. — Ну? — Коннор опасно сильно надавливает на крючок. — Пятьдесят процентов. Хэнк уже слышит выстрел и понимает, что медлить больше нельзя. — Ладно-ладно! Поймал меня, поймал! Мне страшно, понятно?! Страшно! Я не хочу тебя терять, идиот. Коннор улыбается, улыбается открыто и грустно. — Теперь ты понимаешь, что я чувствую, — говорит он. — Пошел ты, — отвечает Хэнк, устало закрывая глаза. Он наклоняет голову вперед, чтобы волосы скрыли его стремительно краснеющее от стыда лицо. Шум крови в ушах заглушает чужие шаги. Когда Хэнк открывает глаза, револьвера уже нет. Есть только Коннор. — Следующий выстрел бы убил меня, — по его голосу нельзя понять, шутка ли это или все-таки правда. — Клянусь Богом, я когда-нибудь сам тебя убью, — хрипло отзывается Хэнк. Ноги уже едва держат его. — Не поможешь? — Конечно! — Коннор с готовностью подскакивает к нему, привычно приобнимает за талию, позволяет обхватить себя за шею. Хромым монстром о четырех ногах они медленно бредут в ванную, где Коннор делает вяло сопротивляющемуся Хэнку укол, а потом раздевает и помогает забраться под душ. Где-то между всем этим Коннор прижимается губами к виску Хэнка и тихо шепчет: — Пообещай, что будешь ходить на терапию. — Хорошо, — отмахивается Хэнк. — Прости. Ему хочется спать. От Коннора приятно пахнет мужским цветочным одеколоном. Сумо громко лакает воду из своей чудовищных размеров миски. Все наладится.