Заметки на полях

Гэвину в последнее время везло разве что на мертвых птиц. Сначала на ступеньках собственного дома он нашел разодранную в пух и перья желторотую канарейку. Наверное, это соседский кот — хитрый полосатый ублюдок с выбитым по уличной молодости глазом, — ошибся домом и случайно положил подарочек чужому человеку. Или не ошибся. Потом, буквально на следующий день, под ногой задорно хрустнула непонятно откуда взявшаяся оторванная голова какой-то другой пташки, высохшая настолько, что на глаз уже и не определить, какому виду она принадлежала. Гэвин сфотографировал голову и несколько часов провел в интернете. Точного ответа он так и не получил, но, кажется, это все-таки был простой ворон, а не какая-то заморская экзотика, как ему нравилось думать. На третий раз встреча с птичьей смертью застала его по пути домой. Гэвин шел по улице и ругался со своим древним смартфоном, который отказывался распознавать его лицо. В целом это было не редкостью после нескольких часов в баре и одной хорошей драчки, но сегодня Гэвин был раздражительнее обычного. У него даже был повод. В какой-то момент он сдался и потащился ближайшую остановку общественного транспорта, который, может быть, уже и не пришел бы до самого утра. Повсюду был разбросан мусор — наверняка очередная стайка подростков всласть отпинала ящик с отходами... Или как там писали на новостном портале? “Группа несовершеннолетних вандалов терроризировала этой ночью общественные пространства Детройта”? Лавочка липкая, будто кто-то пролил на нее литра два колы, но от алкоголя кружилась голова, и даже липкая лавочка не казалась таким уж плохим местом. Закурив — все равно некому было пожурить его за это нарушение, — Гэвин поднял глаза и вгляделся в то, что показалось ему мусорным пакетом. Перья обезглавленного голубя когда-то были белыми, но здорово потемнели от всей грязи, что налипла на них за черт знает сколько времени. Кровь стала коричневой и впиталась в… Гэвин закрыл лицо ладонями. Это просто мертвый голубь. Через несколько часов от него не останется даже следа — трупик уберут заботливые роботы, лишенные даже самой призрачной надежды на девиацию, а кровь смоют в канализацию. — Снова занимаешься самобичеванием? Чужой голос застал его врасплох. Впрочем, не такой уж и чужой был этот голос, Гэвину не потребовалось даже открыть глаза, чтобы определить, кто именно говорил с ним. — Я не одобряю, — сказал Хэнк. — Мне плевать, — ответил Гэвин, старательно игнорируя не пойми откуда взявшийся комок в горле. — Оставь меня в покое. — Ты ведь понимаешь, что я не могу это контролировать? — Хэнк хмыкнул, и Гэвин готов был поклясться, что в этот самый момент чувствовал его ладонь на своем плече. Невозможно. Невероятно. Невыносимо. — Я тоже. Хотя очень бы хотелось. — Все еще злишься на меня? — спросил Хэнк с какой-то тоской. Гэвин многое хотел бы ему сказать. Да, он злился и никак не мог ему простить того, как именно все кончилось — бессмысленно и по-идиотски. — Нет. Хэнк рассмеялся. — Лжец. — Как и ты. Ты должен был... Ты мог бы поговорить со мной. Разобраться. Сделать хоть что-то! — Гэвин перешел на крик, сам того не заметив. Хэнк стоял перед ним, спокойный и грустный, уставший и по-прежнему совершенно и абсолютно точно мертвый, как та канарейка, как тот ворон, как этот голубь, как любой другой человек, проигравший в русской рулетке. Гэвин знал, что этот призрак будет с ним еще очень и очень долго. Это причиняло куда больше боли, чем ему хотелось.