Заметки на полях

Маркус приходит каждую неделю. Лео уже давно должен был привыкнуть к этому, но утром в четверг все равно просыпается в холодном поту. «Сегодня, — думает он, отрешенно разглядывая трещину на потолке. — Он придет сегодня». Подниматься с кровати по четвергам труднее обычного, двигаться совершенно не хочется, а утренний аппетит и вовсе куда-то пропадает. На этот раз он не без труда впихивает в себя чашку кофе и половинку бисквита; когда на дне чашки остается только гуща, по которой впору гадать, Лео начинает мелко трясти. Пытаясь удержать нарастающую панику, он сразу же включает телевизор — никаких новостных каналов, разумеется, — нервно крутит в пальцах специальный кубик, предназначенный для того, чтобы успокаивать, но тщетно. На этот раз он хотя бы успевает добежать до ванной комнаты. Лео рассматривает свою рвоту, плавающую на дне унитаза, бездумно выискивая взглядом, нет ли в ней чего-нибудь такого, чего быть не должно. Эта привычка появилась у него относительно недавно — год назад из-за больной печени ему не повезло некоторое время блевать кровью, что больше была похожа на перемолотые кофейные зерна, и теперь он каждый раз проверяет, все ли в порядке, даже зная настоящую причину тошноты. На дне унитаза никаких перемолотых зерен, только кофе, остатки бисквита и немного желудочного сока. Лео вжимается лбом в прохладную плитку, красиво уложенную идеальными ромбами по всей поверхности стены, и считает до ста. К сорока четырем его сердце перестает биться в бешеном темпе, к семидесяти семи высыхают последние слезы. На восьмидесяти восьми он сбивается, но заново не начинает — новая волна паники ему не угрожает. Волнение, впрочем, вернется довольно скоро, сразу же, как только Лео поймет, что до прихода Маркуса остается час. В попытке отвлечься, Лео включает телевизор, не понимая, что там все по-прежнему; по всем доступным ему федеральным каналам только и разговоров, что о Маркусе. «Лидер проандроидского движения». «Главная проблема Детройта». «Сломанная машина, которую давно пора сдать в утиль». «Террорист». «Убийца». — Маркус — посланный нам мессия, — с придыханием произносит один из приглашенных гостей на очередном ток-шоу. Кажется, это андроид. Кажется, никто в крайне консервативной студии не воспринимает его всерьез, в отличие от Лео. «Бог», — мысленно поправляет он. В том, что Лео считает Маркуса богом — с иронией или нет, — нет ничего удивительного. Лео не согласен одновременно бояться, ненавидеть и любить кого-то со статусом ниже. В конце концов, он гребаный эгоист. Он начал бояться Маркуса с тех пор, как тот едва не убил его. В этом нет ничего удивительного, люди склонны начинать бояться тех, кто едва не столкнул их в пучину смерти, но дело Лео осложняется тем, что в его сердце неприязнь к Маркусу причудливо мешалась с желанием, и это, наложившись на почти экзистенциальный ужас оказавшейся рядом погибели, превратило его жизнь в кошмар. Именно поэтому Маркус и приходит — чтобы помочь разобраться со всем этим, но Лео до сих пор не уверен, что это хорошее решение. Взволнованность и возбуждение превращаются во взрывоопасный коктейль, и Лео может считать до миллиона, но не сможет успокоиться, пока не высвободит всю свою ненависть, любовь и страх одновременно. Разгоряченный Лео даже не закрывает дверь в ванную, забывая, что до их встречи осталось немногим больше пяти минут, и что он сам передал ему ключ от квартиры на прошлой неделе. Лео вжимается лбом в прохладную плитку, красиво уложенную идеальными ромбами по всей поверхности стены, и торопливо стягивает с себя домашние штаны. Он думает, что успеет, ему много не нужно, просто передернуть, вымыть руки и постараться не умереть от стыда, когда Маркус предложит сделать ему ужин, чтобы не проводить очередную «терапевтическую сессию» на голодный желудок. Раньше ему хватало самообладания, чтобы потерпеть до того момента, пока Маркус не уйдет, но сегодня... Сегодня все идет к черту: и самообладание, и здравый смысл, и завтрак. Лео думает о том, что был бы не против встать перед Маркусом на колени, и судорожно ласкает головку раскрасневшегося члена. Он не знает, чего хочет от Маркуса — любви, наказания, презрительного равнодушия или всего сразу. — Боже! — вскрикивает Лео, сжимая пальцы почти до боли. — Пожалуйста, пожалуйста, Маркус! — Лео? Лео, ты в порядке? — раздается знакомый голос из прихожей. Лео знает, что уже слишком поздно запирать дверь. Белые с желтизной капли стекают вниз по плитке кафеля. Лео снова начинает тошнить.