Заметки на полях

Если долго всматриваться в бездну, то может оказаться, что бездной на самом деле была раскаленная сковородка. Дорогое подсолнечное масло — один из подарков Коннора, которых Хэнк не заслуживал, — уже начинало дымиться на сковороде, обещая с минуты на минуту обернуться пожаром. Хэнк, грязно выругавшись, выключил газ и на всякий случай закрыл сковородку крышкой. Лучшим решением было бы заказать еду на дом из какого-нибудь семейного итальянского ресторанчика, но Хэнк хотел приготовить ужин сам, поэтому к готовке он все-таки вернулся. Когда Хэнк в одно движение вывалил весь фарш из миски в горячее масло, оно повело себя предсказуемо: зашипело, запузырилось, полетело во все стороны. Несколько капель попали на кожу его правой руки и, черт возьми, это было по меньшей мере неприятно. Хэнк выругался снова. Бросив фарш пригорать к эмали, он метнулся к холодильнику и высыпал кубик льда себе на ладонь. Обжигающая прохлада притупила боль. Ему даже удалось спасти фарш, хотя жар, выливший от сковородки, ощутимо проходился по ожогам. Хэнк на секунду подумал о том, чтобы сдаться, но потом решил, что терять ему особенно нечего. Одной рукой он нарезал ингредиенты в блендере, открывал банку с томатной пастой, заливал фарш водой, а другой прижимал лед к местам, где особенно ощутимо жгло. Наконец, Хэнк закрыл крышку, уменьшил огонь на минимум и поставил вариться пасту. Если подумать, то ничего особенно страшного не произошло, в конце концов, он делал с собой вещи и похуже. О некоторых их них ему даже остались напоминания. Шрам в виде зубастого полумесяца под ключицей — его Хэнк получил, когда грудью бросился на слетевшего с катушек алкоголика в одном из баров. Бросился не с целью остановить, разумеется. Шрам чуть выше виска — новый, все еще отливающий розовым. Небольшая царапина, у которой еще были все шансы зарасти. Хэнк дотронулся до нее, слегка надавил пальцами на кожу, будто проверяя на прочность. Он мог умереть в любой из этих ситуаций, если бы не удачные стечения обстоятельств. В первом случае его спасло то, что пиджак не позволил загнать стекло достаточно глубоко, да и алкоголик быстро передумал, видимо, разумно решив, что убийство копа ему не сильно поможет, а во втором... Хэнк снова начал всматриваться в бездну, глядя сквозь кипящую красно-коричневую жижу с редкими островками зеленого. Остатки льда каплями стекали по предплечью к локтю, капая на пол. Боль вдруг усилилась, но Хэнк только сжал зубы. Ничего страшного, ничего такого, что может стоить ему жизни. И потом, он это заслужил, разве нет? — Господи боже, что ты творишь, Хэнк?! — чужой паникующий окрик вернул его в реальность. Хэнк понял, что держал руку над открытой сковородой и держал слишком низко. Бен оттащил его за воротник рубашки от плиты, дернув с неожиданной для себя силой. — Я... — промямлил Хэнк, виновато пряча глаза, — не знаю... У Бена были влажные волосы, а футболка и трусы липли к телу там, где он недостаточно основательно прошелся полотенцем. — Христа ради, Хэнк, зачем... Дай посмотрю! На пальцах правой руки Бена все еще можно рассмотреть следы повреждений, какие появились бы, если бы он схватился за ствол револьвера примерно в ту секунду, когда другой человек нажимал на спусковой крючок. Правая рука Хэнка болела нестерпимо, куда сильнее, чем раньше, но, как бы странно это не звучало, он почти ее не чувствовал. Его рука будто бы болела где-то в параллельной вселенной, далеко от него. — Прости, — выдавил Хэнк слово, которое не мог заставить себя произнести неделями в куда более спокойной обстановке. — Прости меня, Бен. За все, понимаешь? Я… я должен... Капли стекали по лицу Бена и падали на пол. Хэнк не мог понять, слезы то были или вода. “Ты заслуживаешь большего” утонуло где-то в этих самых каплях. Хэнк почему-то подумал о том, что сережка Бена блестела ярче всяких звезд.