Заметки на полях

К третьему разу — после своры рычащих собак и комнаты с тысячей пауков, — Ричард решает, что разгадал план Маркуса. У него явно есть какой-то список, что-то вроде “Потенциальные страхи Ричарда Перкинса”, и он постепенно идет от более вероятных опций к менее вероятным. “Собаки, пауки... — Ричард невольно улыбается своим мыслям. — Я разочарован, Маркус. Ты бы еще попробовал напугать агента ФБР кровью”. Бывшего агента ФБР, если принимать в расчет все обстоятельства, но сути это не меняет. Впрочем, Маркус пытается испугать его не кровью. Симуляция — Ричард почти уверен, что это симуляция, а не реальность, — убеждает его мозг в том, что он находится в помещении со стеклянными стенами, потолком и полом на большой высоте. Ричард демонстративно расхаживает по комнате, с интересом разглядывая мир под своими ногами. Когда ему это надоедает, он картинно разводит руки в стороны и спрашивает у невидимого наблюдателя: — И это все, на что ты способен? Я ожидал от тебя большего, Маркус! Маркус на его слова никак не реагирует. Когда Ричард приходит в себя снова, комнату наводняют чудовища. Уровень деталей невероятен, на секунду-другую Ричард даже забывает, что это всего лишь тест, специфический, но все еще тест. Ни огромные длинные языки, ни острые зубы, ни гипертрофированные конечности, ни какие-то странные и непередаваемо гибкие отростки ничего ему не сделают. Ричард поворачивается на другой бок и засыпает снова, когда уши привыкают к склизким звукам, с которыми монстры передвигаются по комнате. К крикам и стонам привыкать нет никакой необходимости. После этого Маркус испытывает его темнотой, кабинетом дантиста, странными паттернами из небольших дырочек на поверхностях, похожих на человеческую кожу, морем блевотины, изображением умирающих или тяжело больных родственников и — неожиданно — поляной разномастных и жутко пахучих цветов. Маркусу удается добиться разве что того, что Ричард больше не может считать дни — комната обновляется каждый раз, изничтожая все отметки на стенах, — и он предсказуемо сбивается со счета на пятьдесят первом дне. В какой-то момент испытания заканчиваются, и Ричард спокойно проживает двое суток блаженной тишины и спокойствия. Впрочем, Ричард подозревает, что расслабляться еще рано — Маркус никогда не спустит ему с рук убийства Норт. Ричард оказывается прав. Он просыпается в гробу, небольшом, но качественном гробу из хорошего дерева, в каких хоронят тех, кто погиб на службе. Под его головой небольшая вельветовая подушечка, в руку засунута одинокая лилия. По крышке с равными интервалами что-то бьет, будто кто-то невидимый сбрасывает сверху комья земли. Ричард понимает, что начинает задыхаться. “Это иллюзия, — спешно напоминает он себе. — Это не на самом деле”. Он пытается применить одну-две-три техники для того, чтобы успокоиться, но уже поздно; старый позабытый страх пробуждает панику, а та в свою очередь атакует все его системы жизнедеятельности, заставляя сердце биться быстрее, делая глаза влажными, а дыхание — учащенным и затрудненным одновременно, будто на груди лежит не цветок, а камень. Ричард не может не то, что кричать, даже сдвинуться, и с каждым новым комом земли рациональные мысли заменяются на панические: Я умру. Не могу дышать. Это конец. Не надо, не хочу... Только не так. Ричард бьет ладонями по собственной груди и стенкам гроба и хрипит, поглощенный ужасом и отчаянием. Когда эмоции почти съедают его целиком, крышка, такая неподъемная еще секунду назад, вдруг резко слетает с гвоздей. Маркус смотрит на него и улыбается. — Нашел, — говорит он. Ричард хватает ртом воздух и не может выдавить из себя и звука.