I'll Keep You Safe Here With Me

— Бартон. Бартон. Бартон. Клинт резко просыпается, вздрагивает и садится. На секунду замирает. Потом понимает, где он, и напряженные плечи расслабляются. — Блядь, — выдыхает он и хмуро моргает. Потом смотрит на пробивающийся из-за штор теплый солнечный свет и переводит взгляд на Баки, натягивающего бейсболку на еще влажные после душа волосы. Его худи лежит рядом на кровати. — Который час? — спрашивает Клинт и сонно трет глаза кулаками. — Семь утра, — отвечает Баки и кивает на столик. На нем два стакана кофе на вынос и коробка шоколадных кексов. Клинт думает, что еще никогда в жизни не был настолько счастлив заполучить дозу кофеина. — Ешь. — Семь утра? — повторяет Клинт, спуская ноги с кровати и проверяя, не болит ли плечо. Всё, кажется, довольно неплохо, и скоро можно будет снимать швы. Хотя Клинт сомневается, что ради этого Баки отвезет его в ближайшее приемное отделение скорой. — Ты проспал почти семнадцать часов, — сообщает тот, отвечая на незаданный вопрос. Клинт недоверчиво прищуривается. Семнадцать? Это его самый долгий сон в жизни. И он умудрился сделать это, находясь в шести футах от высококвалифицированного Советского оперативника, прячущего под гребаной подушкой нож? Вы ходячая катастрофа, агент Бартон, звучит в голове ехидный голос Фила. Примите сей факт, как это сделали мы, смиритесь, и покончим с этим. Да, с ним определенно что-то не так… Прав он или нет, но на его аппетит это никак не влияет. Клинт хватает кофе, рвет обертку на упаковке кексов и буквально заглатывает один. И только отпив почти треть стакана, оглядывается на Баки, натягивающего толстовку и вешающего на плечо сумку. — Собирайся, — тихо говорит тот и, перегнувшись через Клинта, берет второй стакан. Он стоит так близко, что плечом Клинт чувствует тепло, исходящее от его тела. Он автоматически откидывается назад, увеличивая расстояние. Баки либо не замечает, либо его это не волнует. Клинт думает, что скорее последнее. Баки почти не смотрит на него, плотно сжимая челюсти, и выглядит так, будто настроение для разговоров у него отсутствует начисто. Клинт кивает, встает, берет недопитый кофе, рюкзак и лук. Баки не реагирует. Клинт несколько мгновений ждет, потом идет к двери и выходит на стоянку к машине. Дует легкий ветер, по небу лениво плывут облака. Клинт надеется, что сегодня будет прохладнее, потому что ехать до Вашингтона по такой изнуряющей жаре, это жестко. Он кладет рюкзак на заднее сиденье, нежно проведя ладонью по рукоятке лука, пристраивает его рядом, и, продолжая держать стакан, усаживается на пассажирское место. Баки кладет колчан в багажник, ставит сумку рядом с вещами Клинта и молча садится за руль. Все идет так, как ожидал Клинт, пока они не доезжают до перекрестка, на котором нужно свернуть, чтобы ехать на восток. Баки, не задумываясь, перестраивается и выезжает на полосу, по которой едут на запад. Туда, откуда они только что приехали. — Ты понимаешь, что мы едем обратно? — глядя в окно, спрашивает Клинт и ощущает, как что-то очень похожее на ужас начинает зарождаться у него в животе. — Да, — после небольшой паузы отвечает Баки. — Я думал, мы едем в Вашингтон. — Нет, — сухо произносит Баки, крепко сжимая руль. — Но… — Мы не едем в Вашингтон, — чуть громче говорит Баки, и в салоне раздается зловещий треск пластикового кожуха рулевого колеса. Баки не отпускает его, но, разочарованно посмотрев вниз, немного ослабляет хватку. — Блядь. — Да ладно тебе, — пытается протестовать Клинт. — Ты не хочешь идти к Стиву и не хочешь ехать в Вашингтон. А я практически ничего не знаю о Роджерсе, так что тебе нуж… — Я получу информацию из других источников, — говорит Баки, прерывая Клинта на полуслове. — Из каких? — Не знаю?! — кричит Баки и глубоко вздыхает. Потом откидывается на спинку, качает головой и так сильно сжимает челюсти, что Клинт начинает переживать за его зубы. Взгляд Баки сильно напоминает упрямый взгляд Стива, но Клинт не станет делать глупостей и произносить это вслух. В совершенном смятении он смотрит в окно и пытается разобраться в происходящем. Смитсоновский музей мог бы стать для Баки прекрасным местом получения информации. Которая была нужна ему до такой степени, что он, отчаявшись, осмелился похитить Клинта. Он смотрит на Баки и под всей этой напряженностью видит замешательство. Признаков не так много, но… Взгляд иногда бегает слишком быстро, губы недоуменно изгибаются, на лбу появляются морщины беспокойства. А потом Баки начинает нервно кусать губу, и вот такого Клинт еще точно не видел. Хотя в Баки Барнсе, наверняка, существует довольно много того, чего Клинт Бартон еще не видел. Он, конечно, был приклеен к нему всю неделю, но львиную долю времени провел без сознания, так что на самом деле Клинт знаком с Баки всего пару дней. Осознание этого заставляет его немного смутиться, когда он вспоминает о том дерьме, что случилось за эти дни. И хотя Клинт считает, что их удаление от Восточного побережья — самое глупое решение, принятое Баки с момента похищения, он закрывает рот и ждет. Он не знает, что именно происходит с Барнсом, и почему тот так настойчиво бежит от самой идеи узнать больше о Стиве. И почему полностью отказавшись от своей сумасшедшей схемы, еще не выкинул Клинта из машины. Правда он может продолжать держать его при себе для того, чтобы тот не смог рассказать всем кто такой Зимний Солдат, где он был и что делал. Надо подождать, снова говорит себе Клинт. Постараться не делать глупостей и подождать… И он терпеливо ждет четыре дня. За это время Баки не произносит ни слова. Он молча двигается на запад, целенаправленно уезжая все дальше от Вашингтона, Нью-Йорка и Стива. Клинт оставляет его в покое и не требует объяснений. Главным образом потому, что чувствует, что Баки должен действовать самостоятельно. А еще потому, что понятия не имеет с чего следует начинать оказывать ту самую помощь, которую пообещал. Они тонут в рутине. Дорога, остановка в мотеле, еда, сон, повторить. Как ни странно, это время оказывается самым «здоровым» для Клинта за последние несколько месяцев. Он регулярно ест, значительно меньше пьет (хотя это определенно не его сознательный выбор. Через несколько дней трезвой жизни он готов поменяться с Баки левой рукой в обмен на пиво или энергетик) и лучше спит, несмотря на то, что каждую ночь у него по-прежнему на ногах наручники. Но все это не значит, что он лучше выглядит. Он носит одежду почти неделю, а не бреется еще дольше. Вдвоем они производят не слишком благоприятное впечатление: Клинт с неряшливой русой бороденкой и в солнцезащитных очках, и Баки с темной порослью чуть длиннее, в бейсболке и капюшоне. Фактически, они выглядят полным отстоем. Клинта это беспокоит только с той точки зрения, что люди, которых они встречают, скорее всего, думают, что машина у них точно краденая. К концу четвертого дня путешествия погода заставляет их остановиться. На улице становится все душнее, влажность повышается, и Клинт спинным мозгом чувствует надвигающийся шторм. Который давит на нервы и делает его беспокойным и раздражительным. Только молчаливое присутствие Баки мешает ему окончательно потерять контроль. Клинт говорит себе, что пытается держаться не из-за того, что не хочет задерживать Баки, а потому, что ему неловко переживать у того на глазах очередную паническую атаку. Поздно вечером давление наконец падает окончательно. На ветровом стекле появляются следы дождевых капель, и небо раскалывается вспышками молний, освещающих темные подбрюшья грозовых туч. Клинт вздрагивает и немного пригибается, вслушиваясь в далекие звуки громовых раскатов. — Похоже, сильный будет, — тихо говорит он. — Ага, — кивает Баки. Клинт смотрит на него, потому что это буквально первое слово, которое тот произносит за последние несколько дней. Частота падения капель резко увеличивается, еще один зигзаг освещает небо, и Клинт начинает подсчитывать количество секунд между вспышкой молниии и громом. Пыль на обочине взлетает в воздух маленькими торнадо, а асфальт быстро становится рябым. Вскоре дождь хлещет так, что дворники едва справляются с потоками воды, льющейся на стекло, а рядом с машиной образуется небольшая река, периодически впадающая в ливневые колодцы. Молнии бьют все чаще, а ветер становится настолько сильным, что того и гляди перевернет машину. Клинт задумывается, успеют ли они выехать из города, но Баки начинает притормаживать. Впереди виднеются размытые ярко-красные огни вывески очередного мотеля. — Переночуем? — спрашивает Клинт, глядя на извилистые ручейки на боковом стекле. Баки кивает, глушит двигатель и выходит под дождь. Клинт, как обычно, ждет в машине. Смотрит на молнии, слушает гром и думает о Торе. Потом вспоминает Локи и до боли сжимает зубы. Он понимает, что нечестно плохо думать о Торе из-за того, что его так называемый брат — полоумный гребаный кретин, заслуживающий стрел во всех гребаных отверстиях своего гребаного тела… У Клинта непроизвольно сжимаются кулаки, и ногти впиваются в ладони. Он заставляет себя дышать и выпрямляет пальцы. Еще один раскат грома разрывает тишину. Клинт подпрыгивает и матерится, чувствуя, как быстро бьется сердце. Следующая вспышка кажется слишком голубой, и у него сжимается желудок. — Так… Ну нахуй, — шипит он, распахивает дверь и вылезает из машины. Ноги оказываются в луже, и сникерсы тут же заливает. Сразу становится мокро и холодно, и это отстой. Проклиная все на свете, Клинт открывает заднюю дверь, хватает лук, вешает на плечо, берет рюкзак и сумку Баки и вспоминает, что чертовы ключи от машины тот унес с собой, поэтому Клинт уйти не может. — Блядь, — выдыхает он, наклоняясь вперед. Он промок насквозь, рубашка прилипла к телу, а волосы — к голове. Сквозь шум дождя он слышит шаги, поднимает взгляд и видит Баки, бегущего к нему по лужам. Тот качает головой, смущенно глядя на Клинта. — Ты чего под дождем? — Потому что идиот, — устало отвечает он. Раздается еще один раскат, Клинт вздрагивает и закрывает глаза, чтобы не видеть цвет молнии. — Одиннадцатый номер, — говорит Баки, обходит Клинта, закрывает машину и забирает у него сумку. — Идем. Комната находится в самой дальней части мотеля. В ней просторно и чисто. Две двуспальные кровати и небольшая кухня в углу с маленьким столиком и двумя стульями. Ванная тоже чистая и светлая. Душ выглядит так, что Клинт уверен — в нем ему точно не грозит ничего подцепить. Прежде чем раздеться и воспользоваться им, Клинт терпеливо стоит у двери и ждет, пока Баки закончит свою обязательную проверку. Он мог бы помочь, но ему кажется, что Баки необходимо делать это самому. — Чисто, — наконец произносит тот, убирая волосы с лица. Сейчас это не так просто — они мокрые и липнут ко лбу и щекам. Клинт отходит от стены, ставит лук в угол и бросает рюкзак на кровать. Потом спохватывается и снимает на пол, но покрывало уже мокрое. Снаружи продолжает грохотать, но Клинта это уже не беспокоит — он внутри, тут тепло и сухо, а свет желтый, а не голубой, так что все в порядке. А потом Клинт думает, что находится в безопасности, ведь Баки проверил комнату. И если случится то, чего Клинт в глубине души все еще продолжает бояться, Баки, скорее всего, сможет его защитить. Эта утешительная мысль сильно нравится Клинту, несмотря на некоторую нелогичность, поэтому он собирается держаться за нее. Баки занимает вторую кровать и начинает проверять содержимое сумки. Он делает это каждый раз, как только они заходят в номер мотеля. Клинт замечает, что Баки человек привычки и любит режим и порядок. Клинт тоже решает заняться рюкзаком, наклоняется, но потом морщится и выпрямляется — мокрая майка неудобно обтягивает плечи. Он снимает ее через голову, вытирает лицо и направляется к стулу, чтобы повесить на спинку. Потом поворачивается к Баки, чтобы испытать удачу и попробовать получить ответ на вопрос, что они будут делать с едой, но слова буквально умирают в горле. Баки не мигая пристально разглядывает его голый торс. Клинт сказал бы, что он таращится. Баки отмирает и, моргнув, быстро отводит взгляд. — Твое плечо, — говорит он и отворачивается. Тянется к сумке, и выглядит почти смущенным, как будто Клинт застал его за чем-то нехорошим. — Надо снять швы. Клинт переводит взгляд на руку. — Ты мне поможешь? — не задумываясь, спрашивает он. И в очередной раз отмечает, какой же он все-таки идиот. Потому что сам просит Зимнего Солдата подойти к нему с чем-то острым и опасным. Повисает долгое молчание. Баки теребит собачку молнии на сумке. — Ты мне доверяешь? — наконец спрашивает он, по-прежнему не глядя на Клинта. А тот смотрит на него и пытается угадать, это они сейчас о швах или о ситуации в целом. — Ага, — отвечает он, небрежно дергая плечом. — Ты зашил — тебе и распарывать. Баки кивает. А Клинт, ощущая себя странно гиперчувствительным, садится на край кровати. Потом наклоняется, снимает кеды и носки. Все мокрое. Клинт легко может представить тяжело вздыхающую и закатывающую глаза Наташу, смотрящую на него своим коронным «серьезно, Клинт?». Наташа моментально забывается, как только Баки ставит перед ним маленький черный чемоданчик и молча опускается рядом на колени. Он ловко открывает замок, и Клинт видит аптечку, обрывки бинтов, пинцеты, стерильные повязки и моток нейлоновых ниток. Баки достает ножницы с длинными сужающимися лезвиями и застывает, глядя на плечо Клинта. У Баки влажные волосы, прилипшие ко лбу и скулам, и Клинт видит, как вода, стекающая с них, повисает на его дурацких ресницах. Баки смотрит вверх, и они встречаются взглядами. Клинт вздрагивает и тут же отводит свой, потому что Баки оказывается вдруг слишком близко. — Прости, — тихо говорит тот. — Личное пространство, да? — Все нормально, — отвечает Клинт, медленно выдыхая и снова встречаясь с ним взглядом. Анализируя ощущения, он понимает, что ему не совсем хорошо, когда Баки так близко, но и не настолько плохо, как могло бы быть. Хотя Клинту все еще хочется чуть отодвинуться… Да ладно, Бартон. Это же Баки Барнс. Капитан Америка доверял ему жизнь, а кроме незначительного инцидента с поножовщиной — и то, в драке, — он не сделал ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство. Даже вся эта история с похищением выглядит теперь по-другому. Ведь он выкрал Клинта не из-за каких-то там подлых суперзлодейских причин. Баки берет Клинта за плечо левой рукой; металл мокрый и холодный. Четыре пальца ложатся рядом с позвоночником, а большой прижимается к ключице. Это первый раз, когда Клинт в момент относительного спокойствия вступает в контакт с искусственной рукой, и ему немного не по себе, когда он ощущает ее давление на тело. Он не сомневается, что Баки, если захочет, с легкостью сможет раздавить его. Снаружи снова грохочет гром. Дождь продолжает яростно стучать в окна. — Ну, поехали, — бормочет Баки и подносит ножницы к руке Клинта. Тот смотрит, как он ловко разбирается со швами, разрезая, а потом аккуратно вытаскивая нитки металлическими пальцами. Тревожные ощущения нарастают, но Клинт справляется. Вскоре все заканчивается. — Я помню, как делал это раньше, — говорит Баки, осторожно прикасаясь большим пальцем к шраму. Потом садится на корточки, продолжая смотреть на него. — Кому? — спрашивает Клинт. Баки морщит лоб. — Я не уверен, — медленно отвечает он. — Думаю… — он замолкает, качает головой и прижимает пальцы к губам. Время идет, но он больше ничего не говорит. — Барнс? — Думаешь, мне стоит съездить в Вашингтон? — вдруг спрашивает он, по-прежнему глядя на плечо Клинта. — Ага, — честно отвечает Клинт, опасаясь резкой смены темы и боясь надеяться. — Я считаю, что там ты сможешь многое узнать о себе. — О Капитане Америка, — быстро поправляет Баки. — И о себе, — медленно говорит Клинт. — Ты же хочешь узнать о себе? Баки молчит и продолжает растерянно смотреть на его плечо. — Барнс, — тихо произносит Клинт, и взгляд серых глаз перемещается на него. — О ком ты на самом деле хочешь узнать? О Стиве или о себе? Баки продолжает молчать, но взгляд не отводит. — Или ты убедил себя, что это не о тебе? — продолжает Клинт, и Баки наконец отворачивается. Потом встает, забирает чемоданчик, идет к своей сумке, кладет его обратно и достает сигареты. Берет зажигалку, проходит к столу и тяжело садится на стул. Закуривает, ставит локти на край стола и прижимает ко лбу металлическую ладонь. — Что если я не… — начинает он, потом замолкает и затягивается. Выдыхает дым и продолжает: — Что, если я узнаю о Баки Барнсе то, чему не смогу соответствовать? Он крепко сжимает губы, глядя на Клинта светлыми глазами, и Клинт чувствует… Боже, он даже не знает. Это такой сильный прилив эмоций, что Клинт едва успевает отфильтровывать их. Клубок из жалости, беспокойства, сочувствия и яростного желания защищать еле умещается в груди. — Эй, — произносит он, встает, подходит, берет второй стул и садится напротив. — Ты Баки Барнс, — уверенно продолжает он. — Не смей позволять тому, что они с тобой сделали, влиять на свою жизнь. Ты то, что ты есть. Со всеми частями, что в тебе есть. И хорошими, и дерьмовыми. — Тебе легко говорить, ты знаешь, кто ты, — тихо отвечает Баки, вертя сигарету в пальцах. — Ты Баки Барнс, — повторяет Клинт. — И каким бы забавным не было твое полное имя, оно звучит как Джеймс Бьюкенен Барнс… — Сто седьмой, — невнятно продолжает Баки и замирает. Клинт удивленно смотрит на него. — Что это? Баки изумленно поднимает брови. — Не знаю… — Сто седьмой? Это твое старое военное подразделение, ты его вспомнил? Баки смотрит на него. И смотрит. И смотрит… Сигарета в пальцах медленно тлеет, дым лениво поднимается вверх. — Это было на той фотографии? — продолжает давить Клинт. — Просто ты произнес имя, — тихо отвечает Баки. Он смотрит на сигарету и невесело усмехается. — Мое имя. — Джеймс Бьюкенен Баки Барнс, — отчетливо повторяет Клинт. Баки с трудом сглатывает, кусает нижнюю губу и затягивается, продолжая гипнотизировать сигарету. Клинт думает, что так он пытается не смотреть на него. Баки выдыхает дым и опускает руку. — Итак, — начинает он, — Смитсоновский. — Смитсоновский, — соглашается Клинт. Баки еще раз подносит сигарету к губам и, закрывая глаза, затягивается. Потом выдыхает и произносит: — О’кей. Клинт поднимает бровь. — О’кей? — О’кей. — И что, мы теперь проведем три дня, возвращаясь туда, откуда приехали? — осторожно спрашивает Клинт, боясь надеяться. Хотя нахлынувшее облегчение довольно сложно игнорировать — наконец-то Баки делает шаг в правильном направлении… А потом Клинту в голову приходит мысль, что наличие этого упертого сукиного сына на планете придает смысл существованию Клинта. Теперь у него есть цель, и он почти гордится собой. — Похоже, — отвечает Баки и тяжело вздыхает. — Дождемся, когда закончится шторм, и поедем. — О’кей, — кивает Клинт, потому что не собирается подталкивать его и совсем не хочет выходить под дождь. А хочет спокойно принять теплый душ и некоторое время поспать в безопасности. Баки опять откидывается на спинку стула, подносит сигарету к губам, пальцами зачесывает назад волосы, запрокидывает голову и смотрит в потолок. Клинт опускает взгляд вдоль его горла вниз к ямке между ключицами, едва видной в вырезе майки. Потом наклоняется вперед, складывает руки на столе, пристраивает на них голову и смотрит на курящего Баки. — Эй, Бартон? — Хм? — Клинт чуть поворачивает голову. Баки трет металлическими пальцами лоб, и у него дергается кадык, когда он сглатывает. — Спасибо. Клинт медленно моргает. — Не за что, — невнятно мычит он себе в предплечье. Баки тушит окурок и снова принимается мусолить нижнюю губу. У него блестящие, ясные глаза, а взгляд спокойный и задумчивый. Ничего общего с той пустотой, что была совсем недавно. У Клинта болит поясница. Скорее всего, от долгого сидения в машине. Он выпрямляется, отталкивается от стола, переносит вес тела назад, отрывая передние ножки от пола, ставит стул на задние и покачивается, упираясь ладонью в стол. — Хороший баланс, — говорит Баки, и Клинт, подняв бровь, медленно убирает со столешницы руку. — А это уже понты, — бросает Баки, и Клинт позволяет стулу с грохотом упасть вперед. Баки вздрагивает. — Прости. Тот качает головой. — Нам надо переодеться, — произносит он, вставая и отодвигая стул. — У тебя есть что-нибудь сухое? — Ничего сухого и чистого, — отвечает Клинт, чешет заросший подбородок и морщится. — Боже, надо побриться. А то живность какая-нибудь заведется. Баки смотрит на него все с тем же «не знаю, есть ли в твоих словах смысл» выражением, которое уже прекрасно знакомо Клинту, и молча уходит в ванную. Сквозь тонкие стены Клинт слышит звук шагов и льющейся воды. — Баки Барнс, — рассеянно произносит он и встает. Подходит к кровати, придвигает рюкзак поближе к изголовью, раздевается, кладет джинсы и в одних боксерах падает поверх одеяла. Вздыхает и вяло начинает думать о том, что неплохо было бы разжиться еще одними штанами или хотя бы достать из рюкзака и надеть майку. Но тут же решает — нахер. Вся его одежда грязная, а сам он потный и липкий. А если у Баки Барнса возникнут какие-то проблемы с разлегшимся в одних трусах Клинтом Бартоном, то он вполне сможет сказать ему об этом. А пока Клинт Бартон предпочтет думать, что если Баки Барнс уже видел его полуголым, когда штопал, то значит, до тех пор, пока не сообщит ему обратного, можно считать, что его это не сильно волнует. Клинт засыпает, уткнувшись лицом в подушку, и просыпается утром под звуки льющейся воды. В комнате пахнет кофе. Ураган закончился, и в окна бьет яркий солнечный свет. Клинт садится, потягивается и понимает, что на щиколотках нет наручников. Это что-то новенькое. Может, Баки не захотел его будить. А может, не стал подходить, пока Клинт был раздет. В любом случае, он не собирается жаловаться. Зевая, он поворачивается, чтобы взять джинсы… И, удивленно хмурясь, замирает. На краю кровати нет его джинсов. На их месте лежит аккуратная стопка новой одежды. Две пары серых тренировочных штанов и четыре одинаковых фиолетовых футболки. Рядом пакетик с одноразовой бритвой и пена для бритья. Не нужно быть гением, чтобы понять, что все это краденое. Гораздо больше Клинта волнует тот факт, что Баки пошел и украл все это только потому, что накануне Клинт вскользь упомянул отсутствие одежды и наличие бороды… А еще, майки — фиолетовые. Смущенный и не совсем уверенный в том, как следует себя вести, Клинт встает и идет на запах. Тот приводит его к столу, на котором рядом с зажигалкой и сигаретами Баки стоят два стакана кофе. Кофеин, мысленно стонет Клинт. Все обретет смысл, стоит только выпить это, думает он. И делает огромный глоток. Потом разворачивается к центру комнаты и начинает рассеянно чесать лобок. Из ванной выходит полностью одетый Баки. На нем новые брюки и чистая серая толстовка. Он замирает, ошарашенно глядя на Клинта. Сначала тот думает, что Баки опять становится Зимним, но тот смотрит вниз, потом поднимает взгляд, и Клинт понимает, что стоит практически голый и держит руку в трусах. Класс, Бартон. Просто, блядь, класс… — Утро, — произносит он и, морщась, как бы невзначай вынимает руку. — Утро, — автоматически отвечает Баки и возвращает взгляд к его паху. Боже, как неудобно. Чувак, конечно, был в армии и ко многому привык, но это ведь не было похоже на то, что Клинт стоял посреди комнаты и дрочил? — Выходим через час, — наконец сообщает Баки ковру, а Клинт вдруг начинает страстно ненавидеть Гидру, из-за которой Баки стал таким… — Хорошо, — кивает Клинт, и смотрит на вещи на кровати. — Кстати, спасибо. — Ага. — Душ, — хрипит Клинт. Потом прочищает горло и пробует еще раз. — Я собираюсь принять душ, — произносит он, быстро хватает новые штаны, футболку, станок, пену и исчезает в ванной, пинком закрывая дверь. Бросает одежду на полку рядом с душем, а бритву и пену ставит на край раковины, и пристально смотрит на отражение в зеркале. — Трагедия, — сообщает он ему и открывает кран. Через полчаса он мытый, бритый и в новой одежде, которая достаточно хорошо ему подходит. И он не собирается лгать — в свежей чистой одежде он чувствует себя чертовски хорошо. Возможно, ему удастся убедить Баки остановиться возле какой-нибудь прачечной, чтобы засунуть грязные вещи в стиральную машину. Потому что как бы Клинт не ценил то, что Баки для него сделал, тот не может каждый раз, когда у него закончится чистая одежда, красть для него другую. Он снова смотрит на свое отражение, проводит пальцами по мягкому фиолетовому хлопку и думает, что же, черт побери, произошло за эти две недели, если его так развезло от гребаной майки. — Стокгольмский синдром, — бормочет он, потирая теперь уже гладкий подбородок, но это, в лучшем случае, половина ответа. Мягкий стук отвлекает внимание Клинта от зеркала. Он смотрит на дверь, но секунды идут, а ничего не происходит. И он понимает, что, скорее всего, Баки ждет, когда он закончит. — Ага, иду, — кричит Клинт, берет вещи и открывает дверь. Баки стоит рядом с ванной и вздрагивает, когда он выходит. — Ты выглядишь по-другому. Клинт трет пальцами подбородок. — Потеря месячного запаса лицевого пуха сделала из меня человека. Плохо? — По-другому. Хорошо, — говорит Баки и тут же хмурится, как будто не знает, почему, черт побери, они обсуждают лицо Бартона. Потом смотрит на входную дверь, переводит взгляд обратно на Клинта, открывает рот и снова закрывает. Клинт не настолько глуп, чтобы не понимать, почему Баки так себя ведет. — Не думай об этом, — говорит он. — Просто иди. Баки вздрагивает, хмурится сильнее и молча отворачивается. Берет вещи, бросает ключ от номера на стол и, не оглядываясь, выходит. Клинт идет следом. Он все еще не совсем уверен, что Баки собирается ехать на восток. Они направляются к машине — на этот раз черному Шеви, — и Клинт думает, что ему пора уже начинать беспокоиться о том количестве вещей, которое ворует Баки. — Готов? — спрашивает Клинт, опираясь на крышу машины и плотнее прижимая очки к переносице. Баки стоит с другой стороны, грызет губу и смотрит на свои ноги. — Барнс? — Да, — отзывается тот, тут же отмирает и садится в машину. Клинт бросает рюкзак на заднее сиденье, кладет рядом лук и, упав на пассажирское место, укладывает ноги на приборную панель. Он не собирается ничего говорить, но он действительно нервничает. Что, если Баки не сдержит слово и откажется ехать в Вашингтон, а значит и в Смитсоновский. Машина фыркает и тарахтит, когда они выезжают на магистраль. Клинт решительно смотрит в окно, демонстративно не глядя на Баки, потому что не хочет давить или заставлять того что-то делать. Живот сводит, когда они доезжают до перекрестка… Баки поворачивает на восток, а Клинт расслабляется и позволяет себе небольшую победную улыбку. — И можешь нахрен заткнуться, — хмуро бормочет Баки, пристраивая локоть на дверь и подпирая голову кулаком. — Я не сказал ни слова, — отвечает Клинт и открывает окно, чтобы глотнуть свежего воздуха и почувствовать на коже тепло солнечного света. И хотя все еще не совсем хорошо, он не может сказать, что чувствует себя совершенно безнадежно.