I'll Keep You Safe Here With Me

Поездка в Вашингтон занимает неделю. В основном из-за того, что Баки, по какой-то причине, вдруг вводит лимит на количество часов, проведенных в машине. Он начинает регулярно останавливаться в мотелях, чтобы они могли спокойно поесть и поспать. Правда однажды Баки просыпается с абсолютно убийственным выражением лица и, молча сев за руль, едет обратно. У Клинта уходит почти шесть часов на то, чтобы убедить его развернуться. И это неплохо. Правда неплохо. У Клинта тоже бывают моменты, когда он чувствует себя в совершеннейшем отчаянии. Когда хочется уйти, уползти в тень, спрятаться от яркого дневного света и остального мира. Но это не длится долго. Кажется, пустые пространства в нем начинают чем-то заполняться… Поздно вечером во вторник они наконец останавливаются примерно в часе езды от центра Вашингтона. Соваться туда опасно и достаточно рискованно, поскольку он кишит военными и сотрудниками аварийно-спасательных служб, помогающих привести город в порядок. Но Клинт наблюдал за Баки две с половиной недели и знал, что у того достаточно серьезные навыки в искусстве казаться безобидным и незаметным. Мотель, на этот раз выбранный Баки, выглядит значительно лучше предыдущих. Клинт почти уверен, что тут никогда никого не убивали. Не то чтобы это являлось каким-то критерием классности придорожных мотелей, но, эй… Желтая вывеска названия светится тепло и приветливо. И горят в ней все до единой лампочки. А это точно говорит о многом. — Мы повышаем уровень жизни? — спрашивает Клинт, вылезая из машины и глядя на идущего по парковке уже забронировавшего комнату Баки. На нем черная бейсболка и недавно украденная темно-серая толстовка. Клинту, глядя на него, становится жарко, хотя солнце уже практически село. — Что? — спрашивает Баки и ловит сумку, которую Клинт бросает ему. — Хорошее местечко, — отвечает Клинт, доставая остальные вещи с заднего сиденья. — Мы повышаем класс? — Наш класс не повысится, даже если мы заселимся в гребаный «Ритц», — рассеянно говорит Баки, закрывая машину. — Восьмой номер, пошли. Клинт улыбается и идет за ним. Баки все чаще стал произносить фразы, которые — пусть и с большой натяжкой — можно назвать шутками. Сквозь то, кем Баки Барнс является сейчас, начинает проявляться человек, с которым в другой жизни дружил Стив Роджерс. Они заходят в комнату, и, пока Баки занимается проверкой, Клинт осматривается. Номер довольно большой и просторный. С двумя двуспальными кроватями, диваном, низким кофейным столиком и большим телевизором на стене. — Итак… — начинает Клинт, когда Баки кивком разрешает пройти. — Ты утром пойдешь? Баки молча бросает на кровать сумку, садится и начинает плановый осмотр оружия. Опустив рюкзак с колчаном на пол, Клинт падает спиной на покрывало другой. Он держит лук в руке и, трогая кончиками пальцев тетиву, чувствует утешительное натяжение. — Барнс? Баки поднимает взгляд и качает головой. — Не знаю, — отвечает он, снимает бейсболку, кладет рядом и пальцами зачесывает волосы назад. Клинт переводит взгляд на потолок и продолжает натягивать тетиву. Нужно найти место, где можно будет пострелять. Он не держал стрелы в руках с момента нападения Баки. А до этого — еще несколько недель. Слишком долго. — Остановимся поближе? — Нет, — Баки качает головой. — Я снял номер на несколько дней. — Ты меня балуешь… — прищурившись, тянет Клинт и опускает лук, глядя на Баки. Тот вертит в руке нож и жует губу. Сомневается, понимает Клинт. — Не думай, — произносит он. — Просто иди. — Пойду, — отвечает Баки. Клинт, должно быть, выглядит несколько скептичным, потому что Баки раздраженно перебрасывает нож в другую руку и поджимает губы. — Я пойду, — повторяет он. — Просто… Он замолкает, а Клинт не настаивает. Он не знает, насколько сильно ему позволено давить, поэтому решает дать Баки пару дней передышки. Если в итоге он этого не сделает или опять свернет не туда, Клинт подумает о плане «Б», чтобы его остановить. — Есть хочешь? — спрашивает Баки, когда понимает, что Клинт больше не собирается приставать. — Ага, пиццу, — кивает тот. — И, может, какого-нибудь пива. Ты что-то давно его не приносил… Баки молчит, да Клинт и не ждет ответа. Баки выходит и, как обычно, закрывает его. На этот раз никаких наручников. Чем дольше они находятся вместе, тем чаще это происходит. Но даже с таким продвинутым уровнем доверия бывают вечера, когда Баки молча протягивает браслеты, выглядя виноватым и разочарованным, более замкнутым и тихим. Клинт, ни слова не говоря, защелкивает их на щиколотках. Но сегодня он свободен и может бродить по комнате. Он идет в ванную, чтобы побриться и принять душ. Клинту кажется, что сегодняшний день сильно отличается от остальных. В воздухе висит нечто, похожее на финал. На окончание чего-то. Если Баки все же решится сходить в музей и получить ответы на вопросы, то весь этот бедлам закончится. Клинт не знает, что будет потом, но догадывается, что дальше они пойдут разными дорогами. Либо новыми, либо теми, что были до этого. Эта мысль ему совсем не нравится. И Клинт не понимает, почему. Баки возвращается минут через сорок с двумя огромными коробками, на которых покачивается упаковка из шести бутылок пива. Клинт выключил верхний свет, и теперь комнату освещал лишь телевизор и торшер в углу. Баки закрывает дверь, оглядывается и ничего не говорит. Клинт, лежащий на диване, облегченно выдыхает — боялся, что Баки будет против полумрака. — Все в порядке? — спрашивает Клинт. Баки оглядывается, пару секунд смотрит на него, потом моргает и, кивнув, отводит взгляд. — Без проблем, — отвечает он, проверяет дверь и ставит коробки и пиво на столик перед Клинтом. Блядь, как же пахнет… — А у тебя? — спрашивает Баки, выпрямляясь. На левой руке вспыхивают отблески теплого золотистого света. — Отлично, — отвечает Клинт, нетерпеливо открывая коробку. — Я чувствую запах сыра и мяса, что еще нужно для счастья? Баки дергает уголком губ. — Я пойду… — начинает он, кивая в сторону ванной, — … помоюсь. — Всё не съем, клянусь, — набив рот пиццей, обещает Клинт. — Эй, пока не ушел… Он пристраивает треугольник на колено и берет бутылку. Ему даже не нужно просить — Баки, придерживая горлышко живыми пальцами, снимает крышку металлическими. — Спасибо. — Пожалуйста, — спокойно отвечает Баки. Клинт поднимает взгляд, но Баки уже отвернулся. Он идет к ванной, включает свет, и на ковре появляется яркий прямоугольник. Баки заходит внутрь и аккуратно закрывает за собой дверь. Клинт разворачивается к телевизору, сползает ниже, глубже вдавливаясь спиной в подушки, и укладывает ноги на столик. Через дверь ванной слышен шум льющейся воды, и это странно успокаивает и даже расслабляет. У Клинта есть пиво и пицца, шумы на заднем плане не заставляют его дергаться, а в ванной моется ассасин, который, если потребуется, сможет нейтрализовать любые угрозы. Клинт ест и рассеянно смотрит на экран. На этот раз Баки задерживается дольше обычных нескольких минут. Потом вода выключается, и Клинт вообще ничего не слышит. Но идти и стучать он не собирается, вдруг Баки испугается и снова набросится на него с ножом… Спустя десять долгих минут дверь открывается. Клинт смотрит и сначала даже не может понять, что с Баки не так. Он без толстовки. На нем только обычная белая футболка, в которой прекрасно виден весь этот металл слева. Клинт хмурится и переводит взгляд на телевизор. Баки всегда в толстовке. Раньше он никогда не позволял Клинту увидеть руку… Баки ладонью приглаживает мокрые волосы, убирая с лица, подходит к противоположному концу дивана, садится, прислоняясь спиной к подлокотнику, и прижимает согнутые в коленях ноги к груди. А еще он босой, и это вообще что-то новое. Так он выглядит совсем по-другому. Так он выглядит… уязвимым. Клинт наклоняется, достает бутылку и протягивает Баки. Тот молча берет, вздыхает, поворачивается к телевизору и опускает голову на спинку дивана, прислоняясь к ней щекой. И ничего не говорит по поводу дурацкого документального фильма о дикой природе, который вместо новостей смотрит Клинт. Тот переводит взгляд на Баки, потом на пиццу. Повторяет. Баки последние несколько дней почти ничего не ел, кроме каких-то странных сухариков. Зимний Солдат он или нет, но он все еще человек. А человеку надо есть. Отставляя пиво в сторону, Клинт тянется к коробке с пиццей, берет ее и опускает углом на высоко поднятые колени Баки. Тот удивленно моргает, не понимая, что происходит. — Ешь, — тихо говорит Клинт. У Баки на лице тут же появляется такое выражение, будто он начинает просчитывать, как бы побыстрее разминировать протягиваемую коробку. Секунды идут, Баки не двигается, и Клинту начинает казаться, что тот уже где-то не совсем тут. — Барнс, — тихо произносит он, и Баки вздрагивает, как будто Клинт крикнул. — Не заставляй тебя кормить. Это будет несколько неловко для обоих. У Баки дергаются губы, он громко выдыхает, немного распрямляется и становится менее напряженным. Потом кивает и медленно вытягивает ноги. Клинт ставит на них коробку и, удовлетворенно вздохнув, откидывается назад. Баки сдвигается чуть вперед, и Клинт чувствует, как к его бедру прижимаются голые теплые пальцы ног. Диван внезапно становится жестким и узким, а тело Клинта — гиперчувствительным. Баки, похоже, даже не замечает контакта, потому что спокойно ест пиццу, перебегая взглядом с еды на экран и обратно. Прикосновение совсем невинное, но почему-то сильно смущает Клинта и заставляет чувствовать себя маленьким и жалким. Он в замешательстве, а по коже во все стороны начинает расползаться тепло. Клинт мучительно сглатывает и не понимает, что происходит. Обычно он отстраняется от людей, находящихся к нему настолько близко, выстраивая барьеры. Сейчас все по-другому. Он не уверен, что хочет, чтобы Баки отодвинулся, и не может понять, почему. Баки неторопливо доедает пиццу, наклоняется и ставит пустую коробку на стол. Потом откидывается на подлокотник, еще немного сползает вдоль дивана и, закидывая левую руку вверх, пристраивает на нее голову. Его ступни еще плотнее вжимаются в бедро Клинта, а потом Баки немного сгибает колени и подсовывает пальцы ему под ногу. Клинт, не задумываясь, чуть приподнимает ее, и прижимает ступню бедром к дивану. Клинту довольно удобно, и он изо всех сил старается не думать о том, что все это может значить. — Почему мы смотрим это дерьмо про крокодилов? — нарушает тишину усталый голос Баки, в котором звучат протяжные Нью-Йоркские нотки. Он широко зевает. — Потому что это единственный канал, по которому не бывает новостей, — честно отвечает Клинт, берет еще две бутылки и молча протягивает Баки. Тот вытаскивает руку из-под головы, открывает их и забирает одну. — Не любишь новости? — Неа… В них может быть что-то о Стиве. Или о Мстителях. При упоминании имени Роджерса Баки вздрагивает. Но не сильно. Он немного подается вперед и заглядывает Клинту в глаза. — Что, если… — начинает он, замолкает и отводит взгляд. Потом снова смотрит на Клинта. — Если это не так… — делает он вторую попытку. Опять неудачно. В третий раз выходит: — Если я ничего не вспомню, будет плохо. И если вспомню, тоже. Потому что ты или по-прежнему не будешь знать, кто ты, или тебе придется жить, зная, что ты пытался убить лучшего друга, про себя произносит Клинт. Он не говорит этого вслух, потому что Баки и так это знает и уже несет этот ужасный груз на плечах. А еще он не хочет напоминать о попытке убить лучшего друга, потому что если сделает это, то может начать думать о том, что и сам совсем недавно пытался совершить подобное. А это может обрушить стены, так старательно выстроенные им вокруг этих мыслей и чувств. Он не может этого допустить. Никак не может… Клинт смотрит на Баки и не знает, что сказать. Врать, что все будет хорошо, он не собирается. Оба прекрасно понимают, что в любом случае будет больно. — Мы справимся, — наконец произносит он. Баки пристально вглядывается в его лицо, резко кивает, выдыхает и отводит взгляд. — Переключи куда-нибудь, — просит он, ковыряя ногтем этикетку на бутылке. Клинт берет пульт, ощущая ногу Баки под бедром, и принимается переключать каналы. Находит начинающийся старый боевик и радуется, что не нужно искать дальше. Почти весь фильм оба молчат. Клинта это не напрягает. Он думает о том, что Баки извинился за то, что вторгся в его личное пространство, когда занимался швами. И он не знает, это потому, что Баки Барнс настолько внимателен или потому, что хорошо воспитан. Клинт с легкостью ответил бы про Зимнего Солдата, а вот насчет Баки не уверен. Он поворачивается, чтобы спросить об этом, но сердце замирает, а слова растворяются на языке… Баки спит. У него приоткрыт рот, дышит он глубоко и ровно, и Клинт видит, как у него под веками двигаются глазные яблоки. Руки расслабленно лежат на животе, но лоб нахмурен, и Клинту становится интересно, что же ему снится. Потом он решает, что, скорее всего, не захотел бы этого знать. Медленно и осторожно он поднимается с дивана. Несколько секунд смотрит на Баки, а потом берет свою толстовку и прикрывает его босые ноги. Быстро делает несколько шагов и, затаив дыхание, замирает — не разбудил ли. Не психанет ли Баки со сна, снова превращаясь в нервного Зимнего… Но Баки спит. Клинт облегченно вздыхает, берёт пульт, выключает телевизор и ложится на кровать. Поправляет подушку, кладет на нее голову и через несколько минут засыпает. *** Утром Клинт просыпается, видит в окне ярко светящее солнце и слышит играющее на улице радио. Кругом спокойствие и умиротворенность. Минус только один. Нет ни кофе, ни завтрака. Клинт садится, осматривается и понимает, что Баки тоже нет. Но вещи на месте, поэтому Клинт не паникует. Сердце странно стучит в груди, и Клинт задумывается, ушел ли тот за едой, отправился ли украсть еще что-нибудь или все-таки решился пойти в Смитсоновский. Половина Клинта надеется, что последнее. Потому что именно в этом заключается смысл их безумного приключения. А другая — считает, что было бы намного лучше, если бы Баки не делал этого. Потому что неизвестно какой будет реакция. Что, если Баки ничего не вспомнит? Тогда он расстроится и разозлится, а Клинт знает, что разочарованный и сердитый Баки Барнс — опасный Баки Барнс. К тому же — как вчера сказал сам Баки, — если вспомнит, будет так же плохо. Вздохнув, Клинт встает и, пытаясь не нервничать, идет в ванную. Тревога и беспокойство почти невыносимы, а к ним еще — как назло — присоединяются жалость и чувство вины. Собственные проблемы кажутся Клинту незначительными по сравнению с теми, что обрушились на Баки. Разобраться в том, что чувствует, Клинт не может. После настолько долгого отсутствия каких бы то ни было чувств все ощущается запутанным и странным… Ну и похер, устало говорит он себе. Пытается перестать думать и падает на диван. Берет кусок вчерашней пиццы и, игнорируя звучащий в голове голос Коулсона «Бартон, пицца на завтрак не является сколько-нибудь приемлемым вариантом для взрослого мужчины», принимается за еду. Потом берет пульт, включает телевизор и внезапно замирает, потому что на канале, по которому они вчера смотрели кино, идет выпуск новостей. И, очевидно, вселенная все еще продолжает ненавидеть Клинта, потому что на гребаном экране появляется лицо Стива Роджерса. Клинт облегченно выдыхает и думает, хорошо, что Баки этого не видит. А потом вспоминает, что сейчас тот может быть в музее и смотреть на точно такую же фотографию. Ведущий еще раз повторяет о «кошмаре в Вашингтоне» и об участии во всем этом Мстителей, и Клинт понимает, что Мстители снова официально являются командой. — Капитан Америка наконец нарушил молчание по поводу событий в Вашингтоне. Сегодня будет опубликовано его заявление, — слышит Клинт, и не нужно быть гением, чтобы понять, что группа пиарщиков и юристов во главе со Старком как пить дать приложили к этому руку. — Через несколько дней у него запланирована встреча с президентом… Клинт замирает с куском пиццы во рту, слышит «Вашингтон, округ Колумбия», и мозг немедленно реагирует, начиная непрерывно повторять: черт, черт, черт, черт… Потому что эту новость Баки точно спокойно не воспримет. Боже, случайно столкнуться с Капитаном Америка стало бы для него катастрофой… Клинт видит на экране рыжие волосы, и сердце опять разрывается на части. Наташа… В великолепно сидящем костюме стоит рядом с Роджерсом и каким-то темнокожим парнем и, серьезно глядя на них, что-то говорит. Это чувак, что был со Стивом в Вашингтоне, понимает Клинт. Он не знает его имени и понятия не имеет, откуда тот взялся. Клинт чувствует комок в горле и хватает пульт. По другому каналу идет испанская мыльная опера. Клинт не силен в испанском, но ему все равно. Смотреть на лучшего друга, который у него когда-то был, слишком больно.  — Она тебе больше не друг, — горько бормочет он. Аппетит пропадает, и Клинт бросает недоеденную пиццу в коробку. И кто в этом виноват, шепчет голос. Клинт трясет головой, потому что не знает его это голос или Фила. Или Локи. — Так, хватит, — произносит он вслух, встает, идет к кровати и берет лук, стоящий у низкой тумбочки. — Возвращайся в игру, Бартон. Возьми себя в руки, ты нужен Барнсу. В сочетании с утешительной тяжестью оружия призыв срабатывает. В какой-то степени. Хотя тревога отступает не полностью. Он запихивает мысли и заботы поглубже, возвращается на диван и, сидя с луком в руке, пытается сконцентрироваться на Баки. Где он сейчас, что с ним? Клинт не знает. Он мог войти в музей, увидеть себя и подумать, да, все нормально, это я. А мог часами бродить по гребаному музею. Сбитый с толку и одинокий. Клинт вздыхает, закрывает глаза и пристраивает подбородок на лук, стоящий на полу. На обратной стороне век появляется несчастное лицо Баки. Странно, когда тот только похитил Клинта, он ему без присмотра и отлить не позволял, а теперь спокойно засыпает рядом, как будто делал это долгие годы. Клинт не может понять, почему. Да, Баки начал доверять ему после того, как он напал на копов, но теперь все по-другому. И, насколько Клинту известно, он не сделал ничего, чтобы заслужить такое доверие. Черт, да если бы Баки знал, что Клинт натворил, он бы до сих пор каждый вечер надевал на него наручники. Что вы готовы сделать, агент Бартон, шепчет голос в глубине души. Нет, яростно думает Клинт и безжалостно запечатывает память. Блядь. Нужно срочно чем-то занять руки и мысли… В течение часа Клинт около тысячи раз переключает каналы, проверяет и чистит лук и стрелы и пытается убедить себя в том, что Баки сейчас намного хуже. Время, похоже, совсем замедляется, чтобы окончательно вымотать ему оставшиеся нервы. Голос, запертый в глубине головы, настойчиво пытается прорваться наружу, и это жутко раздражает. К звукам изнутри присоединяются те, что слышатся из-за стены — кто-то говорит по телефону. Каждый раз, когда Клинт слышит смех, ему хочется выскочить из комнаты, выбить соседнюю дверь и отобрать у находящегося там человека гребаный мобильник. Потом он слышит в комнате тихое жужжание и готовится повытаскивать из розеток все вилки электроприборов, чтобы это прекратилось. А потом снаружи раздаются приближающиеся шаги. В замочную скважину вставляют ключ, и дверь распахивается так резко и широко, что ручка бьется о стену. Быстрые шаги, знакомый силуэт… Клинт вздрагивает и, тяжело дыша, закрывает глаза. Все тревоги вмиг исчезают. Как будто кто-то лезет к нему в мозг и вырывает их оттуда. Но потом он внимательнее смотрит на Баки. Тот выглядит так, будто вот-вот развалится на части.  — Барнс? Баки качает головой, поворачивается, закрывает дверь и, прижимаясь к ней ладонями и опуская между руками голову, застывает. Потом у него начинает дрожать спина, и Клинту становится страшно… Он испуганно смотрит на Баки и поднимается с дивана. — Барнс… — Я знал, что он был меньше, — с трудом произносит тот, сжимает кулаки и бьет ими в дверь. Потом хрипло, задушенно стонет. — Черт… — тихо выдыхает Клинт и идет к нему. Баки сползает по двери вниз и, сгорбившись, прижимается к ней лбом. И он плачет. На самом деле плачет. А у Клинта в груди все слишком туго и болезненно, и он не знает, что делать… Он опускается на колени у Баки за спиной, протягивает руку и кладет между лопатками. Баки резко дергается, и Клинт поспешно убирает ладонь, но не отходит. Ему необходимо что-нибудь сделать, потому что Баки продолжает всхлипывать, и Клинт даже не представляет, что тот сейчас чувствует. … я знал, что он был меньше… Господи, Клинт и сам готов разрыдаться. Баки вспомнил Стива. Что-то в музее подтвердило его догадки, и теперь он понимает, что пытался убить человека, который был его лучшим другом… Не думая, Клинт хватает Баки за плечо и, разворачивая, тянет на себя. На этот раз тот поддается, падает Клинту в руки и, закрывая лицо ладонями и вжимаясь ему в грудь, продолжает рыдать. Неожиданное падение Баки почти роняет Клинта на пол, но ему удается держать равновесие и, крепко обняв Баки за шею, прижать его голову к своей груди. Баки бьет крупная дрожь, и внутренний голос Клинта начинает панически орать «Бартон, ты идиот, черт побери. У тебя Зимний Солдат в раздрае! Вали отсюда», но Клинт чувствует дрожащие металлические пальцы, цепляющиеся за его майку, и не может этого сделать.  — Я держу тебя, — тихо произносит он. — Заткнись, Бартон, — удается выдавить Баки, но он не отстраняется. Клинт кивает и замолкает. Потом ерзает, устраиваясь поудобнее, пристраивает подбородок Баки на голову и принимается ждать, когда всхлипы стихнут. У него подозрительно покалывает в глазах, и начинает першить в горле. Спустя несколько минут Баки откашливается, прерывисто вздыхает, отлипает от Клинта и садится, избегая смотреть в глаза. Но неожиданно не уходит. Просто подтягивает колени к груди и крепко обнимает руками. Клинт скрещивает ноги, упирается локтями в колени и укладывает подбородок на ладони. В комнате становится тихо. Потом Клинт слышит соседа, разговаривающего по телефону, и неровное дыхание Баки.  — Помог музей? — Клинт старается говорить тихо, но вопрос все равно звучит слишком громко. Баки, глядя в пол, вытирает нос тыльной стороной правой руки. — Не знаю, как насчет «помог»… — отвечает он, и у него сильно дрожит подбородок. — Все… — начинает он, но голос срывается. — Там были мои вещи. Куртка. Чертова винтовка. И письма… Он снова замолкает, закрывает глаза рукой, сильно сжимает челюсти, пытаясь взять себя в руки, и глубоко дышит носом. — Письма? Тебе или твои? Баки опускает руку, открывая лицо. Молча встает и идет к сумке. Клинт смотрит на него и думает, что теперь ему вряд ли ответят. Баки открывает молнию и достает сигареты. Подходит к двери, широко распахивает ее и выходит на улицу. Там ясно и солнечно. Баки тяжело опускается на бордюр у входа и кладет голову на руки, пристраивая локти на колени. Клинт сидит на полу и смотрит на Баки через дверной проем. Его слова крутятся у Клинта в голове. Теперь ясно, что все его запутанные мысли и воспоминания становятся вдруг реальностью. Клинт надеется, что когда Баки немного успокоится, то сможет этому порадоваться. По крайней мере, теперь он точно знает кто он. Неопределенность угнетает и не дает правильно оценивать ситуацию. А еще Клинт понимает, что для того, чтобы двигаться дальше, Баки необходимо узнать, что все-таки сделала с ним Гидра. Хотя Клинт прекрасно знает, что даже если у вас есть четкие объяснения, почему именно вы сделали то или иное, все равно очень трудно оправдать свои действия перед самим собой. Знание не меняет того факта, что вы позволили этому случиться. Что не были достаточно сильными, достаточно быстрыми. Обдумывая это, Клинт ловит себя на мысли, что готов и дальше помогать Баки. Поход в Смитсоновский дал определенные плоды, но это всего лишь часть головоломки. Столько еще предстоит выяснить, и Клинт не может позволить Баки заниматься этим в одиночку. Для этого они слишком далеко зашли. Он поднимается на ноги раньше, чем сознательно решает начать двигаться. Оставив лук в комнате, прищуривается, неторопливо идет навстречу солнечному свету и садится рядом с Баки. Тот поднимает голову, но не смотрит на Клинта, а просто вытаскивает сигарету, прикуривает и быстро сует левую руку в карман. — Надо перчатки раздобыть, — тихо говорит он, затягивается и, закрыв глаза, задерживает дым в легких. — Ты не станешь в такую жару носить перчатки, — отвечает Клинт и, сгорбившись, убирает руки в карманы. — Ты в них будешь похож на маньяка. — Раньше я был похож на кое-кого похуже, — говорит Баки, выдыхая. Дым медленно поднимается у них над головами. — Нисколько не сомневаюсь, — вздыхает Клинт и тянется к зажженной сигарете. Баки разжимает пальцы. Клинт глубоко затягивается. Ему хочется расспросить Баки обо всем, что тот видел сегодня, но он понимает, что сейчас не время. С Баки хватит. Ему нужно, чтобы Клинт помолчал. Он выдыхает и думает, должен ли рассказывать Баки, что Стив приезжает в Вашингтон. Решает, что не сейчас. Чувствует себя виноватым, но продолжает молчать. Баки тянется за сигаретой, левым боком прижимаясь к Клинту. — Ты сказал… — начинает он, вертит сигарету в пальцах, глядя на окутывающий их дым, — … мы справимся. Клинт понимает, что это вопрос. А не просто напоминание о том, что он недавно сказал. И у этого вопроса гораздо больше значений, чем кажется на первый взгляд. — Ага, — кивает он, глядя на парковку и на деревья за ней. — Обязательно. Баки молчит. Клинт не возражает. Они сидят плечом к плечу на бордюре, курят одну на двоих сигарету и смотрят вдаль.