I'll Keep You Safe Here With Me

Что-то холодное и влажное мягко и успокаивающее давит на лоб. В горле сухо. Он хмурится и, тяжело вздыхая, медленно приходит в себя. Несмотря на слабую пульсацию в боку, чувствует себя достаточно комфортно, лежа на чем-то удобном под теплым одеялом. —  Бартон, очнись, — говорит голос, и Клинт вспоминает. — Нет, если ты собираешься меня убивать, — хрипло бормочет он и пытается вытащить непослушные руки из-под одеяла. Потом поднимает их и трет глаза, прогоняя сон. Судя по свету, сейчас поздний вечер. Клинт лежит на диване. И это единственное, что он знает. Ну и еще то, что Баки тоже здесь. Он стоит рядом на коленях. На голых досках с тряпкой в руке. Он спокойный, задумчивый и очень усталый. — Где мы? — оглядываясь, спрашивает Клинт. Похоже, они в каком-то доме, но тут удивительно мало мебели — только диван и пустой книжный шкаф в углу. Клинт несколько секунд изучает детали. В углах висит паутина, стены грязные, а окна выглядят так, будто их давно не мыли. — Тихо, — произносит Баки, кладет тряпку, берет бутылку, откручивает крышку и подносит воду к губам Клинта. Тот тянется к ней неуклюжими пальцами, но Баки не отдает. Приподнимает его голову металлической ладонью и держит, пока тот пьет. Клинт попротестовал бы, но сил нет. — Обезболивающее? — тихо спрашивает Баки. Клинт кивает. Баки берет пузырек, открывает, вытряхивает на металл две капсулы и, прежде чем Клинт успевает остановить, впихивает ему в рот и подносит бутылку к губам. Клинт пьет и, тяжело дыша, падает обратно. В голове всплывает смутное воспоминание. В том, что сейчас происходит, есть что-то странно знакомое. — Когда ты меня ранил… — с трудом начинает он, — … ты делал то же самое. Баки резко кивает и отпивает из бутылки. — Ты меня тогда даже не знал, — продолжает Клинт. Баки разглядывает бутылку, сжимает челюсти и раздувает ноздри. Потом ставит воду на пол и поворачивается к Клинту. — Надо проверить рану, — вздыхает он и тянется к одеялу. Отбрасывает угол и склоняется над повязкой, приклеенной к коже. Клинт шипит, глядя на то, как Баки осторожно касается участка возле раны. Его затапливает облегчение, ведь это не пулевое отверстие в животе, а глубокая рана на боку, которая аккуратно стянута несколькими стежками. Хотя кожа вокруг выглядит так себе — раздраженная и покрытая мелкой сыпью. — Говорил же, не сильно… — произносит Клинт, и Баки вскидывает голову. — Ты… — рявкает он и с трудом замолкает. Разъяренно смотрит на Клинта, пытаясь справляться с гневом. У него дрожат руки, и он еле приклеивает пластырь обратно. — Барнс? — нерешительно произносит Клинт, пытаясь садиться и сжимая зубы от боли. — Ради всего святого! Ты можешь полежать спокойно? — кричит Баки, подходя ближе и хватая его за руку. — Что, блядь, я должен сделать, чтобы ты подумал о себе одну гребаную минуту?! — Господи, Барнс, успокойся! — Клинт садится и облокачивается на диванные подушки. — Что с тобой? — Ты! — кричит Баки, и Клинт никогда не видел его настолько потерявшим самообладание. — Ты ушел с миссии и тебя подстрелили! У Клинта замирает сердце, а в желудке поселяется что-то холодное. Он открывает рот, чтобы ответить, но ему нечего сказать… Баки прав. Он ушел с миссии и все испортил. Баки смотрит на него взглядом, в котором мелькает то ли отвращение, то ли разочарование, качает головой и отворачивается. Боже, он знал, что Баки будет в ярости. Просто это оказывается намного больнее, чем он думал. — Прости, — хрипит Клинт. Ему холодно, и он дрожит. — Я знаю, что облажался. Я не должен был уходить, не сказав тебе, но мне пришлось увести того парня. Если бы он был невиновен, а ты бы убил его… Баки медленно поворачивается. — Ты о чем? — тихо спрашивает он. — Ты бы никогда не простил себе, что убил невиновного, — отвечает Клинт, выдавливая слова из пересохшего горла. — Вот почему я… — Ты думаешь, я злюсь из-за того, что ты ушел с миссии? — прерывает его Баки. — Ты сказал… Ты же сам сказал, что я ушел… — И тебя подстрелили! — кричит Баки. — Господи, Бартон, я думал, ты умрешь! Клинт видит, как у него начинают ярче блестеть глаза, как дрожит подбородок, и как ладони сжимаются в кулаки. — Тебя подстрелили, — повторяет Баки, и у него слишком громкий и неуверенный голос. Клинт такого ни разу не слышал. — Ранили, когда ты пытался защитить мою гребаную несуществующую честь… Я думал, что ты умрешь, а я не смогу сделать это без тебя. Ты мне нужен. Ты, блядь, все еще нужен мне. — Барнс… — Заткнись, — бросает Баки, указывая на него металлическим пальцем. — Просто, блядь, заткнись. Самое, черт побери, ужасное во всем этом то, что ты… ты решил, что я разозлился, потому что… блядь, Бартон… Блядь… Он подходит к Клинту и берет его лицо в ладони. — Я… — хрипит Баки, глядя на него. Потом сглатывает и замолкает. Клинт не знает, что говорить. У него будто выдергивают опору из-под ног. Он понимает, что именно пытается сказать Баки, так отчаянно глядя на него, как будто Клинт одновременно и что-то прекрасное, и что-то ужасное. — Эй, со мной все хорошо, — тихо произносит он, сжимая его запястья. — Благодаря тебе, я в порядке. — Тебе нужно заботиться… — яростно начинает Баки, — … о себе. Потому что я, черт побери, не могу делать это один. Клинт отворачивается и смотрит вниз. — Не надо. Баки убирает руки и отступает назад. Молча рассматривает его и ждет. — Ты мне когда-нибудь расскажешь? Тихий и разочарованный голос Баки разбивает тишину, и мир останавливается. Клинт понимает, о чем он. — Хватит так смотреть на меня. И хватит, блядь, спрашивать. Ты вроде был Зимним Солдатом? Не думаю, что тебя программировали на любовь. Горькие, презрительные слова повисают воздухе. Клинту тут же хочется забрать их назад. — Возможно, тебе плохо. Возможно, ты растерян, — серьезно произносит Баки, немного помолчав. — Но я даже не догадывался, что ты жесток. Он разворачивается и выходит из комнаты. Его шаги становятся все тише, и Клинт слышит звуки открывающейся, а потом закрывающейся двери. У него начинает дрожать подбородок, и он, проклиная себя, стискивает зубы. В глазах становится мокро, и он откидывает голову назад на подушки и смотрит в потолок, пытаясь удержать внутри то, что готово выплеснуться наружу. Баки не возвращается. Свет за окном тускнеет, потом становится темно, а Клинт все продолжает неподвижно сидеть на диване. У него болит бок, пульсирующий в такт сердцебиению. Клинт думает о том, что он сказал Баки, и не может решить, какие из его слов хуже: что тот не способен любить, или что его программировали. Клинт решает, что ужасно и то, и другое. Он чувствует вину и страх. И эти ощущения очень похожи на мысли о Филе. Та унылая и уставшая часть Клинта, которая уже сдалась, чувствуя себя как дома в дерьмовых барах, когда он пьяный бесцельно дрейфовал с места на место, принимается беспокойно шептать, что Баки без него будет лучше. Другая же, та, что испытывает те же чувства, что и Клинт — который не желает их признавать, — внушает, что он нужен Баки, ведь тот сам говорил, что все еще нуждается в нем. Хотя это случилось до того, как Клинт открыл дурацкий рот и произнес эти страшные вещи. Он сидит несколько часов, а потом забывается беспокойным сном, чувствуя себя неуютно и тревожно. Ему снятся кошмары, полные голубых всполохов и насмешливых голосов, заставляющих дрожать от страха. Это темное, одинокое место. Вероятно, он заслуживает того, чтобы остаться там навечно. Звук шагов по деревянному полу заставляет его вынырнуть из безысходного ужаса и открыть глаза. Комнату заливает свет холодного зимнего солнца. В горле пересыхает сильнее, когда Клинт видит Баки, что-то ищущего в сумке на дальнем конце дивана. Имя Баки вертится на языке вместе с извинениями, которые уже успели прожечь дыру у него в груди. Вчерашние воспоминания все еще слишком четки, и это хуже, чем пульсирующая боль в боку. — Я ухожу, — говорит Баки прежде, чем Клинт набирается смелости. У него ровный, равнодушный голос, и Клинт задумывается, не грозят ли ему наручники. — Оставайся тут. Я вернусь к полуночи. Скажи ему, ты, блядь, идиот, говорит он себе. И это ни Наташа, ни Фил и ни кто-то другой, подающий голос из его головы. Это он сам. Извинись и расскажи, что случилось. Слова тлеют и умирают, оставляя во рту горький пепел. Он с трудом сглатывает и с возрастающим отчаянием смотрит на Баки, собирающего вещи. Пистолет. Два ножа. Вчерашний сотовый. — Ты ее устранил? Цель? Баки не смотрит на него. — Да, — сухо отвечает он и уходит. Правда уходит, оставляя Клинта одного на диване. Скрип оконной рамы, закрывающейся за Баки, заставляет Клинта вздрогнуть. Он пытается дышать, пытается успокоиться и подумать, но звук эхом звучит в ушах. Он закрывает их ладонями и пытается убедить себя, что все в порядке. Это не так. Потому что Баки обнажил перед Клинтом душу. Рассказал ему все. Убил ради него. А Клинт оказался, блядь, слишком напуганным. Он понимал, что все еще продолжал бежать от происходящего, и никак не желал этого признавать. Черт, что это говорило о нем? Если даже Зимний Солдат после семидесяти лет беспредела мог подняться на ноги, а у Клинта не хватает сил заставить себя подумать о недельной потере контроля? Хотя разница все же есть. Баки вспоминает куски и фрагменты, Клинт же помнит каждую гребаную секунду во всех мучительных деталях. Он не может больше оставаться на месте, поэтому, несмотря на боль, поднимается с дивана. Используя стены, идет осматриваться. Это обычный заброшенный дом, в котором все покрыто толстым слоем пыли. С передним двором, зарастающим кустами и кривыми деревьями. Несмотря на то, что бок горит, и Клинта начинает тошнить, он заставляет себя проверить комнаты. Хотя почти уверен, что Баки ни за что не оставил бы его в небезопасном месте. А может, теперь, когда Клинт показал истинную сущность, Баки плевать, что Гидра войдет и перережет ему горло, пока он одинок и уязвим. От мыслей о том, что Баки все равно, становится намного больнее, чем от мыслей о смерти. Клинт останавливается в последней комнате. На полу видны следы, а в углу лежат одеяла, которые выглядят так, будто их недавно брали. В глазах становится слишком тепло. Клинт сглатывает и отворачивается. Возвращается к дивану и, постанывая от боли, опускается на него. Потом выпивает обезболивающее и снова засыпает, даже во сне продолжая думать о том, вернется ли Баки. Тот как призрак появляется через окно, когда солнце заходит, и в доме становится совсем холодно. При каждом выдохе у Клинта изо рта вырывается облачко пара. У Баки кровь на запястье, и Клинт не хочет знать, где тот был. Баки смотрит на него сразу, как только оказывается в комнате. Он все также продолжает следить за выражением своего лица, и от этого Клинту хочется орать. Это человек, полный жизни, любви, отчаяния, с проблесками юмора и… … и Клинту удалось оттолкнуть его. Потому что он — гребаный трус. — Ты куда-то ходил? — спрашивает Баки, снимая рюкзак и вынимая пистолет из куртки и ножи из ботинок. Клинт кивает, продолжая стучать зубами. Баки поднимает на него взгляд и молча выходит. Клинт решает, что тот снова уходит, но он возвращается со стопкой одеял. Показывает Клинту, чтобы нагнулся вперед, и набрасывает одно на плечи. Другим прикрывает колени. Клинт успевает схватить Баки за руку прежде, чем тот успевает отойти. Баки хмуро смотрит на пальцы, цепляющиеся за рукав. Взгляд настолько бесстрастный, что Клинт переживает, не сломают ли ему руку. — Прости, — выпаливает он. — Прости меня, пожалуйста. Баки ломается. Выражение лица меняется, он опускает подбородок и начинает тяжело дышать. — За что? Скажи, за что именно ты просишь прощения, — произносит он и становится таким… уязвимым. Боже, удивляется Клинт, насколько же он сильный… — Бартон? Клинт молчит. Моргает и понимает, что не знает, с чего начать. А Баки ждет, давая ему шанс все исправить. Клинт думает, что нужно сказать о том, что он ужасно напуган тем, что Баки любит его. И тем, что Клинт любит его тоже. А еще, что он скучает по Филу и Наташе, и ему страшно вспоминать то, что случилось. И что его переполняет стыд, сожаление и вина. Что он недостаточно хорош для Баки, и тому будет лучше, если он уйдет и никогда не вернется… Клинт так боится всего этого. Боится, что его снова начнут контролировать. Боится самого себя, своих и чужих чувств, которых не должно быть. Чувств, которые слишком сильны. Боится того, чего не заслуживает. И того, что заслуживает все то, что с ним происходит. Боится быть недостаточно сильным. Клинт открывает рот, и у него перехватывает горло. Он не знает, не знает… — Иди спать, Бартон, — тихо говорит Баки. — Барнс… — Все в порядке, — устало отвечает Баки, вытаскивая рукав из его пальцев. — Я понимаю. Ты не хочешь говорить. Я тебя не заставляю. Он тяжело выдыхает и трет глаза металлическими пальцами. — Между нами все нормально. Просто… просто ложись спать. — Между нами все нормально? — хрипит Клинт. Что это значит? Баки не презирает его, и они могут вернуться к тому, что было? К теплым рукам и губам, к робким и смелым поцелуям в приглушенном свете? Баки на секунду закрывает глаза. А когда открывает, в них светится решимость. — Я слишком много времени провел в неравных условиях. И я не окажусь в такой ситуации снова. Даже с тобой. Он встает и уходит. Клинт, не мигая, смотрит в стену. Ему удается держаться, пока он не слышит мягко закрывающуюся соседнюю дверь. Тогда он сдается. И плачет. Закрывает лицо ладонями и рыдает. И даже не знает, что именно оплакивает… Он просыпается один. Но в комнате пахнет кофе. Одинокий стакан стоит на полу рядом с диваном. Все еще теплый. Рядом лежит булочка, завернутая в бумагу и «Сникерс». Под стаканом лежит сложенный лист, и Клинт долго смотрит на него, боясь взять в руки. Голова болит, а нос заложен от вчерашних слез. Он рыдал почти всю гребаную ночь, и теперь у него, наверняка, красные, опухшие глаза. Ну, по крайней мере, Баки нет, и он этого не видит. Клинт медленно тянется к кофе и записке. У него болит бок, стянутый швами, но не как вчера. И рана немного чешется, что значит — начинает заживать. Аккуратно втиснув стакан между коленями, Клинт глубоко вдыхает и разворачивает лист… «Ушел к цели. Буду через двадцать четыре часа. Не уходи. Оставайся в безопасности». Выдыхая, Клинт прижимает ладонь к губам, чтобы сдержать подступающие слезы. Оставайся в безопасности. Он смотрит на эти слова, не решаясь перечитывать остальное. Баки не нужно было писать этого. Или дело совсем не в безопасности Клинта, а в том, чтобы тот больше не мешался на миссиях? Но вчера… Баки говорил, что дело не в том, что Клинт все испортил, а в том, что в него выстрелили. В том, что его ранили. Клинт мнет бумагу, бросает на пол и, закрыв глаза, откидывается на спинку. Через несколько минут он поднимается и доходит до ванной, едва передвигая ноги в одних носках по холодному полу. Он не в той одежде, что был на миссии. На нем новая майка и треники — еще одно доказательство того, что Баки заботится о нем. После эпичной борьбы с лестницей Клинт обнаруживает, что смотрит на свое отражение в треснувшем зеркале над раковиной. Оно выглядит измученным. Темные круги под глазами, щетина и волосы, торчащие во все стороны. А еще оно бледное. Слишком бледное. И на ухе засохшая кровь. Клинт прижимает пальцы к отражению. Отражение молча делает то же самое. Клинт не совсем понимает, он это или нет. Он думал, что ему стало лучше, что у него прогресс, но теперь он не совсем уверен. Возможно, тебе плохо. Возможно, ты растерян. Но я даже не догадывался, что ты жесток. Клинт закрывает глаза. Я слишком много времени провел в неравных условиях. И я не окажусь в такой ситуации снова. Даже с тобой. Вот оно. Все, чего они достигли, все, что они могли бы построить, почти рухнуло. Потому что Баки прав, они не на равных. Клинт помнит тот день на шоссе, когда Баки кричал, что они нужны друг другу. Помнит, как Баки проснулся и душил его, как Клинт умолял его не уходить, потому что нуждался в нем сильнее, чем боялся возможной боли. Он должен сказать. Если он хочет, чтобы Баки остался, он должен сказать. Клинт крепче сжимает край раковины и резко дергает головой. Сказать, означает вспомнить. Сказать, означает признать. Сказать, означает иметь с этим дело. Несколько секунд Клинт думает о том, чтобы уйти. В сумке все еще лежит мобильный с миссии, демонстрирующий такой уровень доверия, которого не было за все время, что они с Баки вместе. Все, что нужно — одна СМСка, и Наташа найдет его. Хотя Клинт знает Наташу и знает, с кем она сейчас. Если бы она действительно хотела его найти, то уже сделала бы это. Так почему не находит? Клинт с горечью думает о днях, когда отдал бы что угодно за то, чтобы быть от Наташи подальше. За то, чтобы его невозможно было найти или выследить. Тогда было проще. Теперь его внутренности грызли сомнения и мысли о том, что ей плевать. Клинт снова чувствует подступающие слезы и ощущает себя загнанным в угол. Если он не сможет остаться с Баки и не сможет пойти к Наташе, куда ему идти? Может, в полицию? Просто зайти в участок и признать, что на тех копов напал он. Хотя это может вызвать вопросы с кем он был, и где сейчас Зимний Солдат. Вытирая глаза, он беспомощно смеется, ловя себя на мысли, что единственным человеком, к которому он на самом деле хотел бы сейчас отправиться, был Стив. Капитан Америка — лучший друг Баки. Клинт доверил бы Стиву жизнь, ведь между ними нет ни истории, ни чувств, ничего, что могло бы заставить его сомневаться или бояться. А Стив просто имел бы с ним дело — если бы считал нужным иметь с ним дело, — и забрал бы у него Баки. Позволяя Клинту снова сбежать от всего этого. Мысль бьет как струя холодной воды в живот. Он смотрит на себя в зеркало и не понимает, как до такого додумался. Как решил, что спокойно отдаст Баки. Черт, только из-за того, что это тяжело, он собирался сбежать… Но он хочет остаться с Баки… Он нужен Баки. Баки любит его… — Прекрати трусить, Клинт Бартон — выдыхает он, глядя вниз. Отражение молча произносит то же самое. Он хлопает ладонью по зеркалу. — Возьми себя в руки, Клинт Бартон. Потом отрывает пальцы от холодного стекла, оставляя лишенный пыли участок, и смотрит себе в глаза. — Соберись, Хоукай, — шепчет он в унисон с отражением. К моменту возвращения Баки Клинт совершенно успокоился. У него были почти сутки на подготовку. Баки заходит в комнату, настороженно смотрит на Клинта и на лук, зажатый у того в руках. — Были проблемы? Что-то случилось? — спрашивает он, сбрасывая рюкзак. — Нет, — отвечает Клинт, пощипывая тетиву. Это заземляет его, и дает силы. Даже если все пойдет не так, у него в любом случае останется это. Никто не отнимет его способности. Баки молча решает, принять такой ответ или нет, потом выдыхает и кивает, опускаясь на пол рядом с диваном и глядя на Клинта. У него растрепанные волосы, прилипшие ко лбу, и что-то, похожее на пепел, на подбородке. — Ты в порядке? — спрашивает Клинт, цепляясь за лук. Вместо того, чтобы пытаться прикоснуться к Баки. Тот кивает. — Никаких травм, — он смотрит на Клинта, а потом, кажется, сдается и поднимается на ноги. Похоже, сесть рядом с Клинтом — его настройка по умолчанию, поэтому сейчас он не совсем понимает, почему все по-другому. Баки выглядит немного растерянным — усталость позволяет увидеть это более ясно. Пальцы Клинта на луке напрягаются. Пульс учащается. Он так чертовски напуган… Но Баки выходит из комнаты, а Клинт не может позволить ему это сделать. Не может позволить ему продолжить думать, что Клинт не доверяет ему. Что Клинт не любит его. Взаимно, яростно и безоговорочно. — Барнс. Баки останавливается, но не оборачивается, сжимая металлической рукой дверной косяк. Клинт сглатывает, кладет лук и поднимается. Стоит неуверенно, но так легче. Кроме того, теперь оба на ногах. Равенство и все такое. — Я прошу прощения за то, что подвергал опасности свою жизнь. Несправедливо благодарить тебя за охрану моей спины, самому не прилагая к этому никаких усилий. Слова повисают между ними, но это только маленькая часть из того, что Клинт должен произнести. Он ждет. Беспокойство выкручивает внутренности, но он продолжает ждать реакции, чтобы продолжить. Баки медленно поворачивается. В серых глазах отражается бледный свет луны, проникающий сквозь неокрашенную часть окна. Все остальное — в тени. Он настороженно молчит. Самое прекрасное, блядь, зрелище из всего, что когда-либо видел Клинт. — Я знаю, ты заботишься… — начинает он, но Баки перебивает его, разрушая все тщательно продуманные шаги Клинта одним решительным ударом честности. — Какой смысл любить какого-то сопляка, если его убьют. Это не вопрос. Скорее — констатация факта. Что-то, с чем Баки, похоже, смирился. Клинт с трудом думает о том, что он знал… знает, что Баки любит его… Но то, что тот сказал это прямо ему в лицо, заставило Клинта перестать дышать. — А если какой-то сопляк больше не будет так делать? — тихо продолжает пытаться он. — Потому что тоже любит. Правда ему потребовалось слишком много времени, чтобы понять это. Баки застывает. Стоит настолько неподвижно, что может показаться, что он вырезан из камня. — Не ври, — говорит он, и это не столько обвинение, сколько мольба. — Я не вру, — у Клинта перехватывает горло. — Просто не говоришь правды, — продолжает Баки, и теперь Клинту точно нужно за что-то подержаться. Он начинает дрожать. — Я боюсь, что ты уйдешь, как только узнаешь обо мне больше. Баки встречается с ним взглядом. — Разве может быть что-то хуже того, что сделал я? — тихо спрашивает он. — Как посмотреть… — Клинт пытается говорить ровным голосом, но тот подводит, когда в груди вспыхивает надежда. Ведь кто, если не Баки, сможет понять его… Кто, если не Зимний Солдат… — Бартон, — произносит Баки, медленно и неуверенно подходя ближе. — Клинт… Что с тобой случилось? Клинт закрывает глаза и заставляет себя продолжить. — Я был одержим. Мной управляли, — отвечает он и сам не хочет слышать того, что скажет дальше. Клинту кажется, что его сердце кричит в знак протеста. — Что-то вроде промывки мозгов. Я служил в ЩИТе. Работа с особым допуском. Однажды плохой парень… тот, который виноват в битве за Нью-Йорк… У него был… Я не знаю… Ему как-то удалось проникнуть ко мне в голову. Клинт не открывает глаза. Он дрожит, а его несчастное сердце бьется, кажется, уже в ушах. — Я убил двадцать два агента ЩИТа. Восемь охранников в Германии. Сбил вертолет, пустил на борт хеликариера вражескую команду, которая убила еще пятьдесят шесть человек. Пытался убить лучшего друга. Украл чертов Тессеракт, с помощью которого открыли гребаный портал. Я даже не знаю, сколько людей погибло, когда появились Читуари, но это случилось из-за меня. Если бы я… если бы я был сильнее. Если бы я сопротивлялся… Клинт замолкает. Он больше не может. Ему нужно уйти. Он разворачивается, все еще продолжая держать глаза закрытыми, но его тут же хватают за запястье и тянут назад. Он зло отталкивает Баки, но тот намного сильнее. Клинт продолжает бороться, хотя должен был делать это тогда, с Локи. — Я держу тебя, — произносит Баки Клинту на ухо. А потом оба почему-то оказываются на полу. Клинт сворачивается клубком, а Баки обнимает его, прижимая к себе и придерживая рукой за затылок. Клинт опять плачет. Рыдает как Баки после Смитсоновского. Теперь тот крепко держит его, и это и безопасность, и облегчение. Клинт не знает, сколько они так просидели. Баки не отпустил его даже тогда, когда он перестал плакать. Он все еще паниковал и был напуган тем, что потерял контроль, но тихое присутствие Баки и его молчаливая поддержка успокаивали. Он начал дышать ровнее, сердцебиение замедлилось. Боже, как же Клинт его любит… Через какое-то время Баки наконец заговаривает: — Помнишь, ты как-то сказал, что для твоего психотерапевта я слишком мало или слишком много знаю? — спрашивает он, упираясь подбородком в Клинтову макушку и поглаживая ладонью спину. — Теперь я понимаю, что ты имел в виду. — Ничего я не имел в виду, — хрипит Клинт. — Просто хотел, чтобы ты заткнулся. Баки беззвучно смеется. — Хочешь поговорить об этом? — Нет, — Клинт мотает головой. — Но теперь ты знаешь. Баки ерзает и, обняв рукой за пояс, удобнее усаживает Клинта. — Я держу тебя, как ты меня тогда. — Считай, что сегодня было первое заседание членов клуба супергероев с промытыми мозгами, — хмыкает Клинт, и Баки тихо смеется. — Так ты снова супергерой? — Ага. Если ты тоже, — отвечает Клинт. Баки молчит и тяжело вздыхает. Тишина поглощает их. Единственный звук, раздающийся в комнате — их дыхание. Начинает болеть бок, и Клинт сдвигается и садится, укладывая ладонь Баки на грудь. Он знает, что поступил правильно, рассказав Баки, но это еще не конец. Между ними все настолько сложно, что несколькими признаниями распутать не получится. Но Клинт думает, что это должно помочь. — Это тяжело. Убедить себя, что… я… я заслуживаю всего этого… Баки внимательно следит за ним, а потом наклоняется и целует, нежно приподнимая подбородок. Это слишком рано. И слишком много. Клинту приходится отвернуться, но он благодарен за ответ. — Останься со мной, — выпаливает он, потому что, черт побери, тоже хочет поцеловать Баки. Но все еще на грани и в отчаянии… Баки кивает. Отодвигается, чтобы снять ботинки и штаны, и лезет на диван, затаскивая Клинта за собой. Баки ложится на спину, а Клинт — ему под бок, пристраивая голову на грудь. Баки обнимает его за плечи и кладет руку Клинта себе на живот, накрывая металлической. — Мне очень жаль, — в темноте произносит Баки. — Что с тобой такое случилось. Клинт сглатывает и трется щекой о теплую кожу Баки. — А мне жаль, что это случилось с нами обоими, — отвечает он и чувствует, как Баки обнимает его еще крепче. Клинт все еще напуган. И он все еще не в порядке. Но сейчас он в безопасности и его любят. А это много, очень много. Клинт выдыхает, закрывает глаза и засыпает.