Слёзы Кумамона

Чонгук просыпается тяжело, не в силах оторвать голову от подушки. В висках стучит кровь, веки едва ли поднимаются до конца. Чонгук старается открыть глаза только для того, чтобы не чувствовать сонливость. На руках он ощущает неровные сгибы пластырей. После того как Тэхён помог Чонгуку обработать порезы, он молча вышел, напоследок громко хлопнув дверью его комнаты. Парой часов назад Чонгук хотел бы сказать: "Разве не я здесь жертва? Разве меня не нужно понимать и делать так, как мне удобно?" Сейчас он чувствует такой стыд за собственное поведение, что едва ли набирается смелости выйти из комнаты и найти Тэхёна. И находит он его по запаху еды с кухни и стуку ножа об деревянную доску. Чонгук проходит до середины комнаты, надеясь, что Тэхён заметит его. И да, он замечает. Тэхён оборачивается через плечо, когда слышит возню за спиной. Он стоит так некоторое время, пока смотрит, как Чонгук медленно водит руками в воздухе, пытаясь найти ориентиры, по которым можно добраться до цели. Его сердце пропускает один удар, а потом его начинает щемить, и так больно, что импульсами отдаётся в горле. Тэхён понимает, что прекратившийся звук нарезки овощей выдал его, потому что Чонгук неловко спрашивает: —Хён? Ты ведь здесь? Тэхён отворачивается, возвращаясь к прежнему занятию. —Да. Чонгук подходит к нему боком, останавливаясь тогда, когда его мизинец касается руки Тэхёна, прижимающей начищенную морковь к доске. Тэхён поглядывает на Чонгука, бездумно стоящего рядом, на его опухшее лицо и красные веки, но молчит. —Хён,— почти шёпотом зовёт Чонгук, передвигаясь пальцами по его руке к плечу, а после прижимаясь сбоку и обнимая поперёк талии. Чонгук немного перерос Тэхёна, поэтому ему приходится наклониться, чтобы прижаться лбом к плечу. —Мне неудобно так готовить,— спокойно реагирует Тэхён, но не сдвигается с места. —Прости меня, я сказал лишнего. Тэхён вздыхает, ожидая продолжения. —Мне стыдно за свои слова,— Чонгук делает паузу.— Я... так больше не буду. Тэхён бы хотел злиться на него подольше, ему бы следовало быть чуть более строгим и требовательным по отношению к младшему, но он так дорожит им, так мягок к нему, что не может, просто не может ругать его так долго. Тэхён поворачивается к нему, насколько позволяют медвежьи объятия, и спрашивает: —Голова не болит? —Болит. Чонгука усаживают за стол, дают таблетку обезболивающего и говорят посидеть спокойно и подождать, пока не будет готов ужин. Позже, желая приятного аппетита, Тэхён целует Чонгука в нахмуреный лоб и садится рядом, не говоря ни слова.

○○○

Сквозь темноту перед глазами Чонгука проскальзывает тёплый свет и переливается не то красными, не то оранжевыми пятнами. Чонгук приоткрывает окно, улыбаясь чудесной тёплой погоде. Солнце греет его кожу мягко и так приятно, что Чонгук задерживается надолго, просто вдыхая тёплый июньский воздух. —Какое сегодня число?— спрашивает он у Тэхёна. —Двенадцатое. Чонгук более чем уверен, что Тэхён не оторвался от экрана ноутбука, пока говорил. Он посидел так ещё немного, а после перебрался к старшему на диван. —Что делаешь? —Ищу кое-что. —А что? Тэхён может запросто соврать, но Чонгук всё равно поверит ему. —В интернет-магазине. Присмотрел новый кухонный стол, у нашего ножка шатается. И я думаю, нам нужны новые шторы в гостиную. Когда ты стал называть вещи в этом доме нашими? —Нет. —Что нет? —Ты же знаешь, мне всё равно, хоть обои переклей, но эти шторы я не хочу менять. —Там уже ничего не осталось от бахромы, ты её всю перетрогал,— удивляется Тэхён и переводит на Чонгука взгляд, а потом вдруг смеётся и оттягивает его футболку на плече.— Хэй, ты надел её наизнанку. Я же пришил бирочки, чтобы ты не путал, глупый. —Сам глупый. Чонгук тушуется, когда понимает, что снова надел вещь не так и выглядит крайне нелепо. Он тянется руками к подолу, но Тэхён его опережает. Его пальцы проходятся по животу младшего вверх, натягивая ткань, и Чонгук запоздало поднимает руки. Сидя по пояс обнажённым, он по звукам определяет, что Тэхён выворачивает его футболку обратно, но не спешит отдать в протянутую ладонь. Чонгук резко дёргается, когда сухие подушечки пальцев ведут ровные линии от его ключицы к груди и легко, едва ощутимо царапают ногтями сосок. Чонгук крупно вздрагивает, пока терпит касания ниже к животу, и на секунду представляет, какое у Тэхёна во время этого лицо. Ему нравится? Он заинтересован и смотрит с обожанием? Или его забавляет то, как глупо, должно быть, выглядит Чонгук? Тэхён останавливает руку у его пупка и неожиданно выдыхает: —Вау. Чонгук настораживается. —Мистер Чон-я-качок-Чонгук, что я вижу, животик беременного омеги? —Что?! Чонгук вспыхивает не то от раздражения, не то от разочарования, что Тэхён больше не считает его спортивным и красивым. —Когда это мой живот стал омежьим пузом?! Ты манги перечитал, хён! Идиот! Чонгук спешно одевается обратно под заливистный смех Тэхёна, который готов свалиться с дивана от безудержного веселья. "Боже, ты такой забавный",— сквозь смех говорит он, получая болючий удар по бедру, а Чонгук отворачивается, нахохлившись, как воробей. Он не скрывает того, что злится. Тэхён прекрасно видит это всякий раз, и ему не составляет труда догадаться: Чонгук каждый комментарий в свою сторону списывает на отсутствие зрения. Увечие для него, как позорное клеймо на всю жизнь, и он строит замки, крепости и рвы, лишь бы никто к нему не подобрался. За каждой тэхёновой шуткой Чонгук видит подтекст — и мрачнеет. Тэхён пытается пролезть к нему ближе, как раньше, когда они едва ли знали, что такое личное пространство, а Чонгук пусть и не отталкивает его, но продолжает остерегаться, словно они друг другу намного меньше, чем родные люди. Уже позже, успокоившись, Тэхён сообщает, что задержится с друзьями и вернётся ближе к ночи. —Ладно,— спокойно говорит Чонгук, хотя Тэхён ловит каплю раздражения в его тоне. —Ты не злишься? —У тебя должна быть личная жизнь. Тэхён гладит его по голове, зачем-то кивая. —Постарайся быть аккуратнее, хорошо? —Ты можешь остаться на ночь с тем, с кем хочешь задержаться. Слова Чонгука вгоняют Тэхёна в ступор. Когда он успел стать настолько проницательным? Словно бы вечная темнота под веками открыла ему взор так, что он стал ещё яснее, чем был до этого. —Я сам смогу разогреть себе ужин и умыться, не переживай. —Ты о чём?— настороженно спрашивает Тэхён, и Чонгук поднимает голову с его колен, садясь прямо. —Я не маленький. Я знаю, чем ты занимаешься, когда говоришь, что придёшь поздно. И я тебя не осуждаю и не злюсь, потому что не имею на это права. Тэхён прикусывает губу, наклоняясь к нему ближе. Чонгук снова замирает, а после в неуверенности поворачивает голову в его сторону. Ты смотришь на меня? —Чонгук, я... —Сходи со мной в парк,— выпаливает Чонгук, больше не желая продолжать тему, от которой скоблит под рёбрами.— Вечером, когда будет хорошая погода. Тэхён, кажется, так и не выходил из ступора с самого начала диалога. Он чувствует недосказанность в каждом его слове, где-то ловит уколы ревности в незначительных паузах, где-то читает нервозность в мимике лица. Отныне Чонгук открывается ему с разных сторон, и Тэхён не знает, чего ему стоит бояться больше: Чонгука, который наглухо замыкается в себе, или Чонгука, который оживает и начинает требовать к себе немного больше, чем Тэхён привык давать. Этой ночью он не задерживается в чужой постели дольше, чем на одну выкуренную сигарету.