Слёзы Кумамона

Проснувшись утром, Чонгук чувствует приятную истому от глубокого сна и позволяет себе ещё долго валяться в кровати и потягиваться. Повсюду пахнет Тэхёном. Чонгук берёт его подушку, обнимает и утыкается в неё носом, втягивая естественный запах его волос и свежести кондиционера для постельного белья. Прикусив губу, он вспоминает ещё яркие обрывки недавнего сна, где Тэхён был обнажён, а Чонгук мог трогать его, где угодно, и он мог видеть его, видеть каждый его волосок, видеть то, как он двигается, как пульсирует жилка на его шее, как он смотрит на Чонгука влюблёнными потемневшими глазами. Чонгук вздыхает, выбираясь из тепла пухового одеяла. Он не торопится, пока лениво идёт до своей комнаты и ищет штаны. С утра Тэхён успел разложить высохшие вещи в его шкафу, но Чонгук незаметно для самого себя решил остаться в его футболке, а не менять её на свою. Он проходит на кухню и садится за стол, сонно потирая глаза и зевая. —Доброе утро, хён. —Доброе. Его тон закладывает в Чонгуке какие-то неясные сомнения. Натянуто-ласковый, вкрадчивый, не такой, каким он говорит обычно. Чонгук чувствует запах овсянки с изюмом и фруктами, которую Тэхён поставил перед ним, потрепав за лохматые волосы. Но его рука с запутанных волос тут же сползает вниз, опираясь об обеденный стол рядом с рукой младшего, а лицо Тэхёна оказывается у самого чонгукова уха. —Как спалось?— легко спрашивает Тэхён, прислоняясь грудью к его плечу. От него снова пахнет сигаретами и утренней прохладой. Чонгук медленно топит ложку в густой каше, не решаясь приступить к завтраку, и отвечает: —Хорошо. —Хорошо? А мне вот не очень. Знаешь, почему? —Почему, хён?— настораживается Чонгук, сжимая в пальцах столовую ложку. —Догадайся. —Тебе снился кошмар? —Кошмар? Ох, если бы. Просто какой-то безумно горячий мальчишка всю ночь тёрся об меня членом, а пока кончал, запачкал всю мою пижаму. Случайно не знаешь, кто бы это мог быть, м? Чонгук бледнеет, потом краснеет, потом снова бледнеет, а потом вспыхивает и начинает неуютно ёрзать на стуле, опустив голову к тарелке. Со стыдом он осознаёт, что сегодняшний сон, где они с Тэхёном занимались любовью, не был просто сном. Если всё, что говорит старший сейчас, — правда, то Чонгук готов заплакать. —Я... ам... —Тебе не стыдно, принцесса? Одновременно в Чонгуке закипают обида, смущение и злость, потому что Тэхён дразнит его, откровенно насмехается над ним, пользуясь своим положением. Чонгук поджимает губы, насупившись, и резко поднимается с намерением сбежать, но натыкается на столешницу и больно бьётся об неё мизинцем. Не в ту сторону. —Чонгук, сядь. —Не подходи ко мне! Тэхён едва успевает среагировать, когда Чонгук порывается в сторону по направлению к двери и чуть не бьётся головой об открытую дверцу кухонного шкафчика. Тэхён выставляет перед его головой руку и не даёт удариться, предотвращает все попытки бегства, схватив его за запястья, а Чонгук пинается, пыхтит и бесится, выкрикивая: —Мог бы и сказать..! Ра-разбудить, чего же ты терпел?! Мог бы остан-новить... —Но не остановил. Порывы ударить Тэхёна в грудь кулаками угасают, Чонгук притихает, когда Тэхён прижимает его к себе и долго-долго обнимает, обхватив за плечи и лопатки. На Чонгука как-то разом навалилось всё: больничные швы, сгорающий плюшевый Кумамон, платмассовые слёзы, редкие блики красок в абсолютной темноте, обида на мать, постоянное чувство неполноценности, извечный Тэхён и эта чёртова влюблённость, которая не лечит — лишь ещё больше калечит. Чонгук не выдерживает и просто выплакивается в плечо Тэхёну, пачкая его слюной, слезами и ещё чем-то, что остаётся у старшего теплиться где-то под сердцем.

○○○

Затушив окурок в пепельнице, Тэхён не спешит закрывать окно. Он всё ещё не знает, поступает ли честно по отношению к Чонгуку сейчас, когда наблюдает за ним со стороны, не выдавая своего присутствия. Чонгук пытается заварить себе чай и делает всё максимально медленно и наощупь. Тэхён думает: "Я помог ему или изнасиловал его, пока он спал?" Как бы то ни было, Господь не велит ни того, ни другого. Тэхён, вроде как, не стыдится того, что сделал, учитывая то, что Чонгук едва ли догадывается, что к нему приложили руку той ночью. Теперь он упирается, упрямый, от лишней помощи и продолжает обижаться. "Вообще-то, пострадавший в данной ситуации я",— говорит Тэхён однажды в попытке хоть немного разредить обстановку, а Чонгук злится и кидает в него наволочкой от подушки, пока меняет постельное бельё. Тэхён прекрасно видит, как ему стыдно за то, что произошло. Чонгук ощущает себя не просто подростком, а подростком, застуканным за мастурбацией своими родителями. Ему стыдно, поэтому он злится и выставляет колючки, лишь бы его не трогали, лишь бы без вопросов и колкостей. Ему всего семнадцать, и он не знает способа защититься лучше, чем этот. Чонгук почти не разговаривает с ним уже пятый день, и у Тэхёна начинают сдавать нервы. Жить в одном доме и играть в молчанку, когда привыкли болтать ни о чём 24/7 и сидеть рядом на диване перед телевизором, — тяжеловато. Тэхён отворачивается к окну, когда Чонгук садится за стол с чашкой чая и печеньем, которое обычно крадёт из пиалы, только когда старший не видит. —А мне говорил, что тебе не нравятся медовые слойки. Чонгук вздрагивает, едва удерживая чашку в руках. Тэхён застал его врасплох и напугал до того, что сердце заколотилось. —Они мне не нравятся,— бурчит он, откусывая половину сладости,— но к чаю больше ничего нет. Тэхёну не важно, врёт он или нет. Чонгук выводит своим упрямством почти как тогда, когда он закатил истерику из-за своей любимой чашки и обычно спокойному, как удав, Тэхёну пришлось повысить на него голос. Он спрыгивает с подоконника и идёт в сторону стола, за которым сидит хмурый Чонгук. —Могу купить пирожные, если хочешь. Молчание. —Не игнорируй, когда я с тобой говорю. Чонгук молчит, отвернувшись. Сейчас — тот редкий момент, когда он даже радуется, что не может видеть лица Тэхёна, дабы не краснеть перед ним, как школьник за прогулы. Чонгук привык вести себя капризно, привык, что ему позволительно грубить и быть вечно недовольным. Но Тэхён не железный, и нервы его порой трещат по швам к чертям собачьим. Он дёргает Чонгука за предплечье, вырывает из-за стола и сразу же, не церемонясь, заталкивает прямо на него. Скатерть под ним сминается, явно опешивший, Чонгук всё же принимает попытки вырываться, но какое-то тонкое, назойливое ощущение под животом заставляет его присмиреть, когда Тэхён наваливается сверху. —Сначала стонешь моим именем, а потом делаешь вид, что не желаешь со мной разговаривать? Как у тебя только наглости хватает, Чон Чонгук? Тэхён злой, Чонгук чувствует это по его натянутой интонации. У его уха разливается чужое нетерпеливое дыхание, хотя заданный вопрос не предполагает на себя ответа. —Уйди,— бурчит Чонгук, толкая его в грудь и чуть скатываясь ближе к краю стола, и делает только хуже, а точнее — Тэхёну на руку. —Ты думаешь, я тебе вечно потакать буду?— рычит он, коротко порываясь корпусом вперёд.— Сиди тихо и не шевелись. По телу словно кипяток прошёлся от макушки до пят и разом заледенел. Чонгук весь обращается в слух, рука, упирающаяся Тэхёну в грудь, сжимается в кулак, оказывая сопротивление. Он отворачивается, когда кончик носа Тэхёна касается его собственного. —Не дёргайся, я сказал. Чонгук прикрывает глаза, словно ему это поможет избежать наваждения. Тэхён, который загнал его в ловушку, Тэхён, который просит его заткнуться, и Тэхён, который на пробу прижимается губами к его скуле. Его дыхание переливается с поверхности кожи в поры, щекочет покрасневшее ухо и шелестит чем-то таким душным, что разгоняет пожар в животе. —Я тебя поцелую. Прямо сейчас. Как угроза. Но Тэхён предельно нежен. Чонгук не знает, что может быть хуже томления перед поцелуем. Разве что сам поцелуй, в котором Тэхён требует от него взаимности. В котором сгорают леса и рушатся пантеоны, падает Вавилон и гибнет всё живое, чтобы зародиться вновь в этом невинном, затянутом прикосновении. Хуже может быть только привкус медовых крошек между их губами и жар от беснующегося под рукой Чонгука сердца. Тэхён отпускает его быстро, но нехотя, оставив короткий чмок распадаться в шуме неспокойного дыхания. —Ты когда-нибудь научишься есть нормально? Чонгук пропускает комментарий мимо ушей, опуская взгляд туда, где предположительно находятся тэхёновы губы. Ему так много и мало одновременно, что он, не особо себя контролируя, сжимает в кулаке его ворот и подаётся ему навстречу. Попадает криво, в уголок его губ, но Тэхён выравнивает их и подхватывает инициативу. Чонгук, когда хочет что-то, — миленький. Но Чонгук, когда хочет целоваться, — горячий, как чёрт, потому что от него не оторваться, им не насытиться, он хочет слишком отчаянно, слишком нетерпеливо и слишком по-взрослому. Тэхёну едва ли хватает выдержки усмирять его в поцелуе, прерывать на чувственные заминки, дыша в приоткрытые губы доли секунд. —Чшш, эй, притормози,— шепчет он, поглаживая заалевшую щёку большим пальцем. Успокаивает.— Ты никогда не целовался что ли? —Что, так заметно? Но Чонгука это, казалось бы, нисколько не смущает. Он вкрадчиво шепчет о том, что ему нужно больше практики, и напрашивается снова и снова. Тэхён перед ним на удивление слаб, каким бы сильным не хотел казаться. Он ему всего себя позволяет, с радостью идёт у него на поводу, пока Чонгук не зажимает его талию ногами. —Тише, Чонгук,— он отстраняется, скидывая с себя его колени и поглаживая их, будто прося успокоиться. Чонгук раскрасневшийся, взбудораженный и горячий, Тэхён бы мог сказать, даже порочный, но не хочет. Слишком нежен для того, чтобы спускаться в ад.— Чего разошёлся? —Я ещё хочу. —Перехочешь. И стоило ломаться почти неделю? —А ты меньше руки распускай. —А ты держи член в штанах. Чонгук цокает языком, скрывая смущение у него на шее. Он обнимает Тэхёна за плечи и сидит так, потираясь носом об его кожу. —Хватит, а,— устало говорит он.— Всю жизнь теперь припоминать будешь? —Пожалуй, да. Ты забавный, когда стесняешься. Чонгук пинает его коленом в бок, уже хочет возразить, что неправда и ничего он не забавный, как стол под ним коротко шатается из-за подкосившейся ножки. Чонгук хватается за Тэхёна крепче от неожиданности и тихо ойкает. —Я же говорил, пора менять его,— хмыкает старший, помогая ему слезть и встать на ноги.— Не думаю, что он выдержит второй такой заход, ты всё-таки не пушинка. Чонгук шепчет ему тихое "придурок" и не обижается, когда тот смеётся над его напускным недовольством.