Слёзы Кумамона

—А тебе везёт, знаешь,— задумчиво говорит Чонгук, пока вертит в руках тэхёнов телефон в новом мягком чехле.— Можешь лайкать всяких русских мальчиков или даже изменять мне, я ведь не смогу прочитать твою переписку. Тэхён настолько поражён внезапным рассуждением, что даже отвлекается от готовки. Он поворачивается к Чонгуку и подходит, чтобы проверить его лоб на наличие температуры. —Ты не заболел?— насмешливо спрашивает он.— Несёшь какой-то бред. —Ну да. Держи в курсе. —Сцены ревности?— хмыкает Тэхён, возвращаясь к плите. Он несколько раз стучит лопаткой по кастрюле, сбрасывая прилипшие к ней рисинки, и говорит:— Я вроде как не давал тебе поводов. —Я всего лишь предположил. Мысли вслух. Тэхён оборачивается снова, чтобы получше его разглядеть. Чонгук выглядит обычно, он не зол и не расстроен, сидит за столом и иногда таскает солёное хрустящее печенье из вазочки рядом. Тэхёну до его мотивов, как до луны. Иногда он действительно не знает, как реагировать на подобные изречения. Он бы рад перевести всё в шутку, только теперь это даётся труднее обычного. Потому что Чонгук спокойный, что страшно становится, в его тоне ни раздражения, ни злости, словно ему наплевать. Но Тэхён чувствует его лучше, чем кто-либо другой. —Глупые у тебя сегодня мысли. —Не глупые, а объективные. Тэхён тяжело вздыхает. —Лучше иди помоги мне, философ. Хотя бы рис помешай. Чонгук не реагирует и снова берёт в руки его мобильник. Кончиками пальцев он ведёт по изгибам бампера и обводит все углы. —Какого он цвета? —Синий. —Я думаю, он голубой. Тэхён тянет улыбку: —Нет. С чего бы? Не для кого не секрет, что с потерей зрения у человека обостряются другие рецепторы. Например, он ощущает запахи острее, слышит лучше и может чувствовать движение недалеко от себя. И для Тэхёна стало приятной неожиданностью то, что со временем Чонгук стал чувствовать окружаюшие его цвета. Когда он спрашивал что-то, Тэхён отвечал по типу "он цвета давно скошенной травы" или "это выглядит, как кожура почерневшего банана", чтобы Чонгуку было легче воспринимать оттенки и воспроизводить их из воспоминаний. Теперь же он часто с уверенностью говорит, что цвет не такой, как описал его Тэхён — темнее или ярче, гуще или же прозрачнее, — и оказывается прав почти всегда. —Не знаю. Просто я чувствую, что он голубого цвета. Я уверен. Это странно, сегодняшнее утро. Оно течёт, как загустевшая краска, медленно и раздражающе, оставляя после себя въевшийся след. Какая-то навязчивая тоска прошивает косточки рёбер изнутри и тянет, тянет. Тэхён чувствует, что пора начинать неприятный разговор, но отчего-то не может. Утро — это, вроде как, не лучшее время для откровений и обсуждения серьёзных тем. Тэхён находит аргументы один за одним. Он мог бы сослаться на то, что Чонгука непременно травмирует перспектива недалёкого будущего, что его не хочется расстраивать, но ведь Чон не маленький, не ребёнок, который забьётся в истерике, и теперь Тэхён это отчётливо ощущает. Но всё откладывает. Начать — как проглотить горькое лекарство, чем быстрее, тем лучше, а потом уже мучиться от последствий. Чем быстрее, тем лучше. А он всё тянет. —Так он голубой?— неожиданно спрашивает Чонгук, закинув в рот солёный крекер. —Ты ведь уверен. Зачем переспрашиваешь? Чонгук помолчал, а потом встал из-за стола и медленно подошёл к Тэхёну, обнял со спины. —Почисти мне апельсин. —У нас нет апельсинов. —Тогда давай съездим за ними сейчас? —Чонгук,— Тэхён выключил конфорку и осторожно развернулся к Чонгуку лицом. Он не хмурый, но по-странному спокойный, такой, словно печаль съедает его изнутри.— Да что с тобой такое? "Не знаю, но, наверное, дело в том, что я люблю тебя больше, чем простой человек может себе позволить" —Апельсин хочу. —Я прекрасно знаю, что ты не стал бы приставать ко мне из-за какого-то апельсина,— сказал Тэхён и мягко погладил его по щекам. Чонгук наклонил голову в сторону тепла и прижался губами к сухой коже.— Так ты расскажешь? —Не думаю. Чонгук поднимает на него глаза, но они всё равно смотрят куда-то сквозь. Тэхён целует его и делает это мягко, без напора, это даже не полноценный поцелуй — серия касаний просто для того, чтобы без слов передать "я рядом и я ни за что не посмею пропустить и буквы, произнесённой тобой". Почти не отстраняясь, Тэхён коротко выдыхает. —И как мне тебя понимать? —Никак. Просто чувствуй. Тэхён прекрасно всё чувствует. Как колотится сердце у Чонгука в груди глухими ударами и как он наступает вперёд, прижимая к столешнице и проталкивая колено между ног. Чонгук прилипает к нему и ласкается носом к шее, и это всё отдаёт такой пугающей нежностью. Он сам не свой сегодня, настойчивый, упёртый и контрастный. Чонгук прикусывает Тэхёну шею и поцелуем запечатывает на ней тепло. Он прижимается так близко, что Тэхёну страшно открыть глаза. Страшно не хочется. Потому что Чонгук целует его тоскливо-голодно, вжимает поясницей в столешницу, и его руки находят себе удобное место под тэхёновым свитером, где нагретая кожа покрывается мурашками от холода его пальцев. Тэхёну так хорошо, что не хочется отпускать, и думать не хочется, пока губы Чонгука доверительно раскрываются, а кончик горячего языка мажет по верхней губе. Это не так, как было раньше. Не то чувство адреналина, накатывающее волной. Ломка во всём теле, но не та, что вызывает нетерпение и дрожь, а та, что тянется, как патока, и медленно выворачивает каждую поджилку, та, что есть причина каждой нелепой мурашки под кожей. У Тэхёна в животе разгорается пламя бешеное, обезумевшее в считанные секунды, и Чонгук лишь подкидывает в него дров своими мягкими вздохами и этим чувством, которое он вкладывает в каждое своё прикосновение, когда проходится сухими ладонями по бокам и тесно притягивает к себе за талию. —Тише, тише,— шепчет Тэхён, почти отбиваясь, пытается вразумить и заглянуть в лицо — да что же там такое? Чонгук на него налегает, притесняя собой к столешнице, и прикусывает шею изнеженно-сильно. Последней каплей в чаше хрупкого тэхёнова терпения — его обнаглевшие ладони, поползшие по лопаткам вниз, к пояснице, совсем близко к резинке домашних штанов. Тэхёну приходится оторвать его от себя за волосы:— Ну всё, успокойся. И тоном — строгим и серьёзным — осаждает его, вмиг притихшего. У Чонгука вид не виноватый, но такой, словно он сожалеет. Тэхёну надоело гадать. —Расскажи мне, что случилось. —Ничего. Чонгук наклоняется, чтобы положить голову Тэхёну на плечо. Спрятаться от него же, как самообман. Я в домике, и ты не тронешь меня на своих же территориях. —Маме будешь про ничего врать,— выдыхает Тэхён и запускает пальцы в завитки волос у Чонгука на затылке, незаметно слизывая с губ вкус солёных крекеров.— Что на тебя находит, объясни мне. —В том-то и дело, что ничего. И я не хочу, чтобы это ничего вдруг прекратилось. Тэхён мягко погладил его по макушке. Чонгук чувствует его, как никто и никогда прежде — неоспоримый факт, почти истина. По-иному и не объяснишь. Чонгук вдруг принял форму того сгустка эмоций в груди Тэхёна, которому он никак не мог подобрать название. Он никогда не считал себя особо сильным, героем — тем более, но стоило Чонгуку завуалировать "боюсь", как всё внутри него сжалось до атомов и вспыхнуло бурей, как сверхновая звезда. Боюсь, что "ничего" закончится, и останется полнотелое, душное "больно", которому на смену придёт обыкновенное "пусто" и будет ранить душу с завидной периодичностью. Боюсь потерять тебя. —Не слишком ли много пессимистичных мыслей, а, принцесса? Чонгук не отвечает, только обнимает крепче. —Я тебя не отпущу. Я запру тебя в твоей же комнате. Привяжу к кровати, пока ты будешь спать. Чтобы никаких русских мальчиков и никаких корейских девочек. —М, да что ты?— веселится Тэхён, принимая игривое настроение.— А как же ты будешь ванну принимать? Со мной ведь намного удобнее, согласись. Чонгук закатывает глаза показушно-недовольно, поддаваясь его влиянию. —Кто же будет тереть тебе спинку, м?— продолжает Тэхён мягко-мягко у самого уха, не переставая довольно улыбаться.— А кто будет делать массаж? Если мои золотые руки будут связаны, то ты взвоешь, принцесса. —Прекрати говорить пошлости в мои девственно чистые уши, хён,— бурчит Чонгук, пиная его по бедру коленом. —Констатирую факты. Как насчёт парочки уроков по французскому поцелую прямо сейчас? Губы Чонгука задрожали, силясь спрятать по-идиотски глупую мальчишескую улыбку. Он стукнул кулаком Тэхёну в грудь и отстранился. —Прямо сейчас я хочу, чтобы ты сгонял в магазин, почистил мне чёртов апельсин и покормил меня с рук. Разговор окончен.