Слёзы Кумамона

—Иногда мне кажется, что ты просто замаливаешь грехи за своё мужеложство. Чонгук умеет удивлять парой фраз — это Тэхёну известно с детства. Он может молчать часами и днями, а потом выдать что-то неожиданное совершенно внезапно. Как, например, сейчас, когда Тэхён тихо читал вечернюю молитву, а он сидел на краю кровати и слушал. Среди глухого шума за прикрытым окном и тиканья часов голос Тэхёна звучал глубже, чем он есть обычно. Чонгук дождался, когда его бессвязные бормотания прекратятся и послышится шорох — Тэхён поднимается с колен. —Мужеложство,— тянет он и подходит к кровати.— Забавно. Чонгук протягивает ладонь вперёд, чтобы Тэхён взял её в свою. Он больше ничего не говорит и подносит костяшки чужих пальцев к своим губам. Чонгук кожей ощущает, как сгущается темнота вокруг них, перекрывая тусклый свет торшера. —А что? В Библии разве так не написано?— спрашивает Чонгук и в ответ слышит сдавленный смех. —Я бы никогда не стал молить прощения за всё, что касается тебя,– говорит Тэхён и опускается перед ним на колени. —То есть, перед смертью ты бы раскаялся не во всех грехах? —Во всех,— отвечает Тэхён и вытягивает ноги младшего к полу,— кроме одного. У Чонгука нехорошо потянуло в животе. Он списывает причину на руки Тэхёна, сухие и обдающие жаром его голые стопы, а не на то, что ему дурно от откровенных признаний. Начало лёгкого массажа ног — режим заботливого бойфренда активирован. Чонгук довольно прикрывает глаза, но не улыбается. Ему немного кружит голову от такого Тэхёна, который сидит в их спальне между его ног и разминает уставшие после прогулок икры. Это всё безумно отдаёт эротикой, думает Чонгук, упираясь пяткой в тазовую косточку на твёрдом боку. Делай это подольше, умоляю. —Твоя мама приезжает через две недели,— негромко говорит Тэхён, массируя плюсну на правой ноге большими пальцами. Чонгук невнятно мычит, пропуская это мимо ушей, и Тэхён добавляет:— Это конец августа. Чонгук задумывается, приоткрывая глаза. Пытаясь разгадать намёк, он складывает два и два: какие мотивы для приезда могут быть у матери? Рядом с ним сейчас Тэхён, который души в нём не чает, который 24/7 носится с ним, как наседка. Забота со стороны матери не нужна и не желанна, но если она вынуждена приехать, оторваться от своей любимой работы в жаркой солнечной стране, значит... —Ты уезжаешь. Всё сводится к логичному выводу. Конец лета, учёба в России, Тэхён. Чонгук размечтался, что никуда его не отпустит, что они на привязи по рукам и ногам друг к другу. Какие-то глупые юношеские мечты, не правда ли? Он уже и позабыл, что у Тэхёна есть своя жизнь, другая, где Чонгук появляется лишь на экране видеосвязи, где они порознь на противоположных точках материка, но ближе, чем кто- и когда-либо ещё. Чонгук хмурит брови, а руки Тэхёна спокойно ложатся ему на колени. Он тяжело выдыхает. —Я ведь и забыл, что ты всё ещё учишься,— почти шепчет Чонгук, как-то растерянно сминая в пальцах простынь и снова разглаживая.— Ты снова уезжаешь на год. —Нет,— отзывается Тэхён и забирает его нервную ладонь в свои, складывает в замочек.— Мне нужно будет сдать экзамены в сентябре, и я вернусь. Сразу же. Я взял резерв весной, чтобы приехать к тебе. —Но как же... Ты ведь хотел докторскую... —Это не важно,— для достоверности Тэхён коротко целует ребро его ладони.— Я всегда могу продолжить обучение здесь или найти работу. Сдам экзамены и выправлю гражданство в этой стране. Чонгук молчит, нахохлившись, как воробей, и Тэхён добавляет с улыбкой: —Научусь по-человечески говорить без этого ужасного русского акцента. —Не смешно,— бурчит Чонгук.— Я не хочу так. Не надо жертвовать своим будущим из-за меня. Я привыкну, а ты доучись. Пару лет же осталось, да? —Хэй, принцесса,— Тэхён тянет его на себя за затылок, но не целует, дразнит.— Думаешь, протянешь ещё два долгих года без моих поцелуйчиков? Я вот нет и терпеть не собираюсь. И уж тем более отдавать твою драгоценную тушку в руки не знакомых мне сиделок. Чонгук чувствует себя так паршиво и прекрасно одновременно, что впору истерить. Тэхён вернётся к нему, но какой ценой? Желание разорваться между эгоизмом и жертвенностью. Взлететь и разбиться об облака к чёртовой матери. Так не хочется знать, что твоя проклятая беспомощность есть причина чужих порушенных планов. Да я на всё ради тебя пойду, думает Чонгук, пока утягивает Тэхёна к себе поцелуем, я и разлуку вытерплю, и всё, что прикажешь, сделаю, лепи из меня, что хочешь, я приму любое твоё решение, только не надо, не надо жертвовать собой напрасно. —Я знаю, о чём ты думаешь,— шепчет Тэхён, опускаясь обратно на колени,— и эти твои опасения такие глупые. Я никогда не стану винить тебя в том, что выбрал жизнь с тобой. —Зато я буду. —Только посмей. В подтверждение Тэхён прикусывает Чонгука за ляжку, и он, наконец, смеётся. Между ними повисает тишина, в которой Тэхён думает о том, что ему не нужна та жизнь, в которой они порознь. Он думает, что тепло, пульсирующее в груди под колотящемся сердцем, и есть то обыкновенное счастье, которые дозволено испытать земному человеку. Он смотрит на Чонгука, как дурак, влюблённо и слепо, словно больше и нет ничего вокруг, и едва ли замечает, как младший напрягается в плечах. —Тэхён,— зовёт он. —М? —Я был в душе перед сном. —Хорошо...— тянет Ким в недоумении.— И? —Я делал кое-что. —Что? —Ну... скажем так, то, что Господь не велит. Понимаешь меня? —Не совсем. Чонгук так безумно счастлив, что он не имеет возможности смотреть Тэхёну в глаза именно в этот момент, когда старший так долго соображает, потому что сказать: —Я готовился для тебя. ...было бы запредельно тяжело. В иных условиях, глядя в глаза и видя каждую эмоцию, малейший признак реакции, Чонгук бы не посмел так открыто сказать Тэхёну, чего хочет. А хочет он уже не ванну с пенкой и не чищеный апельсин — нечто менее безобидное, более откровенное. Он осмелился предложить себя сегодня, полностью, без остатков и без сомнений. Но Тэхён ему не отвечает. С его стороны тишина, и, Боже Милостивый, знал бы ты, как это гнетёт. Чонгук весь извертелся. То коленкой дёрнет, то пальцами начнёт стучать по одеялу, а Тэхён сидит у него в ногах, не трогает его и не отвечает. Чонгук не может понять, в чём он ошибся (и ошибся ли?), ведь не видит ничерта за этой плотной завесой перекатывающейся клубáми темноты. Ему боязно, словно он вдруг один в компании своих фантазий — напридумывал и сидит, желая невесть чего, а затаившееся дыхание напротив — не что иное как бомба замедленного действия, нацеленная разрушить все его желания. Ожидания мучительней не придумаешь. —Ну не молчи, хён...— и как-то даже жалобно, непривычно для его манеры общения. —Ты...— Тэхён делает паузу, чтобы прочистить горло.— Ты серьёзно сейчас? Настрой пошатнулся и уверенность в себе дала трещину? Определённо. Чонгук готов расплакаться, как обиженная школьница? Определённо не сегодня. Он отвечает просто и твёрдо: —Да. А Тэхён отмирает, снова забирая его руку себе. Он его лаской задаривает с головы до пят каждый божий день, и Чонгук от этого млеет, теряет всякую бдительность. Но сегодня всё немного иначе, потому что он максимально напряжён. Есть вероятность, что Тэхён захочет ему отказать — а что сейчас может быть страшнее? Страшнее может быть Тэхён, который молчит. Чонгук ещё не научен читать по жестам на своей коже, он не понимает шарад и не различает тонким шестым чувством изменения в чужой энергетике. С ним надо говорить — это обязательно. Скажи ему слово и он скажет тебе, в чём ты соврал. А Тэхён играет с ним грязно, отмалчиваясь и грея теплом ладонь. Чонгук чувствует, как он смотрит на него, и уже было порывается что-то сказать, но Тэхён поднимается и подталкивает его на середину кровати. Чонгук в один момент дезориентирован, как в первый раз, с единственным различием в том, что больше не страшится этой темноты. Но побаивается Тэхёна, который налегает на него и дышит на ухо раскалённым теплом. Кончики пальцев покалывает. Чонгук не ликует, когда Тэхён целует его в излюбленную шею и кладёт ладони под футболкой. Он всё ещё может сказать "нет". И Чонгук нервничает не столько от дальнейших перспектив (он ведь настраивался на это добрую неделю), сколько от неопределённости, сжирающей желудок. Он словно деревенеет; ему важно, просто по-человечески важно услышать от Тэхёна согласие, но слышит он только просевшим басом на ухо: —Как именно? 404 в работе мыслительного процесса. Как именно что? Как Чонгук хочет? Погрубее, нежнее? Позу? Что прикажете думать в настолько экстренной ситуации, господин Ким? Чонгук переспрашивает: —Что? И лучше бы молчал — отвлёк поцелуями, набросился, прикинулся, что не услышал, включил бы дурачка, потому что ответом: —Как именно ты готовился? Тэхён так чертовски пугает, когда возбуждается. Да, это случалось и раньше, не впервой занимать себя друг другом, и раньше он вёл себя расслабленно-игриво, потому что всегда руководил процессом. Но сейчас другие краски, гуще, темнее. И Тэхён ждёт ответа. Надеется получить после того как прозвучал своим охрипшим, глубже Марианской впадины голосом. Чонгук вспыхивает. —Ты, чёрт возьми, серьёзно? Не прикалываешься? —А похоже, что я шучу? —И что ты хочешь услышать? Заминка на секунду, пока Тэхён коленом раздвигает зажатые чонгуковы ноги. Звоночек. Чонгук сглатывает, но не сопротивляется. И Тэхён усмехается, прижимаясь вплотную: —Ну, например, в какой позе ты это делал? —Сидя. —Конкретно. —На коленях. Тэхён тяжело выдыхает. Чонгук никогда не любил быть ведомым — волевой, своенравный, что не приструнить. Но не рядом с ним. Тэхён — это чистая и безоговорочная власть над его колючим сердцем. Он его топит, когда нарастает корка льда, заглаживает, когда трещат нарывы. Ким Тэхён — его медицина, влияние, перед которым колени склониться не заставишь — они сами рухнут к полу у его ног, если надо, разобьются в кровь. Тэхён ведь потом залечит, затянет самую глубокую рану. Чонгук в нём по уши и с головой. Никогда не любил быть ведомым, но ведётся. На эти его закидоны: контрасты, когда он из трогательного заботливого хёна превращается в... Ким Тэхёна. У которого авторитет не тот, где монархия и тирания, но тот, где субординация на уровне инстинктов. Чонгук перед ним слаб — в силу возраста ли, возможно, из-за трепетной привязанности ещё с детских лет, уже не разберёшь. Но факт остаётся фактом: Чонгук млеет от его рук прямо сейчас, в их общей спальне среди смятых простыней, и ничего не может поделать со стыдом, окатившим щёки, когда Тэхён сжимает ему бок и шепчет: —Ох, принцесса. Контрасты и переходы, которые у Тэхёна резкие, острые, как наточенная бритва. Чонгук так бессилен перед ним, что ему остаётся только одно. Задыхаться.