Слёзы Кумамона

Это происходит снова, как в кошмарном сне. Небо красит голубым, подло обманывая бдительность, а потом густеет и рассеивается в воздухе ядовитым туманом. В нос затекает удушливый запах гари, выедает слизистую. Это происходит снова, как наяву. Слишком страшно и слишком хочется верить, что от этого страха его сердце начнёт разрываться, и он с минуты на минуту проснётся. В глазах жжёт раскалённым железом, нервы натянуты, как тугие струны. Боль невыносимая, оглушающая, от неё вышибает последний воздух из груди, и так нечеловечески больно не было никогда, но это ничто по сравнению с тем, как Тэхён на него смотрит. Его губы, напряженные, поджаты, уголки с лёгким оттенком отвращения опущены вниз. Он стоит вполоборота, не моргает и с укором отворачивает голову в сторону. Холодный, как лёд в океане, как чёрные морские глубины молчаливый. Это ничто по сравнению с тем, что Чонгук снова может видеть — и этого будет сполна. Потому что Тэхён перед ним, и он больше, чем просто человек, которого можно детально рассмотреть. Он смотрит сверху вниз — такого не бывало, и он уже не тот Тэхён, который готовит Чонгуку десерты на заказ. Словно бы снял маску, в которой было душно последние полгода. —Я устал с тобой возиться. И самое страшное, что Чонгук понимает, почему он устал. Почему он хочет уйти, почему смотрит своими прекрасными уставшими глазами так прямо и презрительно. Я вижу твоё лицо, про себя шепчет Чонгук. Притворяйся, обманывай, ври мне всю жизнь, только не давай увидеть, насколько тебе жалко меня, насколько ты можешь быть жестоким, насколько сильно ты разочарован во мне. И как отчаянно желаешь сбежать. —Я ухожу. Он сказал всего два коротких предложения, всего лишь правду, крошечную и очевидную, а у Чонгука все рухнуло внутри. В голове он достраивает недостающие звенья: я устал оттого, что ты жалок, как грязь под ногтями, неуклюжий и беспомощный зануда, который умеет только брать и обременять, и я просто н е н а в и ж у это в тебе, поэтому прощай и никогда больше не вспоминай обо мне. Чонгук готовится пасть ниже, чем просто на колени. Нет, думает он, ты не можешь, не смеешь, ты шутишь, ты шутишь. Скажи, что издеваешься надо мной, что неоправданно жестоко разыгрываешь. Чонгук хочет сказать, ты не можешь просто взять, распахнуть мою душу, а потом сбежать, словно на тебе нет ни малейшей ответственности за то, что всё во мне пропахло тобой. По раскрытым ладоням течёт тёплое — не то слёзы, не то кровь. Сгустки бело-прозрачной жидкости. Чонгук давит в себе вопль, отчаянный крик застревает у него в глотке, потому что, Тэхён, ты так красив, боже... Куда ты собрался? На тебе весь мой мир сошёлся клином, как ты не поймёшь? —Как ты не поймёшь...— бормочет Чонгук.— Я же тебя больше, чем просто люблю... И слёзы горькие, жгучие, взгляд Тэхёна цепкий — острее катаны Мурамаса. Если бы только Чонгук имел выбор, он бы предпочёл вечную слепоту, лишь бы всю жизнь пребывать в сладком обмане, где Тэхён сдувает с него пылинки. Где он лжив и принудительно добр к нему. Где он... —Тебе показалось. Да, это точно. Тебе показалось, что ты полюбил. И тебе абсолютно точно показалось, что тебя полюбили. Ты путаешь жалость с добротой, а секс с привязанностью. Ты бестолковый, маленький ребёнок, за которым я устал вытирать сопли. Тэхён говорит ему это взглядом по доброте душевной, потому что слова режут острее. Этот Тэхён, который красив, как бог, и этот Чонгук, который ему совсем не пара. И по щекам его текут не слёзы — желчь, которая жжётся на ладонях. Как, должно быть, Тэхёну отвратно на это смотреть, на его изуродованное лицо с чернеющими впадинами вместо белка, на его щёки, вымазанные водянистым содержимым некогда красивых глаз. И казалось, что больнее не бывает. Но потом Тэхён разворачивается и делает это. Он уходит. Он думает, что Чонгук не настолько жалок, чтобы не справиться без него. Чтобы страдать по нему. Чтобы любить его. Тэхён уходит, а Чонгук, как побитая собачка, ступает за ним. Зыбучие тэхёновы следы жгут ему ступни. —Хён... Я думал, что вознёсся выше неба. —Умоляю. А на деле слетел с обрыва вниз. —Я тебя очень прошу. Ты задушишь меня, если останешься рядом. —Не уходи. Если исчезнешь. Но Тэхён его не слышит и не слушает. Он ушёл в кошмарном сне и вернулся в реальность мягким, мокрым от чужих слёз и обеспокоенным. Растолкал, заставил подняться, уже наученный этому, но всё ещё не привыкший. К таким вещам и невозможно. Когда любимому человеку больно — такое ножом по сердцу. К такому не привыкаешь. Тэхён принёс стакан воды, погладил по взмокшему лбу, пока Чонгук пил, иногда захлёбываясь от судорожных вздохов. Тэхён проследил, чтобы он пил маленькими глотками. —Тебе снова снится авария?— тихо спрашивает он. Если бы. Есть вещи куда страшнее аварии. Чонгук вспотел, его кофта прилипла к нагретому телу, и наверняка вся сбитая простынь пропиталась влагой. Это вызовет у него отвращение, думает Чон, ему будет неприятно. Когда Тэхён пытается погладить его по лицу в надежде успокоить, Чонгук дёргается: —Не надо. —Что значит не надо? Ответить ему нечего. Он чувствует себя полнейшим дураком. —Сядь обратно, я протру твою кожу,— не сказал, потребовал. С его стороны слышится плеск. Тэхён принёс тазик воды и полотенце, потянул за руку к себе, начиная остужать. С ним не поспоришь, потому что упрямство Чонгука упирается в его чувство безысходности, и он сдаётся всякий раз, когда чувствует это глупую неуверенность где-то в груди. В тишине его дыхание приходит в норму. Тэхён молчит, потому что Чонгук должен сам рассказать. Он ждёт от него ответа, потому что он необходим обоим. —Ты бросил меня. —Что? —Мне приснилось, что ты оставил меня. У меня чувство, будто я тебя обременяю. Постоянно. Я не могу с этим справиться, потому что думаю, что это не та жизнь, которой ты достоин. Я всегда буду тянуть тебя вниз, и в один момент тебе это надоест. Ты захочешь уйти, как в этом ужасном сне, а я уже точно не смогу без тебя. Из меня словно вывернут душу и выбросят в одинокую жизнь. Тэхён смотрит на него достаточно долго, чтобы Чонгук понял, чтобы он почувствовал, что с него не сводят глаз. —Ты маленький засранец. Его ошпаривает этими словами. —Никто не растил из тебя эгоиста, тогда почему ты думаешь только о себе? Тебе больно будет? Тебе плохо? А обо мне ты подумал? Тэхён спокоен, и этого поддевающего тона Чонгук боится даже больше, чем ругани. Он сглатывает, чувствует алеющий на щеках стыд и опускает глаза вниз. Весь подбирается, становится меньше. Потому что только перед Тэхёном бывает так совестно. И потому что только он так прихватывает под подбородком, стискивая пальцами щёки, и говорит строгим голосом на тон ниже: —Смотри на меня. Выше. И слушай внимательно, что я тебе скажу. Я тебя люблю, и ты не можешь это игнорировать. Резко. Впрочем, Тэхён как всегда видит суть проблемы и ковыряет по больному, чтобы вырвать с корнем. —Я люблю заботиться о тебе. Первое, что для меня имеет значение, — твой психологический комфорт. Ты теперь со мной. Всегда рядом, всегда при мне. Это тот путь, который выбрал я. Ты имеешь право сказать мне, что устал и что не хочешь этого больше, если это действительно правда. Только тогда я тебя отпущу. И мне будет больно без тебя, и я не найду никого лучше и никогда не полюблю так же сильно, потому что всю жизнь буду искать лишь на тебя похожих. Поэтому,— Тэхён делает паузу, приближаясь к его лицу,— ещё хоть раз посмеешь допустить мысль о том, что мне плохо с тобой, и я прикую тебя к батарее, буду кормить с ложки манной кашей и заласкаю до обморока, и буду продолжать это до тех пор, пока ты не поймёшь, что ты мой. Моё. И всё, что я делаю с тобой, для тебя и ради тебя — я хочу делать. Чонгук виновато шмыгает носом. —Ты понял меня, Чон Чонгук? —Да. —Сформулируй. Вместо ответа он лезет на Тэхёна и вжимается в него так тесно, как только может позволить человеческое тело. —Я хочу, чтобы ты это понимал, Чонгук,— негромко говорит Тэхён, ласково покачивая его и похлопывая по попе, как годовалого малыша.— Повтори, что я сказал. —Что забота обо мне для тебя не бремя,— бурчит Чонгук ему в плечо. Он вымотался, намучился, ему всё ещё хочется плакать, но он терпит. Потому что каждая его слеза Тэхёна топит, а он этого совсем не хочет. Чонгук засыпает быстрее обычного, утомлённый пережитым стрессом. Тэхён долго не смыкает глаз, массируя ему кожу головы под тихое сопение. Его волосы душные, от них ещё пышет жаром и влагой. Чонгук пахнет, как человек, который только для тебя, для тебя одного. Тэхён ведь так и сказал — моё. Ты — моё, а я — твоё. Чонгуку потребуется время, чтобы восстановить недостающие паззлы. Тэхён улыбается по-доброму, качает головой и прикрывает сонные глаза. —Ты так ничерта и не понял, принцесса.