Тридцать поводов любить

— Ифа-а-ань, ну хватит меня целовать, — Исин заливисто смеётся и даже упирается ладонями в чужие плечи, да только старший прекрасно знает, что уже победил. Хотя бы потому, что ему хватает одного лишь аргумента: — Хочу и буду целовать, — и младший практически капитулирует, позволяя прижимать себя к груди, дрожа от горячего выдоха в шею — и цепляясь пальцами за рукава чужой футболки. Ифаню нравится такой Исин до дрожи в пальцах — домашний, оторванный от дел и немного смущённый, но неизменно тающий в его объятиях. Ему, такому трепетному и любимому, хочется дарить всю свою нежность, и Ву не может сдержать улыбку, неторопливо водя кончиком носа по шее и наслаждаясь сладковатым запахом чужой кожи, которая на вкус оказывается даже слаще — достаточно лишь припасть губами, оставляя влажные поцелуи. Исин прекрасен в своей чувствительности, и у Ифаня сердце замирает словно впервые, когда, прижимаясь сильнее и скользя ладонями по его спине, младший запрокидывает голову с рваным выдохом, открывая чувствительную шею. Старший целует неспешно, сладко, порой чуть прикусывая кожу, отчего Исин тихо ахает, вздрагивая в его руках — но, зализывая укусы, Ифань точно знает, что прямо сейчас его возлюбленный закусывает губу, чтобы не застонать от такой мелочи... и всё равно сдавленно стонет, когда кончик языка скользит по ямочке между ключиц, а руки старшего уверенно тянут футболку вверх — Ифаню определённо нужно больше. — Ты знаешь, что ты идеальный? — шепчет Ифань и смотрит на младшего влюблённым взглядом. Футболка отброшена в сторону, и ладонь старшего уверенно вжимается в кожу, скользя по ней от живота до груди, отчего Чжан выгибается, подставляется бездумно под прикосновения — и даже такой незамысловатой реакцией сводит с ума. — Люблю тебя. Целиком и полностью люблю, — Ифань улыбается, ведя носом по коже груди. — Каждую черту, каждый изгиб, каждый шрам... я даже помню, когда ты их все получил. — Да неужели? — Исин улыбается, щурясь лукаво, словно вызов бросает — и не принять его невозможно. Ифань невесомо скользит губами по светлой коже, прекрасно зная, что именно ищет: тело любимого он давно выучил наизусть. — Вот этот, например, в детстве, — язык мягко проходится по шраму под ключицей перед тем, как старший легко целует его, — неудачно перелез через забор, верно? — Верно, — Исин, судя по голосу, не перестаёт улыбаться, а пальцы его мягко зарываются в волосы старшего в тот миг, когда язык касается кожи. — А этот на нашем первом свидании, — Ифань тихо смеётся, даря длинному шраму около плеча сразу несколько поцелуев, — когда ты с велосипеда упал. — Кто ж додумался велопрогулку устроить, — тихонько бурча, Исин недовольно клюёт старшего носом в висок, чем вызывает новую улыбку. — Мог бы и сказать, что кататься не умеешь. — Я впечатление хотел произвести! — О да, падение было впечатляющим, — Ифань смеётся, оставляя на шее младшего несколько поцелуев. — Наверное, в твою пятую точку я влюбился именно тогда. Исин в ответ фырчит, но от поцелуев всё так же млеет, сжимая в пальцах волосы парня и мелко дрожа от мурашек по коже, когда чужие губы неспешно скользят по шее к плечу. — А этот я не помню, — Ифань невольно хмурится, ведя носом по маленькой отметине на плече. — Ещё б ты помнил, — хмыкает Исин, блаженно прикрывая глаза, когда и этот шрам старший заботливо зализывает. — Как укусил меня во время оргазма, так этот укус потом недели две не заживал. — Ещё скажи, что тебе не понравилось, — парирует Ифань и явно попадает в точку — младший отчаянно краснеет, бросая недовольный взгляд и не говоря ни слова. Парню кажется, что целовать это смущённое чудо можно и нужно целую вечность, а потому вереницей поцелуев идёт по руке к запястью, где красуется ещё один след: напоминание о попытках Исина заняться садоводством. — Всё! Хватит! — вырывая руку, Исин обиженно дует губы, едва Ифань озвучивает ему происхождение этого шрама. — Но мне очень понравились те помидорки, которые ты вырастил, — с невинной улыбкой откликается тот, забирая руку обратно и с умилением наблюдая, как взгляд Исина становится прямо-таки щенячьим. — Правда-правда? — уточняет он жутко милым голосом, на всякий случай продолжая дуться. — Правда-правда, — смеётся Ифань, чмокая младшего, и надолго задерживается у его губ, что раскрываются навстречу, тягуче и ласково целуя, в то время как руки Чжана обвивают шею старшего, привлекая его ближе. А после, когда Исин, разнеженный и податливый, будет сладко стонать, выгибаясь в его руках, Ифань не впервые поймает себя на мысли, что каждый раз с ним слаще всех предыдущих. Но может ли быть иначе, когда любишь всем сердцем до мельчайшего шрама? И влюбляешься лишь сильнее с каждым днём.