Любовь как наказание

Глава далась очень тяжело. Несколько раз переписывала, кардинально меняя сюжет. Надеюсь, вам понравится. После того случая я прославился на всю тюрьму — еще никому не удавалось «оседлать» моего соседа, имени которого я до сих пор не знал. На меня стали заглядываться другие заключенные: как активы, так и пассивы. Многолетний опыт давал точное заключение о положении в сексе. Пассы были в основном младше меня или одногодки; что касалось активов, то они были «тридцать плюс». Я никого близко к себе не подпускал. Слишком еще свежи воспоминания о Саске. Я все время думал о нем. Я даже нашел какого-то парнишку моложе меня, отдалено напоминающего любимого. Каждый день у нас был быстрый перепих во время прогулки. Я видел, что ему это не нравилось; Саю, так его звали, не хотелось быть заменой парню, имя которого я выкрикивал в момент оргазма, а просто быть моим парнем. Наверное, влюбился. У меня здесь было много поклонников. Мне это льстило и одновременно бесило: мне нужен был лишь один человек, и он уже мертв, мертв по моей вине. Это знание убивало. Как бы я не старался затупить эту боль беспорядочным сексом, каждую ночь мне снилась смерть Саске. Моего соседа перевели обратно в камеру. Он сторонился меня. Я его не осуждаю, но мне было одиноко. Сложно быть двадцать четыре часа в сутки с парнем, который просто лежит, игнорируя тебя. Когда одиночество стало невыносимым, а самоедство достигло своего апогея, я решил разрушить барьер между нами: — Привет, — я постарался приветливо улыбнуться, но он даже не взглянул на меня. — Конечно, мы с тобой не самым лучшим образом начали знакомство, но… — я запнулся, решая, что сказать дальше, — мне здесь еще семь лет «прохлаждаться», и я хотел бы поладить с тобой, раз ты мой сосед. — Не надолго — меня через семь месяцев выпустят. — Как так? — я растерялся от такого заявления. — Вот так. А ты думал, я пожизненно буду с тобой сидеть? — насмешливо спросил собеседник. — Не знаю, я как-то об этом не задумывался, — пожал я плечами. — Я уже десять лет как здесь сижу, три из них в полном одиночестве, — мне стало его жалко. — Ты привыкнешь, тем более, ты уже нашел себе «друзей». — За что ты сидишь? — Двойное убийство — девушка и ее парень, — блин, я изнасиловал натурала! — Одиннадцать лет? — Вообще-то, пятнадцать, но мой адвокат скосил мне срок. — Как тебя зовут-то? — узнать имя своего соседа после двух месяцев тюрьмы — как-то странно. — Канкуро, — коротко ответил парень, откидываясь на кровать. — А тебя ведь Наруто зовут, верно? — Откуда ты узнал? — Ты же у нас знаменитость. Все хотят переспать с тобой. — Да? Не знал, — порой моя неосведомленность выходит кому-то боком… Ли, Неджи, Саске… Когда я думаю о последнем, сердце щемит. Все бы сейчас отдал за то, чтобы хоть на мгновение увидеть его живым. Вообще увидеть. Месяц, на протяжении которого он был моим, стал самым прекрасным временем в моей жизни. Я до сих пор помню чуть солоноватый вкус бледной кожи, мягкость тонких губ, глаза, чернее безлунной ночи, небрежно зачесанные назад волосы и голос, который мне снится реже, чем бы я того хотел. Но с каждым новым днем я стал все больше забывать Саске. Я этого не хотел. Более того, я боялся, что однажды его не вспомню, — буду помнить его лишь как причину, по которой я нахожусь здесь. Всю жизнь меня окружал секс, и здесь его было более чем достаточно. Я менял парней как перчатки, которые я никогда не носил, разве что латексные. За первые полгода я оттрахал полтюрьмы: моими партнерами были не только заключенные, но и надзиратели. Я был всегда активом. Когда меня заперли здесь, я принял для себя решение, что последний человек, которого я впустил в себя, был мой любимый. Я удивляюсь, как много активных парней готовы поступиться своими принципами ради хорошего траха. Я им его давал. Канкуро был схож со льдом — сколько бы я не пытался завести беседу, она длилась максимум пять минут. Но мне было скучно, хотелось просто поговорить. Теперь я понимаю его: три года в одиночестве — это сущая пытка.

***

— Через месяц тебя выпустят? — вопрос был формальным, я точно знал день моего одиночества. Он молчал, сделав вид, что не услышал. — Мне будет скучно… и одиноко, — надо было бы добавить «без тебя», но я не хотел унижаться. — Теперь ты поймешь мои чувства, — после длинной паузы произнес сосед. Абсолютное молчание наполнило наши сердца, которое разбавлялось лишь тяжелыми вздохами. — Это сложно? — от резкого шелеста моего когда-то веселого голоса он вздрогнул. — Поначалу, потом привыкаешь, — казалось, он еще что-то хотел сказать, но слова так и остались на его сухих губах. И снова эта тягостная тишина. Хотелось сказать, прокричать или даже прошептать, лишь бы услышать что-нибудь. Он еще не ушел, а я уже мучаюсь. — Я никогда не оставался один, — сложно раскрыться перед почти незнакомым человеком. — Меня всегда окружали люди, хотел я этого или нет. Всем нужен был от меня только секс. — Ты шлюха? — безучастно спросил Канкуро; от этого простого вопроса я вздрогнул. Меня уже почти год никто об этом не спрашивал. Если начал говорить правду — говори до конца. — Был когда-то, но не здесь, — я замолчал. Знал, что надо что-то еще сказать, но не решался. — Поэтому ты «не собирался быть подстилкой»? — повторил когда-то сказанные мною слова. — Да. — А ты сейчас что делаешь? Разве не стелешься? — ровный тон его голоса пробивал хуже тока. — Не важно, где ты, сверху или снизу, беспорядочные связи никогда не приводят к хорошему. — Наверное, ты прав, — конечно, я знал, он был прав. Я трахал все, что двигалось, сначала, чтобы забыть, кем я являюсь и за что меня сюда посадили, но, самое главное, чтобы забыть Саске. Только вот когда мои воспоминания начали притуляться, я до смерти боялся их отпустить. — Кто такой Саске? — я сорвался с места, подойдя к нему, взял его тушу за грудки и начал трясти. — Что ты знаешь о Саске? — тряс его так, что он не раз ударялся о стену. — Ну, что молчишь, говори! — Ты постоянно повторяешь это имя, — услышав это, я отпустил крепко сложенного шатена. — Кто это? — Мое наказание, — я заплакал, вспоминая его и то, что я с ним сделал. Я забился в угол — мне казалось, что чем меньше места я занимаю, тем больше его остается для воспоминаний. — Саске… — с каждым разом боль усиливалась, мешая дышать. — Хоть на пару секунд.… Всего лишь на пару секунд… Канкуро, видимо, все понял; он не мешал, но и не помогал, просто смотрел, как я плачу. Мне не было стыдно за свои слезы, я стыдился своих чувств, что сгубили любимого человека. Я точно знал, что я больше никого так не полюблю, да и зачем? Вскоре Канкуро выпустили — я остался один. После того разговора в моей жизни не было секса. Я чувствовал себя таким грязным, особенно, когда думал о Саске, а думал я о нем постоянно. Я так плохо никогда себя не чувствовал, даже когда месяцами находился в камере пыток. Я начал сходить с ума: мне повсюду мерещился этот несносный брюнет и его насмешливый голос. Мое желание видеть любимого осуществилось. Сумасшествие меня не пугало, наоборот, меня пугало перестать его видеть. Пошел второй год моего заключения. Я стал понимать своего уже бывшего соседа: одиночество — худшая пытка. Потом третий год потащился по мне полным одиночеством — Саске я уже не видел. Иногда мне по старой памяти предлагали перепихнуться, но я отказывался. Два года без секса — для меня это много, но я просто не мог. Психологический барьер, имя которому «любовь». Четвертый год проходил так же, как и прошедшие. Я уже смирился с заключением, все равно меня никто на воле не ждет, разве что блядская жизнь в том притоне, где я родился. На пятый год я решился на самоубийство — у одного молодого парня, совсем еще мальчишки, взял мелкий нож, больше похожий на пилочку для ногтей, и вскрыл себе вены. Спасли. Надо было глубже резать. Месяц я провел лазарете, думая о следующей попытке. Когда меня снова перевели в камеру, ко мне пришли. Впервые за пять лет. Я зашел в комнату свиданий, первое, что я увидел, — красные волосы. Гаара. Он подошел и тихо произнес: «Наконец-то тебя нашел!» Я не пытался вырваться из объятий, которые становились крепче, просто стоял, безвольно опустив руки. Я не хотел его видеть, как и любого из моей прошлой жизни. Но, тем не менее, меня не мог не радовать тот факт, что меня помнят. Мы сели за потертый пластиковый стол, он взял мои ладони, будто не веря, что я здесь, боясь, что я могу от него убежать. Я медленно вытащил руки — слишком непривычны прикосновения. — Прости, — парень понял, что сделал что-то не так. — Зачем? — когда-то звонкий голос стал хриплым и до отвращения мерзким. — Извини, что так долго. Как только я узнал, что тебя посадили, я начал поиски, но это оказалось труднее, чем я думал. — Зачем? — повторил я свой вопрос. — Какая разница! — вспыхнул собеседник. — Зачем? — Ты мне дорог. — А ты мне нет, — безразлично произнес я. — Я знаю. — И, тем не менее, ты продолжаешь мне помогать. — Я пришел тебя вытащить, — твердо сказал он, в тот момент я заметил, он повзрослел: идеально выбритое лицо стало более угловатым, подтянутая фигура, но ростом природа его обделила — около ста шестидесяти пяти-ста семидесяти. — А ты красивый… — медленно сказал я. Он растерялся, не зная, как реагировать на мое замечание. — А у тебя глаза изменились, — грустно заметил он. — Пустые… — А тебя, наоборот, живые, — я всмотрелся в ярко-зеленые очи, — блестят… — Я тебя вытащу! — А если я не хочу? — я откинулся на спинку голубого стула с трещиной и закрыл глаза. — Я знал, что ты это скажешь, — он начал копошиться в своем портфеле. — Какой же я, оказывается, предсказуемый… — Смотри… — он небрежно кинул мне не запечатанный конверт, он упал на пол. Я поднял его, вскрыл, оттуда посыпались фотографии. Фотографии моего Саске. П/а: в данном произведении Гаара и Канкуро не связаны родственными узами.