если я не смогу найти тебя

Я проснулся, но открыть глаза не в силах. Веки слишком тяжелые. Мне страшно, что я больше никогда не смогу пошевелиться. Пробую сжать ладонь, и она натыкается на ткань. Даже неожиданно для самого себя, мои глаза сами распахиваются. Больничная палата. Капельница на сгибе руки. Я замечаю, что ко мне кто-то приходил: на тумбе рядом лежат несколько книг. Вряд ли это доктора развлекаются на досуге. Я пытаюсь вспомнить ближайшие события, но вместо воспоминаний появляется только головная боль. В следующий раз. Сейчас мне нужен врач, или хотя бы медсестра. Так что я нажимаю на кнопку вызова персонала. Через несколько минут, которые я провожу, пялясь на потолок, ко мне постучали, и в дверях показалась женщина лет сорока. — Как Вы себя чувствуете? — с теплой улыбкой спрашивает она, отсоединяя меня от капельницы. — В порядке. На самом деле, я не знаю, как себя чувствую. Но она смотрит на мое состояние на экране, и отсоединила меня от иглы, протыкающей мою кожу. Так что я думаю, что сказал правду. У меня миллион вопросов. Как я здесь оказался? Что произошло? Кто ко мне приходил? Почему я здесь? — Фрэнк, правильно? — я киваю. — Вас привез сюда молодой человек. Джерард Уэй, это имя Вам что-то говорит? Я чувствую, как мне хочется улыбнуться, когда слышу это имя. Я помню. Помню его выступление, как приехал домой после этого. А дальше — ничего. Я не нахожу ответов на остальные мои вопросы. Я понимаю, что молчу слишком долго. — Да, мы познакомились недавно, — говорю я, но это звучит неправильно, когда я слышу себя. Будто бы мы должны были быть знакомы уже несколько лет. — Он не знал Вашу фамилию. — Айеро. Фрэнк Энтони Айеро. Женщина достает небольшой блокнот из халата, и делает запись. Я жду, когда на меня посыпятся следующие вопросы — адрес, место работы и так далее, чтобы они смогли взять с меня деньги за пребывание здесь. Мне остается только надеяться на свою медицинскую страховку. — Вы что-нибудь помните? — вместо этого, спрашивает она. — Нет, — честно отвечаю я. Она садится на край кровати, и выдыхает, будто пытаясь успокоить. Я не знаю, кого — себя или меня. — Фрэнк, Вы были на месте теракта одиннадцатого сентября. Мы предполагаем, что из-за огромного стресса, Ваш организм впал в кому, в попытках защититься. Повреждений у Вас не было. Я нервно сглатываю. Мозаика складывается. От этого хочется разрыдаться. Но я ничего не чувствую. Словно это не со мной происходит. Я всего лишь наблюдатель. Я все же решаюсь задать главный вопрос. — Какое сегодня число? Женщина смотрит в окно, колеблясь отвечать мне. — Семнадцатое октября. — Целый месяц. Она не дает мне времени подумать, и сразу добавляет: — время посещений. Я думаю, Джерард приедет навестить Вас. Она бросает взгляд на настенные часы. — Или уже приехал. — Врач поднимается, и прежде, чем уйти, говорит: — подождите немного. Мне ничего не остается. Я пробую шевелить ногами, руками, шеей. Все, кажется, в порядке, но мышцы немного атрофированы. Я приподнимаюсь на кровати, занимая более удобную позу. Беру стакан с водой, осушая его в пару глотков. Только сейчас я понимаю, насколько меня мучает голод и жажда. Дверь снова открывается. Как там говорят — одна дверь закрывается, открывается другая. В моем случае, она одна и та же. Только человек новый, хотя бы для меня. — Привет, — Джерард широко улыбается, аккуратно захлопывая дверь, но не отводя от меня взгляд. — Как ты? — Буду в порядке, — разглядывая ладони, отвечаю я. — Мне сказали, ты можешь уехать сегодня, — я непонимающе смотрю на него, отвлекаясь от гляделок с странными завитками линий на моих руках. — Я имею в виду, я могу подвезти тебя домой, — он кусает губы, — если ты хочешь. Хочешь уехать. — Да. В комнате зависло неловкое молчание. Я не хочу задавать вопросы о случившемся за время моего, если так можно сказать, отсутствия. А Джерард, похоже, не хочет рассказывать мне. Но до меня доходит одна из вещей. — Я потерял работу. Слова отталкиваются от стен. — Да, — говорит он, хотя я и не спрашивал. Джерард виновато улыбается. Думаю, он хочет, чтобы я чувствовал себя лучше. — Ебаный пиздец. И мы смеемся. Я — потому что это смешно, наблюдать за тем, как моя собственная жизнь ломается. Потому что это смешно, быть выжившим после теракта. Потому что это смешно, не понимать, что было бы лучше — умереть вместе с жертвами, или сидеть на этой кровати и смотреть на Джерарда. Быть живым. Готов поспорить, он смеется только потому, что не знает, как реагировать на происходящее. Смех — защитная реакция организма на любые неудобные ситуации, и это помогает, потому что я чувствую, что смех ломает всю неловкость в воздухе. — Ко мне кто-то приходил? — Нет, — он опускает глаза, будто сам виноват в этом. — Оу, — выдыхаю я. — А... как все случилось? — Ты помнишь что-то? — я почти уверен, что это только формальный вопрос, и что врач, заходившая ко мне, все ему рассказала. Я машу головой. — Только бессвязные обрывки. И это чистая правда — я помню, как проснулся с ужасным похмельем, как пил кофе с утра, улыбку ассистентки, помню ярко-зеленые туфли, летящие с верхних этажей. Больше ничего. Джерард глубоко вдыхает и выдыхает, складывает ноги накрест и немного съезжает в кресле. — Я тогда был дома. По телевизору показывали, как самолет влетел в Северную башню. Элайза была рядом, а все мои родные — в Саммите. Но мне понадобилось с кем-то поговорить, и ты был одним из недавних вызовов, так что я позвонил тебе, — я кивнул, позволяя ему продолжать. — Ты даже не знал, что случилось, только сказал, что ты в Южной башне. Я сказал тебе бежать по лестнице, и ты бросил трубку. Я позвонил снова, потому что следующий самолет прилетел в твою башню. Ты только имя мое назвал. А дальше я слышал только, что абонент недоступен. Мне пришлось ехать туда. Башни полностью развалились, от них буквально ничего не осталось. Я правда волновался, что тебя заживо похоронило. Но я нашел тебя, когда полицейский пытался привести тебя в чувство. — Развалились? — Около двух тысяч людей погибли, и еще полторы тысячи — пропавшие без вести. Никогда в своей жизни я не слышал подобных цифр. Страшно осознавать, сколько людей в тот день, как обычно, были на работе, у которых была семья и дети, и они никогда не вернулись. По телу пробежалась мелкая дрожь. Мне страшно быть выжившим. У меня только была работа, которую я любил, и вечера с музыкой, а теперь, мне, похоже, предстоит жить на улице. Накоплений у меня почти нет, и я не могу себе даже представить, сколько нулей будет в больничном счете за месяц. — Хочешь поехать домой? — спрашивает Джерард. — Да. — Я забрал машину у отца Элайзы, так что, — он улыбается, помогая мне полноценно сесть на кровати, — это почти не я помогаю тебе. Джерард залезает в единственную тумбочку в комнате, и достает оттуда легкий синий свитер с джинсами. Я только успеваю подметить, что это не моя одежда перед тем, как он бросает ее мне на кровать. — Это не моя одежда, — вслух говорю я. — Она моя. Я привез ее сюда еще в самом начале, в надежде, что ты очнешься. Я имею в виду, твою одежду порекомендовали выкинуть, — с каждым его словом мое лицо, кажется, выражало все больше недоумения. — Они сказали, это может вызвать негативные воспоминания. Так что я привез тебе свою одежду, — виновато улыбается Джерард. — Почему? — наклонив голову, спрашиваю я. Не думаю, что он понимает, какой ответ я пытаюсь получить. Это не было "почему ты привез свою одежду", это был другой вопрос. Почему ты приезжаешь сюда больше месяца, хотя мы были знакомы около двух дней. Почему ты остаешься в палате настолько долго, что читаешь книги, и кому ты их читал. Почему ты приехал к небезопасному месту, когда звонок оборвался. Почему ты приезжаешь сюда, и никто больше этого не делает. И почему ты привез свою одежду. Джерард мог бы не делать ничего из этого — это было так просто, но по какой-то неизвестной мне причине он выглядит обеспокоено. — Я подумал, тогда, в воскресенье, что мы могли бы стать лучшими друзьями. И так, наверное, делают лучшие друзья, — он мягко улыбается. Мне становится лучше, когда я возвращаю ему улыбку. На мне один из тех самых дебильных больничных халатов, но сейчас это оказывается удобным, потому что я быстро переодеваюсь в одежду Джерарда. Я не нахожу ничего лучше, чем сказать: — Заедем в Макдональдс? У меня, как бы, нет денег, но ты, вроде как, должен мне двадцатку и я не ел месяц! — Фрэнк, ты похуже анорексички, — смеется Джерард, хватая меня за руку. Он открывает дверь ногой, и теперь я знаю: эта дверь закрыта навсегда. Я имею в виду, что не только больница остается позади, но и все, что было до нее. Возможно, этого не хочется признавать, но все-таки где-то глубоко в душе я осознаю, что жизнь до теракта закончена. Мне придется восстанавливать все, что было разрушено. Отношения с родителями, работу, друзей. Друзья. Единственный человек, которого я называл другом, даже не приехал ко мне в больницу. Страшно осознавать, что ко мне вообще никто не приезжал, кроме человека, с которым я и говорил все-то два раза. Даже родители. Но вместо мозга, со мной разговаривает сердце, которое не напоминает мне обо всем, что осталось за закрытой палатой; оно только говорит о том, что может меня ждать за этой свежо открытой дверью. Вместо необыкновенных фейерверков, которые рисует мое сознание, я сижу в машине Джерарда. Здесь пахнет вишневым освежителем, настолько сладко, что я начинаю думать о том, как бы меня не задушило им. Мы не говорим, он только спрашивает, что мне взять из любимого фаст-фуда, и отдает мне мой пакет с картошкой-фри, сырным соусом и черным кофе. — Где ты живешь? — спрашивает Джерард, выезжая. — Риджпорт роуд. — Окей, — он концентрируется на дороге, и мне почему-то страшно, что мы снова будем молчать. Меньше всего мне хочется слышать тишину. — Так как ты мой преданный фанат, приглашаю тебя на свое выступление в этот четверг. Я могу чувствовать, как расплываюсь в улыбке. — Я приду. — Ничего не подумай, это будет вроде лаунжа. Мягкие сиденья, спокойная музыка, десерты в меню. — Это именно то, что мне нужно. Джерард задает мне очень много вопросов про мою жизнь, наверное в попытках восстановить месяц, который вылетел из моей жизни. Когда я говорю "а у тебя?", он отмахивается и убеждает меня в том, что хочет узнать обо мне, а не о себе. Я говорю ему, что хочу спать, но как только дверь моей комнаты закрывается, я хватаю свою старую футболку и маркер. Я — монстр Я — монстр Я — монстр Как еще отпустить то, что я выжил? Я засыпаю словно падаю в обморок — только моя голова касается подушки, я проваливаюсь в сон. Утром я просыпаюсь и чувствую запах кофе — жизнь продолжается. На прикроватной тумбочке лежат три капсулы и стакан воды. Джерард положил мне таблетки, которые прописала мне врач; даже о них забыл. На кухне я почти сталкиваюсь с Джерардом, держащего две кружки в руках. — А ты самостоятельный, — улыбаюсь я, разглядывая его запутанные волосы. Он когда-нибудь использует расческу? — Не хотел тебя будить. Ты выпил таблетки? — отдавая мне одну из чашек, говорит он. Я киваю, делая глоток, и по привычке включаю телевизор, чтобы найти новые рекламы от конкурентных компаний. — …около шести сотен человек остаются пропавшими без вести, — улыбка исчезает с моего лица, но Джерард быстро переключает на MTV. — Думаю, с нас хватит новостей на сегодня. Меня захватывает волной мыслей. Я отчетливо вижу волну, несущуюся на меня. Я не убегаю, я принимаю ее, потому что я ее ждал все это время. Даже дольше, чем нужно было. Я готов захлебнуться в тоннах воды и умереть. Но меня кто-то тянет подальше от удара. Джерард. — Фрэнк, ты в порядке? — Да. Он каким-то образом читает мои мысли, или что? Потому что Джерард просто разговаривает со мной ни о чем следующие часа два, пока мы пьем уже остывший кофе, и не задает вопросов о том, почему я выгляжу так потерянно. У меня нет сил на то, чтобы думать о будущем. Как приехать к родителям, купить телефон, восстановить связь с друзьями. Они ведь даже не знают, что я жив.

— Я бы мог целую вечность сидеть на твоем диване и разговаривать с тобой, — говорит он, на что я просто улыбаюсь. У меня никогда в жизни не было такой поддержки. — Мне нужно ехать к ребятам в заведение, чтобы репетировать, — через несколько долгих секунд добавляет Джерард, и мое сердце пропускает стук. Одиночество. — Сегодня четверг, ты придешь? 

— Я не думаю, что у меня есть деньги на такси. — Ты можешь поехать со мной, — он пронзительно смотрит мне прямо в глаза. — Я не думаю оттделаться от тебя побыстрее, просто говорю, что мне нужно быть там. То ли в моих легких правда наступает весна, то ли я сумасшедший. — Я не хочу навязаться, — вместо этого говорю я. — Фрэнк, стягивай свои уродливые пижамные штаны и поехали. — Что? Я смотрю на свои штаны с Микки Маусом, и признаться, я обижен. Или просто притворяюсь. В любом случае, мне двадцать три года, так что я могу позволить себе надуть губы и уйти в свою комнату под смех Джерарда. Он пичкает меня таблетками, когда мы заходим в кафе с живой музыкой, и заказывает мне суп, оставляя на меня свою сумку. Я наблюдаю за его саундчеком: на этот раз на сцене только он и еще один парень с акустической гитарой. Джерард репетирует какие-то медленные песни, которых я не слышал, но они звучат хорошо. Хотя бы когда их поет Джерард. Около четырех начинают приходить гости, а я борюсь со своим организмом, но мои глаза сами закрываются на третьей песне, когда я думаю о том, что Джерарду стоило бы петь колыбельные. Я вижу сладкий сон. Джерард кладет руку на мое плечо, и мягко сжимает его. — Отвезти тебя домой? — он тепло улыбается, и от его голоса по спине пробегают мурашки, будто он — настоящий. Я накрываю его руку ладонью, поднимаясь со своего места напротив него. — Я хочу кое-что проверить. Я поражаюсь тому, насколько хорошо могу владеть сном. Я притягиваю Джерарда к себе за шею, аккуратно накрывая его губы своими. Горечь никотина с ароматом кофе немного опьяняют меня, мне хочется навсегда запомнить какого вкуса его губы были на вкус, потому что этому никогда не произойти в реальности. Счастливая улыбка на моем лице, когда я отстраняюсь от него. Ничто так хорошо не отрезвляет, как шок на лице Джерарда, прикасающегося к своим губам пальцами. Это не сон. Я только открываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная из воды, не в состоянии произнести хоть что-нибудь. — Фрэнк? — обеспокоено начинает Джерард, немного нахмурившись. — Мы... сыграли свадьбу с Элайзой. — Оу, — выдыхаю я. Он выглядит очень неловко, но все равно бросает мне: "идем, я тебя отвезу", когда забирает свою сумку. Джерард не берет меня за руку, не улыбается и не дает мне таблетки. Когда я иду следом за ним, еле успевая, мое единственное желание — чтобы потолок обвалился, меня придавило, а он уехал и оставил меня. В последнее время мои мечты не сбываются. Мы просто доезжаем до моего дома, не проронив ни слова. Думаю, Джерард специально очень громко включает радио, чтобы не слышать меня, но я бы все равно не нашел никаких слов, чтобы объяснить свой поступок. Это обычный магнетизм, к нему тянет, потому что у меня никогда не было столько энергии. Наверное, мне хотелось каким-то образом забрать у него частичку батарейки, потому что мне всегда не хватало такого огня внутри. С момента нашей встречи моя жизнь перевернулась, и я не мог игнорировать теплые чувства, покалывания на кончиках пальцев. Джерарду они только мешали, но я не могу заставить его быть несчастным только для того, чтобы самому почувствовать себя лучше. Я остаюсь один в четырех стенах квартиры, без каких-либо планов на будущее. В этом мире что-то идет не так — мы знакомы, но не влюблены. Ты не влюбляешься в меня, у тебя есть любимый человек, а у меня нет никого, потому что я могу любить только тебя.