***
— Тебе нужно действительно послушать меня, потому что я впервые говорю тебе ебаную правду. — Он откидывает челку со вспотевшего лба. — Я имею в виду, я, блять, в порядке! — Солги мне. Один взгляд, брошенный на меня из-под ресниц. Я делаю вид, что все так и планировал, продолжая играть на гитаре. Слова сами слетели. Эмоции рвут меня в клочья, и не только изнутри. Пальцы почти рвут струны, стираясь в кровь. Похуй, так даже лучше. Помогает мне сконцентрироваться на боли, вместо его голоса; отвлечься от фразы, звенящей в ушах голосом Рэя — "Еще раз поздравляю вас, Линдси будет классной женой. Сделаем это шоу для нее". Блять, я все равно думаю об этом. Как же меня это заебало. Родной Нью-Джерси подарил мне тебя, родной Нью-Джерси забрал тебя у меня. — Ты собирался мне сказать? — Фрэнк, я тебе все объясню... — Эй, вы скоро? Уже пора, — Майки Уэй, сейчас ты портишь мою личную жизнь. — Мы идем, — говорит Джерард и пальцем приглашает меня за собой. Твою мать. Все, о чем я могу думать — о его свадьбе. О том, что меня там не было. О том, почему он меня не пригласил. О том, чем были наши отношения. Или как мне вообще теперь это называть? Друзья, которые иногда признаются друг другу в любви, иногда целуются, иногда трахаются? Да я готов порвать эту гитару на куски, лишь бы заглушить свои мысли. — Обсудим после. Сейчас Cancer. Как вообще можно думать, когда Джерард приглушенно говорит мне на ухо. Когда его мокрые волосы бьют меня по лицу, и я вспоминаю один из вечеров, когда я придушивал его, потому что ему хотелось попробовать жестче. — Это будет последняя песня. Никаких завершений, это конец. Так что мы хотим поблагодарить вас от всего сердца. Мы надеемся, что вы хорошо провели время. Мы его провели отлично вместе с вами. Спасибо. Cancer — все уходят, оставляя одного Джерарда на сцене. Сегодня я не хочу этого делать. Я хочу прочувствовать каждую гребаную строчку этой песни, так что я сажусь на пол рядом со своей гитарой. Потому что, кажется, она единственная любит меня. “Фрэнк, ты в порядке?” — кто-то спрашивает из толпы, когда звучат первые ноты. Последнее, чего я хочу — чтобы кто-то до меня доебывался. Я делаю вид, что ничего не слышу, продолжая смотреть на свои колени. — Знать, что я... Джерард заставляет публику петь эту часть. Потому что это именно то, что он и сделал — женился. — Никогда не женюсь! — Самая сложная часть — уходить от тебя. Он наклоняется под микрофоном и смотрит мне прямо в глаза, всего несколько секунд. Мое сердце готово разорваться на куски. — Самая сложная часть — уходить от... Я поднимаюсь. — Спасибо всем за то, что вы — часть этой группы. Поворачиваюсь, ставя гитару в угол, и ухожу за сцену. — ...тебя. Не уверен, что я хотел бы снова услышать эту часть, но с этим уже не сделаешь. — Спасибо! Доброй ночи! Я чувствую шаги Джерарда позади и то, как он разговаривает со своим братом и Рэем. Я больше не знаю, что меня разрывает больше — гнев или тоска. Мне хочется разбить гитару, барабанную установку, чье-то лицо. Желательно Джерарда; чтобы не видеть его счастье в глазах и на губах, когда я знаю, что оно не обо мне. Все, что мне в конечном итоге остается — ждать, оперевшись на стену около двери в гримерку. Боб, Майки и Рэй проскальзывают мимо по направлению в другую комнату с их вещами, похлопав меня по плечу и сказав, что это я отлично сыграл. Кажется, кто-то из них спросил, в порядке ли я, но вся моя концентрация была направлена на черную стену перед собой, так что я просто взмахнул волосами и улыбнулся, продолжая ждать. — Фрэнк, — показываясь из-за угла, начинает он, но я не намерен выносить все это на глазах звуковиков и кого-то еще из этого клуба. Я поворачиваюсь на месте, открывая дверь и проскальзываю внутрь, оставляя ее открытой. — Дай же мне с тобой поговорить, — разворачивая меня к себе лицом, произносит Джерард. Я выжидающе смотрю на него, блуждая взглядом от его глаз до обуви. Когда я наконец даю ему шанс объясниться, он даже не может ничего ответить. Он просто стоит напротив, сжимая мое плечо одной рукой и упрямо смотрит на меня. — Отдаю тебе все свое внимание. Джерарду всегда нужен первый шаг, в нем нет ничего, что помогло бы ему первому начать какое-то дело, даже если это касается обычного разговора. — Это для публики, — выдыхает он. И целует меня в губы, влажно и непринужденно, что я сразу поддаюсь ему. — Я не мог допустить все эти разговоры, — отстраняясь, говорит Джерард, пялясь на мои губы. — Когда тур закончится, это будет конец. — Что? — Я не могу понять, что он пытается донести до меня. Его мысли словно повсюду, летают в воздухе, их невозможно словить. Слишком сумбурно, ему не хватает времени. — Фрэнк, — он улыбается, проводя костяшками пальцев по моей щеке, наконец отпустив мое плечо. — Я хочу уехать, — мечтательно смотрит на потолок, возвращаясь с поцелуем в губы, — в другой штат. Может быть, страну. — Джерард целует мою шею, очерчивает подбородок. — С тобой. Я закончу с группой после этого тура, и больше не нужно будет никому ничего говорить. Разведусь с Линдси, ведь ей тоже это не нужно. Мы просто уедем. Уедем. Джерард улыбается, придвигаясь ближе ко мне, и я прощаю его. Я понимаю, почему он не пригласил меня на свадьбу, почему нельзя было мне находится там. Я бы разнес все к чертям, даже если бы знал его истинный план. Помешать фотографам тогда равнялось бы рассказать всем о наших отношениях. Подтвердить все то, что мы так долго опровергали перед всеми. Здесь могли быть только мы, это было только для нас двоих, и мы не могли делать все это открыто, оставаясь публичными персонами. Нас бы разделила гора негатива, если бы мы говорили об этом кому-нибудь. Запретно, но так сладко. Невозможно сдерживаться. Сбитое дыхание Джерарда не помогало мне себя контролировать. В гримерку в любой момент могли зайти, замки хлипкие, но кого это должно волновать? — Ах, Фрэнк... Он стонет мое имя прямо мне на ухо, когда я нажимаю на его промежность. Джинсы ему явно мешают, когда он толкается мне в руку. — Скажи. — Возьми меня прямо здесь. Его футболка летит в сторону, когда его пальцы уже стягивают мою. Я усмехаюсь, когда вижу, как он изучает мои татуировки. И после стольких интрижек, Джерард не устает смотреть на них. Он засасывает мою шею на месте скорпиона, и в моем горле формируется стон. Я знаю, что мне придется носить шарф или еще что. Я прижимаю его к столу, и он послушно садится, попутно оставляя влажные поцелуи на мне. Я очерчиваю языком контур его губ, ловя момент, когда его рот приоткрывается, и заглушаю его стон, проникая внутрь. Мои пальцы в его волосах, он притягивает меня ближе за талию, настолько близко, что я могу чувствовать его эрекцию. Я отстраняюсь от него лишь для того, чтобы стянуть с него лишние джинсы, сразу же вместе с боксерами. Одной рукой я медленно надрачиваю ему, когда Джерард шепчет мне что-то бессвязное на ухо и пытается справиться с ремнем на моих штанах. Я останавливаю его, забирая из заднего кармана лубрикант, и сам стаскиваю всю одежду с себя. Джерард разводит передо мной ноги, и я не сдерживаю усмешку. — Только мой. — Только твой. Я выдавливаю смазку на пальцы, начиная входить в него сначала двумя, а потом тремя, осторожно двигаясь внутри. — Фрэнки... Я приставляю головку члена к его входу и захожу наполовину, сразу же целуя его. Я вижу, что ему больно. Так сложно сдерживать себя, но я все же выхожу из него, встречая его недоумевающий взгляд. Я толкаю его полностью на стол и забираюсь сверху. Одной рукой я прижимаю его руки к столу и наблюдаю за тем, как он прикусывает губу, выжидающе смотря на меня. Я снова захожу в него, уже на всю длину, в уголках его глаз блестят слезы, когда я нахожу правильный угол. Его лицо выражает всю сладкую боль, и я придушиваю его второй рукой, когда набираю темп. Его ресницы подрагивают, рот все время приоткрыт, и с него постоянно слетают приглушенные стоны. Я понимаю, что он близок, когда Джерард нетерпеливо сам насаживается на мой член. Я нажимаю на горло еще сильнее и выхожу из него, сжимая основание его сочившегося смазкой члена. — Больно, Фрэнк, дай мне кончить, — он умоляюще смотрит на меня, потому что знает, что сейчас всем управляю я. — Нет, — спокойно отвечаю я. Джерард понимает меня, приподнимаясь. Он проводит кончиком языка по моему члену, хотя знает, как я ненавижу, когда он так со мной играет. И я не могу держать себя в руках, наблюдая за его порозовевшими щеками, за капелькой пота, стекающей со лба, и меня добивает, когда я вижу свою сперму на его губах. Одной рукой я притягиваю его за волосы, насаживая его рот. Джерард был идеальным любовником в технике глубокого минета. Или просто идеальным. Он задыхается, когда я даю ему секунду, чтобы вдохнуть перед тем как снова насадить его на себя. Я все реже отстраняю его, и все дольше заставляю держать член в себе. По телу пробегает мелкая дрожь, и я с громким стоном кончаю ему в рот. — Глотай, — тихо говорю я ему на ухо, и слизываю остатки на его губах. Это так чертовски возбуждает. Ему хватает нескольких моих движений рукой, чтобы кончить. — Фрэнки, ты идеальный, — выдыхает он мне в губы, и я целую его, сокращая расстояние между нами настолько, что ближе уже быть не может. Мы должны остаться такими навсегда.***
Мы играли каждое шоу на полной громкости, все усилители были выкручены на максимум. Мы играли так, как никогда прежде. Аудитория без задней мысли скупала билеты на наши выступления, каждый концерт — солд аут. Я позволил себе намекнуть, что нужно бежать за этим, чтобы не упустить улетающую птицу, и опубликовал запись на сайте. Почему? Потому что я любил каждого человека, кто был также влюблен в нашу музыку, как и я, и не можно было допустить, чтобы кто-то пропустил наши последние совместные выступления. Все отдавались на полную, это было невероятно. После разговора в гримерке каждое шоу было особенным для меня, во мне родилось чувство, что я заново только начинаю играть в своем любимом бэнде. Я мог быть наконец-то заново свободным на сцене. В последнее время меня что-то сковывало. Возможно, это были не проясненные детали отношений с Джерардом, или давящая популярность. Но теперь я обрел полную свободу. Я все еще писал обрывки своих чувств на MySpace. Этого желало мое естество, я чувствовал, что хочу писать тексты, хочу разливать сухим вином свои чувства на бумагу (или на цифровые знаки), но в то же время было понятно, что это не годится для песен. Даже если бы я начал заниматься другой группой помимо My Chemical Romance, потому что это не вписывалось не только в наше творчество и идею, но и в любую другую. Эти строки были предназначены для чтения, когда невозможно отвлечься на музыку, мелодию или ритм, кроме своего собственного сердца. Тайное, скрытое внутри наконец нашло, куда себя девать — если не в моем столе, то хотя бы на электронных пространствах пусть хранится. Сначала я тоже не верил Джерарду. Не то, что у меня проблемы с доверием, но слова, которые он сказал мне в гримерке тем днем, казались слишком мечтательными, запредельными. Будто он всего лишь пытался меня успокоить ими, а я поддавался, потому что не хотел иметь дела с правдой, которая могла разбить меня и вытянуть все мои внутренности наружу. Возможно, он врал мне слишком много. Но пару часов назад Джерард купил два билета на самолет в Санта-Монику и приготовил прощальное письмо для публикации на сайте My Chemical Romance. Больших переломных моментов у меня в жизни не было. Все мои проблемы со здоровьем ушли на второй план, я не чувствовал боли, не так уж и часто принимал обезболивающие — словно тело знает, что я наконец счастлив, и дает мне отдыхать от абсолютно всех проблем. Я думаю об этом всем, лежа в кровати отеля, в котором мы остановились, сыграв последнее шоу. Джерард лежит рядом. И, кажется, мне больше не нужно ни о чем волноваться сегодняшней ночью — слушать спокойное дыхание Джерарда, чувствовать, как оно обжигает теплом мое плечо и впервые не думать о том, какие ушибы могут коснуться нас, чтобы разделить.***
Вы когда-нибудь чувствовали такую легкость от изменений, что казалось, что вы можете взлететь? Как только мы приземлились в Санта-Монике, я всерьез задумался над правдивостью слов тех людей, которые говорят, что летать — невозможно. Сумка на плече Джерарда, а на моем плече рука Джерарда, и мы выходим так из самолета, когда я вдыхаю горячий воздух в легкие, и его сразу не хватает из-за такого же горячего поцелуя Джерарда. Все вокруг превращается в Джерарда. Нет никого лишнего рядом, никаких папарацци и фотографов, которые все пытаются перекрутить, перевернуть и отдать все на суд читателям, только для единственной цели — высоких рейтингов. Уходить нужно вовремя, и мы ушли из карьеры как раз в нужное время. Я не скажу, что по щелчку пальцев о нас все забыли, и теперь можно спокойно ходить по улицам без просьб о совместном снимке, но Джерард все продумал до мелочей — наш отель имеет свой приватный пляж для постояльцев, и сразу же с самолета мы садимся в такси. Это каникулы, истинные каникулы только для нас двоих. — Нравится? — широко улыбаясь, спрашивает Джерард. — Я ожидал большего. Он усмехается, щипая меня за бок.