если я не смогу найти тебя

Иногда я думаю, что случилось бы, если бы мы никогда с тобой не встретились? Как же глупо думать об этом уже сейчас, но вероятность была. А меня бы не было. И, возможно, ничего этого бы не было, совсем ничего. Я виню тебя в этом, ведь остатки души из меня уже не выскрести, пусть тогда я останусь таким навсегда — ты мне нужен. — А сейчас похлопаем моим лучшим друзьям, которые выступят для тебя, Сантана, Пэнси Прэп! — Тревор кричал как тамада на очень плохих свадьбах, и разливал очень много пива из-за невероятного количества телодвижений, которые несовместимы ни с текстом, ни с мероприятием, если его можно таковым назвать. Пусть мне всего девятнадцать, и я нарушаю все законы великих Соединенных Штатов Америки, флагу которым даю клятву верности каждое утро (или почти), находясь на этой невероятно унылой тусовке, должен признаться, что я все же дружу с этим имбицилом. Может и не дружу, но сегодня мы точно друзья, потому что чтобы стать моим лучшим другом на вечер или даже на несколько вечеров нужно всего две вещи, ведь я не придирчив: 1. Выпивка 2. Дать разрешение играть музыку Может, к этим пунктам нужно добавить еще кое-какие вещи, чтобы я любил кого-то больше. Например, бесплатные сигареты, желательно в блоке, чтобы я потом мог украсть оставшиеся с утра, пока все еще пытаются проспаться; кокаин, желательно, чтобы его не было много, потому что после микса алкоголя и сигарет я могу донюхаться до передоза и не заметить; девушки, желательно красивые, и обязательно не пытаться забирать их обратно; не вызывать на меня легавых, когда я слишком громко играю и слишком много блюю; еще больше выпивки, потому что много ее не бывает. Я обманываю сам себя. У меня нет друзей, у меня есть люди, которых я использую, чтобы не платить за то, на что у меня нет денег. Кто бы мог подумать, что даже в таком захолустье, как Белльвил, откуда все как можно раньше пытаются выехать к Нью-Йорку, все еще существуют люди, готовые спонсировать меня алкоголем, легкими наркотиками по праздникам и давать место для проведения репетиций-концертов. Я думал, что чем больше людей буду кидать, тем хуже мне придется, но, оказалось, все совсем наоборот — чем больше людей я обвожу вокруг пальца, тем легче мне это дается со следующими. Единственное, что странно — те, кто может себе это позволить, все еще существуют. Гитарный риф хорош, но Шон прожигает меня взглядом за то, что я уже четвертый раз пропускаю вокальное вступление, и под этим влиянием мне все же приходится открыть рот и кричать о своих чувствах, поднимающихся от самых стоп до гортани. — Однажды я понял, что не хочу уезжать обратно домой. Здесь ничего не осталось для меня, — текст песни не совсем соответствует положению дел, у Тревора еще заебись выпивки. — Час ночи, два ночи, четыре утра. Я снова проебал себя? Я думаю, да. — неожиданно для самого себя, я замечаю в толпе парня, который подпевает слова, и такое случается впервые — парень в футболке с Росомахой, которого я не знаю лично, знает текст наших песен, это ли популярность? — Еще одну ночь, всего еще одну ночь. Я буду кричать во все легкие, но никто не услышит. Я верю только в то, что я чувствую. — Мне нужен перерыв, — кое-как выговариваю я Шону на ухо под притворные аплодисменты, скидывая гитару и спешу в знакомом направлении. Я врываюсь в ванную комнату, не забывая закрыть дверь на замок. Меня встречает унитаз и моя рвота вперемешку с кровью, что точно не является хорошим знаком. Снова проблемы с желудком. Я умываюсь, включая ледяную воду, но она меня не отрезвляет. Я долго всматриваюсь в зеркало, не ощущая себя тем человеком, которого вижу в отражении. В зеркале — неудачник, а я должен быть лучше, потому что я — Фрэнк Айеро, и я не могу быть этим ебаным неудачником на этой стеклянной эмалированной поверхности. Но я пришел не только проблеваться, хотя это главная причина, так же важно проверить медицинский шкафчик, который у всех людей достатком выше среднего в Бельвилле почему-то находится в ванной. У меня он на кухне, и не важно, что вся моя квартира — это кухня и ванная. Я не перекрываю воду, чтобы не было слышно, что я перебираю таблетки. Ибупрофен, ибупрофен и еще одна пачка ибупрофена идут в мусорный бак; надеюсь, Тревор будет не против. Наконец, я нахожу то, за чем пришел — рецептурные антидепрессанты и нейролептики. Еще одна фишка богатых — они всегда ебнутые на голову, и в их домах всегда найдутся подобные средства. Когда я уже читаю рекомендованную дозу, я слышу, как в дверь не просто стучат, а ломятся. — Фрэнк, блять, открой! — и почему только настроение Тревора так резко изменилось? — Чувак, отъебись, у меня проблемы с алкоголем! — перекрикивая музыку, кричу я, быстро пихая флакончики по карманам. Мой взгляд привлекает кое-что, что раньше стояло за присвоенными мне таблетками. Подозрительная коробочка на тонком зеркальце. Пока Тревор что-то невнятно орет мне через дверь, я проверяю ее содержимое, и мои догадки оказываются верны: порция или даже две кокаина. — Мне нужно отлить, блять, быстрее, — доносится до моих ушей в то время, как я черчу дорогу на краю раковины. Времени мало, поэтому, долго не думая, я сметаю дорожку одной ноздрей, высыпая оставшиеся крошки обратно в коробку, не забыв поставить ее на место, проверить наличие порошка на лице и даже закрыть кран, я вылетаю из ванной так же быстро, как и пришел туда, чуть не снеся Тревору нос дверью. Сегодня был охуенный улов, я даже успел продать несколько своих дисков до того, как объебался; но, правильно говорят, работе — час, потехе — время, поэтому меня ждет Сантана, пока ее милый Тревор обнаруживает, что мы с ним далеко не друзья. *** После хорошей ночи наступает ужасное утро, и иначе быть не может. Другого сценария в моей жизни не было и не может быть мне дано; если я сейчас начну об этом думать, то очень скоро покончу жизнь самоубийством. Впрочем, я и без того совсем скоро собираюсь свести счеты с тем, кто якобы создал людей и сам поиграю в Бога, забирая у себя жизнь. Это не депрессия, если я чувствую себя комфортно. Я каждому говорю, что это не депрессия, ведь по моему лицу и не скажешь, что я счастлив, но прошлая ночь только и подтверждает мое счастье: я много танцевал под абсолютную вышедшую из-под контроля музыку, много шутил и завел множество новых знакомств с людьми, которых, вероятно, кину на деньги или на расходные материалы, или которым никогда не позвоню. Вообще никогда. Я обманываю сам себя уже в который раз. Потому что на правду больно смотреть, а мне больно продолжать существовать и пытаться заставлять свои легкие сокращаться для поддержания дыхательного аппарата, когда я знаю, что я всего лишь пытаюсь быть королем, чтобы не быть чьей-то пешкой. Ни для кого не секрет, что у меня не выходит, поэтому я и презираю весь мир, но больше всего на свете я презираю самого себя. За все, чем я живу, но больше всего за то, что я имел дерзость родиться. Моей матери говорили, что я не выживу, когда я еще не был рожден, и в начальной школе пророчили мне короткую жизнь, но я даже смог пережить старшую школу и ежедневные издевательства в виде побоев. С моим вечно страдающим организмом после такого мне должны были бы поставить памятник просто за то, что я все еще жив. Я бы даже разрешил снести его после смерти, чтобы на табличке было написано "выживший", но я не мог бы считаться таковым после смерти, а в мире все закономерно. У меня есть все, что нужно для хорошей молодой жизни, а если чего-то не хватает, то я тут же могу пойти и взять это что-то; но не хватает чего-то одного, какой-то мелкой крупицы, детали, которая завершила бы и объединила всю картину. Я думаю, что все еще не убил себя только потому, что отчаянно пытаюсь найти то, что когда-то потерял или никогда и не имел. Никому не удавалось понять это чувство, если с ним не сталкивались раньше. Моя юность остается потерянной, потому что я потерян в своих исканиях. Выходя на улицу, я замечаю того парня, который подпевал песне на вечеринке. Я не встречал ни одного человека, который бы знал текст наших песен и не был бы моим другом или знакомым. Странное чувство, хочется познакомиться с ним, узнать, как он нас нашел. Но я — это я, и я никогда не буду знакомиться по такой тупой причине, особенно учитывая тот факт, что я могу называть его своим фанатом. — Эй! — он кричит мне в спину, когда я обгоняю его. Его голос кажется мне очень знакомым, будто бы мы уже встречались. Но это невозможно — мне приходится запоминать лица людей, которых я нагло кидаю; я бы его запомнил. Я не реагирую. — Парень! — он снова окликивает меня, и я понимаю, что он не знает моего имени, если использует местоимение — моя теория о том, что мы не знакомы верна, а значит, это фанат Пэнси Прэп. Мои руки начинают трястись, скорее всего, из-за всего, что я в себя закинул прошлой ночью, и я не могу позволить себе, и на самом деле не хочу знакомиться с этим странным парнем, поэтому резко сворачиваю с улицы и прибавляю шаг. Когда я оборачиваюсь, я не обнаруживаю его за собой. И почему-то мне жаль, что я, практически, убежал. Я останавливаюсь и присаживаюсь на скамью, глотаю несколько таблеток антидепрессантов и закуриваю. Все это не помогает моим мышцам расслабиться, сигарета выпадает из пальцев, но я не брезгую тащить в рот городскую грязь с подошв прохожих. Меня уже ничего не спасет, и мне ничто не сделает хуже. Я лучший в том, чтобы быть абсолютно худшим во всем.