если я не смогу найти тебя

Может ли это считаться неожиданностью, что я просыпаюсь в своей постели (на тонком матрасе в углу комнаты) без хоть минимального понимания, как я оказался дома. Я отчетливо помню очередную тусовку с мерзкими девушками, которые слишком сильно клеились и вызывали только отвращение своим внешним видом, с лицемерными парнями, для которых самой важной сферой в жизни являлся американский футбол, о котором они разговаривали целую ночь и из-за которого случилось несколько драк, ведь как можно болеть за противников Нью-Джерси? Я помню, как мы выступили с тремя песнями, последней разожгли очередной конфликт среди футболистов, а потом.. потом, мне, наверное, отшибли мозги, потому что последнее мое воспоминание о вчерашней ночи — гриф гитары перед моим лицом. Позитивного в данной ситуации мало — какой-то ублюдок мог убить меня, а это должно остаться на мое рассуждение, как и когда себя убивать, и я точно не хотел бы оказаться в морге сразу же после вечеринки с какими-то отбитыми, которые даже не дали мне доиграть последнюю песню. Позитивного в данной ситуации вовсе нет, но я совсем ничего не чувствую. Ни злости, ни волнения, ни чувства счастливого случая. Даже если бы я вчера умер, это бы ни на что не повлияло — Земля не перестанет вращаться вокруг Солнца, Луна все еще будет всходить на небосвод, звезды не погаснут, люди, даже те, кого я могу называть друзьями, не сожалели бы — я ни с кем и никогда не был близок, а родители узнали бы о случившемся далеко не в скорейшем времени, если бы вообще потрудились ответить на телефонный звонок из больницы. Впрочем, кто бы вызывал скорую помощь ради моего тела? В такое утро меня спасают только ворованные антидепрессанты, обезболивающие и сигареты. Так что я тянусь к пачке тяжелых сигарет Кэмэл, валяющейся на полу, внутри которой нахожу и зажигалку. Удача улыбается мне: в пачке целых четыре сигареты, и их никогда не бывает слишком много. Я подкуриваю, закидывая руку за голову и смотря в потолок, на фоне которого танцует душный дым. Больше всего на свете я хочу, чтобы эта сигарета прикончила меня. Поток моих мыслей не остановить; я закрываю глаза, и четко вижу перед собой картинку: сигаретный дым проходит через гортань в мои легкие, грудная клетка вздымается, ребра расширяются, принимая дым, черный сгусток попадает в истощенные легкие, они окрашиваются в кровавый алый, левое легкое кровоточит, я задыхаюсь, и сердце в последний раз издает стук. Открывая глаза, я понимаю, что все еще дышу. Почему кто-то, кто достоин жизни больше, чем я, вынужден медленно умирать, проходить курсы химиотерапии, которая нихрена не помогает, а я почти полностью здоров и убиваю себя каждый день, смешивая в организме абсолютно все, чего смешивать нельзя: самая моя любимая смесь — наркотики плюс алкоголь плюс антидепрессанты, я называю ее "Американские горки". Когда люди узнают о ней, у них остается только один вопрос — как же я все-таки выжил после этого, и прошел какое-то количество кругов этого высшего развлечения. Функционировать Фрэнку Айеро сложно, если он один и его не ожидает бурная (или хотя бы какая-нибудь) вечеринка позже вечером, поэтому я набираю номер Шона, который стоит на быстром наборе. — Алло, чувак, организуешь нам сегодня что-нибудь? — не дожидаясь какого-то ответа, быстро скандирую заученную скороговорку, сбивая пепел прямо на одежду. — Айеро, мать твою, какую тусовку я тебе найду во вторник? — он разговаривает со мной, как с ребенком, как старший брат с младшим, и это, признаться, немного раздражает. — Какую-нибудь, — делая затяжку, отвечаю я. — Нужно было звонить вчера, — Шон шумно выдыхает, словно повторяет одни и те же слова уже который раз, — ты ведь понимаешь, что если с пятницы по воскресенье все забито притонами, превратившиеся в клубы, то в понедельник тусят те, кого заебала эта жизнь и кому нужны удлиненные выходные, а во вторник, блять, никто из кровати даже не встает. — Ты предлагаешь мне лежать весь день в кровати? — с насмешкой спрашиваю я, игнорируя его строгий тон. — Иди нахуй, — пауза. Вдох, — я хотел сказать, иди на улицу, проветрись. Тебе это пойдет на пользу. — Я не настроен бесцельно шататься по району, если только ты не готов составить мне компанию, — мне очень хотелось настроить Шона пойти со мной, потому что этот парень мог почувствовать тусовку за несколько километров — это, без преувеличений, дар. — Устрой гаражную распродажу, если хочешь продуктивности от этого дня. — Шон, у меня нет гаража. — А куча старого хлама — есть, — я через телефон вижу, что он улыбается. — Только сначала проверь, не оставил ли ты где-то в карманах чикеты с запрещенными веществами. Не порти репутацию ни себе, ни мне, ни Пэнси Прэп, — и снова, Шон с улыбки переходит на строгий тон, и у меня нет ни капли желания продолжать этот разговор, так как Шон в любом случае отшил меня и мою идею бесцельно бродить по нелюдным улицам Бельвилла. — Я понял, понял, — кивая сам себе, я тушу сигарету сразу же о половицы. — Встретимся как-нибудь позже. — Да нихуя ты не понял, — резко отвечает Шон. — Если тебе настолько нечем заняться, сам походи по гаражным распродажам, тебе нужна гитара, если ты не помнишь, вчера ты ее лишился. — Хорошо, я постараюсь что-нибудь найти, — проглатывая ком в горле, статично проговариваю я. — Пока. — Пока, — его голос звучит, наконец, облегченно, и мне даже не верится, что я могу настолько утомлять людей своими разговорами ни о чем. Телефон падает мне на лицо как раз после того, как я бросаю трубку — меня встречает Карма в новом дне, и я только вижу двухзначные цифры на маленьком дисплее кнопочного телефона, приобретенного в ломбарде. Утро нормального человека уже давно закончилось, а мое только начинает начинаться. Прелести жизни никому не нужной девятнадцатилетней рок-звезды: минута, пока чайник закипит, два пакетика растворимого кофе по акции, немного сахара, и день становится лучше, и никаких пяти долларов за пафосный Старбакс. Я снова закуриваю сигарету, чередуя глотки кофе и затяжки, и просто бесцельно смотрю в окно, вид из которого открывается на соседнюю улицу и стройку. Они постоянно что-то строят или реставрируют, не помню себя ни в одном дне, когда за этими окнами я не видел оранжевых жилеток строителей. Меня хватает лишь на то, чтобы умыться холодной водой, принять несколько видов антидепрессантов и оценить силу синяков под глазами. Я выгляжу так, будто я умер несколько десятков лет назад, но по какой-то неизвестной причине продолжаю слоняться среди живых, мешая им счастливо доживать отведенный срок. Зеркало меня расстраивает, мне точно не стоит задерживать на своей персоне взгляд дольше, чем на тридцать секунд. Я даже нахожу в ванной деньги, шестьдесят долларов, что-то вроде моей заначки на случай чего; на такой случай, как разломанная гитара. Быстро натянув первые чистые джинсы и футболку, я закрываю за собой квартиру. Скорее всего, меня ждет долгая прогулка, потому что я даже не уверен, что сегодня кто-то захочет продавать свои вещи. Вторник, нормальные люди на учебе или на работе. И далеко не у каждого второго в шкафу валяется электрогитара, которую он не против продать в добрые или не очень руки за, практически, те копейки, которые я могу предложить. Улица встречает меня солнцем, приятной отметкой на термометре и прохладным ветром. Погода почти заставляет меня захотеть подольше пройтись на различным улицам, просто пялясь на чужие дома, но количество сигарет в пачке и таблетки говорят мне, что все-таки сегодняшняя прогулка не зайдет слишком далеко. Под таким солнцем меня расплавляют антидепрессанты; предпоследняя сигарета, чудесным образом оказавшаяся у меня в зубах, кажется удушающей, заставляет вспомнить утреннюю фантазию. Я стараюсь отогнать подальше противные ощущения, пытаясь сконцентрироваться на той мысли, что солнце может означать только счастье, покой и жизнь, даже если сейчас мне меньше всего хочется продолжать в очередной раз просыпаться. Я прохожу мимо старшей школы, из которой всего год назад выпустился, всего через несколько улиц сворачивая на Нолтон-стрит, полностью усеянную типичными домиками как на подбор для буклета Американской мечты: ухоженные газоны, бассейны на задних дворах, противные гномы в саду. Эта улица кричит, что я ошибся адресом и попал из Нью-Джерси в какой-нибудь городок где-то в Калифорнии. Но, как будто услышав мои нелестные мысли насчет окружающей среды, из-за деревьев впереди из-за поворота выглядывает серый, по-типичному бельвилльский дом, и я знаю, что Карма мне улыбается, когда я вижу широко открытую дверь гаража и знак "Гаражная распродажа" в виде стрелки, указывающий как раз в направлении гаража. Что бы Шон не говорил, существуют такие же бездельники, как и я, которой в разгар рабочего дня торчат здесь, рассматривая товары парня, которого, вероятно, никогда не знали и забудут сразу же, потому что когда я подхожу ближе, меня встречает небольшое скопление людей из-за которого мне не удается увидеть все, что может предложить мне продавец, потому что мой рост не позволяет заглянуть сверху их голов. Вокруг происходит какая-то суета, я замечаю по тому, как метушливо люди двигаются, но в моих глазах мутно, а в ушах стоит неясный шум, и я совсем не понимаю, к чему это все, и решаю просто немного подождать, пока это закончится. Я жду, и жду, время тянется, как жвачка, но я его не ощущаю — есть только обволакивающее чувство комфорта и спокойствия. Кажется, проходит не так уж и много минут, прежде чем кто-то уходит со своего места, и я могу подойти ближе к столу и заглянуть, что выставлено у парня на продажу. — Ты бледен, — среди разговоров и смеха я отличаю единственный голос, обращающийся ко мне. — У тебя нет гитары? — но я ничего не отвечаю продавцу, потому что у меня есть причина находиться здесь, и я намерен выполнить свою цель до того, как упаду в обморок. — Знаешь, — парень смотрит в пол, как будто избегает моего взгляда, — есть, — он улыбается, — подожди минуту. Он не обращает внимания на остальных покупателей, которые возмущенно переговариваются между собой, половина из которых уходит, увидев, очевидно, грубость там, где ее никогда не было. Но кое-что еще вспоминают мои заторможенные мозги: парень, у которого я собираюсь купить или хотя бы посмотреть гитару — тот самый парень, который подпевал моим песням несколько ночей назад. Я даже чувствую резкую необходимость поскорее убраться с этого места, но что-то меня останавливает — все-таки, очень невежливо было бы уйти, заставив парня идти за тем, что нужно мне. Меня никогда не ебал вопрос вежливости, я просто ебаный асоциальный трус, который не понимает, как себя дальше ведут люди в подобных ситуациях. Зрачки находят его силуэт, бегущий обратно за стол с товарами, и он приносит ее. Электрогитару, в которой нет ничего особенного — это обычная, мать его, гитара грязно-белого цвета. Но сейчас я вижу ее почти невыносимо притягательной, и я уже знаю, что должен получить ее. Кроме этого, мои глаза цепляются еще за кое-что: она выглядит совершенно новой, неприкосновенной; словно она просто стояла на каком-то пьедестале в его доме все это время. Парень смотрит на нее, как в последний раз. — Я назову ее Пэнси, — вырывается у меня. — Пэнси? Почему? — его глаза искрятся интересом, но я, все же, хочу сохранить эту тайну. — В этом заключается красота секрета, — неожиданно для себя, я мягко улыбаюсь, когда наблюдаю, как искры в его радужках потухают и он опускает взгляд вниз, на гитару. — Она твоя, денег не нужно, — он протягивает Пэнси через прилавок, но я делаю шаг назад. Впервые за годы жизни за счет окружающих я пытаюсь отказаться от вещи, которая мне нужна больше, чем все наркотики и алкоголь мира; без которой моя никчемная жизнь прекратила бы называться жизнью. И в этот момент я объебан антидепрессантами. Не так должен был произойти мой первый хороший поступок. Я мотаю головой в знак протеста, потому что вижу, с какой трепетностью он относится к гитаре. — Она важна для тебя, — я констатирую факт, но будто оправдываюсь перед хуевой версией себя. — Ты создаешь этой штукой искусство, а я ее купил, чтобы перебирать аккорды, когда меня в очередной раз бросает девушка, — он даже не скрывает, что знает, кто я такой. Мне стыдно. Мне так стыдно за то, кем я являюсь. Мне кажется, что я стою обнаженным перед ним, а он разглядывает меня. Знает про каждый грамм, который я выпил, снюхал, или украл к себе домой, про каждую девушку, которая ждала звонка, а я не звонил, про историю создания каждой песни, про все, что я чувствую, про каждый миллиметр моего больного и прогнившего тела. Депрессия достигает своего пика, мне трудно сдерживать слезы, но я не плачу, потому что во мне умерло все хорошее, что было, кроме Надежды, которая сейчас заставляет меня чувствовать все эти чувства. Я ненавижу то, что умею чувствовать, когда в ближайшем времени мне не предстоит неизмерных литров и бесконечных пыльных дорожек того или другого порошка; это случается редко. Но этот момент — особенный, потому что я чувствую все чувства сразу. Перед незнакомцем. В его гараже. Отказываясь от желанного. Мне хочется бежать и не оглядываться. — Фрэнк, — он вытягивает меня из губительной спирали мыслей, выдыхая мое имя, — я хочу, чтобы ты ее забрал себе. Моя челюсть ездит и зубы не стоят на месте, но я делаю два шага вперед и киваю. Он тянет гитару ко мне, и я хочу ее подхватить, когда случайно касаюсь его руки. Мои пальцы горят, от ступней поднимается разряд тока по всему телу, голова кружит все вокруг, и я не знаю, почему я все еще не падаю в обморок. — Ты в порядке? Я одергиваю руку и хочу потушить целый пожар, развернувшийся на ней, но не обнаруживаю ничего. Пальцы все еще покалывают. Что за хуйня? Голос в голове говорит остаться, но ноги разворачивают меня, и я бегу, бегу, бегу, бегу, бегу прочь от этого парня. Что за хуйня? В этом мире, я никогда тебя не встречал. И все в порядке. Я в порядке. Оказывается, я могу быть в порядке без тебя. И ты не важен. Потому что я никогда не должен был встретить тебя.