если я не смогу найти тебя

Галерея — не всего лишь бизнес для нас с Джерардом. Точнее, для него это больше его творческая отдушина, место, где он может показывать свои самые свежие работы, и никто не может ему отказать в размещении, место, где он может собрать все свои (доступные для нас) любимые экспозиции и картины, место, где он черпает вдохновение для жизни и отдыхает. Для меня это скорее расчеты, финансовые и бухгалтерские дела, деловые встречи и переписки, для которых я почти всегда оказываюсь слишком молодым и несерьезным; поэтому галерея стала и для меня местом, где я могу отдохнуть. Когда я говорю "отдохнуть", я имею в виду, у нас есть зал с ненастоящим газоном, где мы устраиваем пикники и непозволительно много курим, когда весь мир вокруг оказывается слишком жестоким. Сегодня Джерард устроил тихую вечеринку, если ее можно такой назвать. Мы пригласили своих друзей, по большей части художников и деятелей искусства, чтобы им было хотя бы интересно побродить немного по залам, если настроение будет располагать. — Я пригласил вас, чтобы объявить о своем великом счастье, — Джерард стоит около барной стойки, окруженный гостями, переводя взгляд на меня, когда говорит о счастье. Я подхожу к нему, и он сцепляет наши пальцы вместе, возводя их к потолку, демонстрируя мое кольцо и свое, поднимая бокал, который был приклеен к его левой руке, — мы сыграли волшебную свадьбу. Он очень влюбленно смотрит на меня, и целую секунду я думаю о том, что если бы я был девушкой, я бы влюбился в него за секунду. Но осознаю, что именно это я и сделал в нашу первую встречу, и вроде как не менял пол. И продолжаю влюбляться в него каждый день, снова и снова, будто прежде никогда подобного к нему не чувствовал. Каждый день, все сильнее и сильнее, пусть наш конфетно-букетный период давно закончился, и был совершенно лишен конфет и букетов, но полон неприкрытых эмоций, спонтанных встреч и глупых поступков, разделенных на двоих. Нам хлопают и радостно кричат, мы влюблены. Мы синхронно отпиваем шампанское из бокалов, и мне хочется чего-то крепче. Джерард слушает тосты от друзей и знакомых, иногда я замечаю людей, которых совсем не знаю. Большинство времени этих публичных выступлений я просто стою рядом с Джерардом, сжимая его ладонь, и смотрю на него. Мне хочется навсегда запомнить это счастье на его лице, пробивающиеся ямочки на щеках, мимические морщинки на глазах, то, как лампы отражаются в них, изгиб его губ, мне хочется запомнить все. В какой-то момент это заканчивается, и он уходит, чтобы объявить, что гости могут предлагать свою музыку и заказывать любимые напитки в баре. Гости расходятся по группам, и мы знаем, что отлично спланировали список, потому что никто не остается в стороне, каждый с кем-то знаком, и у каждого есть компания на вечер. К нам подходит Лолита, молодая художница, которая разрабатывает концепты из привычных вещей, превращая их во что-то совершенно новое. До нашего центра искусства ее никуда не принимали, потому что у нее не было имени и популярности в социальных сетях. Несмотря на то, что у нас не такая уж и большая разница в возрасте, мы часто думаем о том, что мы, практически, являемся ее творческими родителями. — Ребята, даже не знаю, как выразить, я очень за вас рада, — девушка искренне улыбается нам и бросается в объятья. — Спасибо, — признательно говорю я. — Я знаю, что это не совсем то место и время, — она опускает взгляд в пол, — но я просто хочу сказать, чтобы вы не беспокоились по поводу статьи. — О чем ты? — усмехается Джерард. — Этот черный пиар сделал нам огромное количество продаж. Лолита выглядит очень неловко, когда закусывает губу и снова отводит взгляд, как будто ей стыдно. — Есть что-то, что ты хотела сказать? — я спрашиваю, потому что вижу недоумение Джерарда, и вижу, что Лолите нужна уверенность, чтобы сказать какую-то мысль. — Слушайте, я не хочу как-то плохо влиять на ваше настроение сегодня, — она виновато улыбается, выпивая половину вина из бокала. — Если это что-то важное, то говори сейчас, ты и так редко к нам заходишь, — Джерард становится мягким и внимательным, каким бывает только с близкими. — Вы для меня как родители, вы же знаете? — Лолита задает вопрос, но не ждет ответа, а только допивает вино. — И я бы никогда не хотела, чтобы эта статья оказалась хоть где-то. Даже если это позитивно повлияло на бизнес, вся эта ненависть — ни к чему, — я начинаю нервничать, потому что это все звучит так, будто она ответственна за опубликованную новость. Лолита молчит некоторое время, переводя взгляд с меня на Джерарда и обратно, взвешивая мысли, вопрошая решительности у самой себя. К этому моменту я замечаю, как скулы моего мужа напрягаются. — Это была моя мать, — тихо произносит она куда-то в сторону. Мы одновременно облегченно выдыхаем. Думаю, мы оба не смогли бы сейчас справиться с предательством названной дочери. — Все хорошо, солнце, — произносит Джерард, приобнимая Лолиту и вытирая ей подступившие слезы. — Твои родители тебя не определяют. Ты сама выбираешь свой путь, свои принципы или их отсутствие, свои мнения насчет тех или иных вещей. Родители тебя вырастили, когда ты не понимала, как говорить, ходить, что происходит вокруг и что такое — весь этот огромный мир дальше коляски. Но уже позднее, на тебя влияет то, насколько критично ты обрабатываешь информацию, которую ты получала в школе, в университете. И после критики, ты сама выбираешь, как тебе относиться к ней, как ты себя после нее чувствуешь. Чувства твоих родителей — далеко не то же самое, и ты не их проекция. Я уже говорил, что Джерард как никто другой умеет успокаивать и заставлять людей чувствовать себя комфортно? Джерард создан для того, чтобы в этой Вселенной было меньше грустных людей. Лолита улыбается, и вновь нас обнимает, шепотом говоря, что любит нас больше всего на свете. *** — Мы когда-нибудь от этого избавимся? — спрашивает Джерард, разглядывая граффити на здании галереи, которое гласило "педики захватили искусство". — Нужно пойти и отрубить им руки, чтобы им нечем было держать баллончик и создавать искусство. А потом отрубить члены, чтобы и педиками не смогли стать, — сложа руки на груди, серьезно говорю я. Мне точно не до шуток после четырех часов сна и сложной недели. Джерард обнимает меня сзади, обвивая руки вокруг моей талии, и целует в щеку. — Все будет хорошо. Я хочу сказать ему, что нам стоит принять какие-то меры, найти этих недалеких, сдать их полиции, засудить за дискриминацию, отрубить им члены, в конце концов, но нас прерывают спешные шаги в нашу сторону. К нам почти бегут два парня. — Джерард... Уэй, Фрэнк Айеро? — один из них вопросительно поднимает брови, при этом выглядя очень скованно. Мы расплетаемся, и я проклинаю этого парня и его друга. — Да? — Я и мой друг, мы... хотели сказать, что это хуйня, — он указывает на граффити, но вскоре одергивает свою руку как от кипятка, видимо, случайно сказав матерное слово. Они выглядят на четырнадцать, так что это неудивительно. — Мне кажется, он хотел сказать не совсем это, — улыбаясь, говорит второй, пока первый неловко пытается просверлить дыру в асфальте носком кроссовка. — Мы типа ваши фанаты. — Вы хотите фотографию? — прерываю его я. — Потому что мы не в настроении для фотографий. Не то, что бы у нас часто просили совместное фото, но мне хотелось как можно быстрее избавиться от этих подростков. — Нет-нет, — он машет руками, все еще улыбаясь, словно не замечает мой грубый тон. — Мы хотели сказать спасибо. Джерард выглядит удивленно, и теперь заинтересован в разговоре. — За что? — он вновь улыбается, будто никогда и не видел того мерзкого граффити несколько минут назад. — Благодаря вам мы рассказали родителям и в школе, — первый парень перестает буравить пол и берет за руку второго, все еще выглядя смущенно, — что мы встречаемся. — Мы очень долго боялись и чувствовали себя замкнуто, находясь в постоянном страхе. Несмотря на легализацию однополых браков, это все еще окружено какими-то клише, и на старшее поколение дольше привыкает. И благодаря вашей истории, и то, как вам плевать на это все, мы рассказали. Никогда не чувствовал себя таким счастливым и свободным, как в тот момент, — продолжил второй парень, вызывая даже у меня улыбку. — Знаете, вы даже круче нас. Вы сами вынесли себя на всеобщее обозрение, и это повод для гордости, парень, — Джерард похлопывает его по плечу, и мы поочередно пожимаем им руки. — Спасибо, — напоследок говорят они, вновь поспешно уходя. Когда мы уже их не видим, мы просто улыбаемся друг другу. Джерард целует меня в губы, медленно, тягуче, словно не хочет меня отпускать никогда. Это поцелуй-карнавал, потому что я чувствую, как все чувства смешиваются вместе и концентрируются в одном-единственном поцелуе. — Я чувствую себя таким же счастливым и свободным рядом с тобой, — говорит он мне на ухо прежде, чем отстраниться. Я сжимаю его руку. — Мы с этим справимся. *** Ощущения о того, когда ты возвращаешься в собственную квартиру, которую вы купили вместе с любимым человеком — непередаваемо красивые. Рефлексировать — вряд ли про меня, но я лежу в теплой постели с Джерардом под боком, который перебирает мои волосы, и это неизбежно. Я думаю о том, как нам хорошо. Мы находимся в месте, лучше которого не придумать — мы вместе пришли к нему, добившись успеха и в карьере, и в любви. Друг без друга у нас бы не получилось так же, потому что мы — идеальные дополнения. Я невольно улыбаюсь, пялясь в потолок. Наш потолок. — Ты знаешь, как сильно я люблю твои волосы? — вдруг говорит Джерард. — Чем докажешь? И он целует прядки, доходя до макушки. — Очень люблю. — Даже больше, чем меня. — Зря ты такое говоришь. Джерард нависает надо мной, упираясь руками по обе стороны от моего лица, медленно опускаясь. Он целует мои глаза, нос, спускаясь к губам. Я тяжело выдыхаю, жадно отвечая ему на поцелуй. Его ногти легко царапают мою грудь, спускаясь к ребрам, спускаясь с животу. Джерард зацеловывает еле заметные отметины. Он спускается все ближе к пижамным штанам, и я уже предвкушаю удовольствие, когда он со смехом сваливается набок. — Такое запрещено, — возмущаюсь я, поворачиваясь к нему. — Я же говорил, ты зря такие слова говоришь, — его глаза горят в темноте, и он притягивает мое лицо к себе, чтобы подарить мне ровно шесть быстрых поцелуев. — Я люблю тебя. — Я люблю тебя. Я закидываю руку за голову, потому что сопротивляюсь сну. — Я всегда хотел вот так спать с тобой, — говорит Джерард потолку. — Спать с тобой, зная, что мне или тебе не нужно будет уезжать завтра. Спать с тобой, зная, что мы живем вместе. Спать с тобой, зная, что я увижу тебя в этой же кровати завтра, послезавтра, через месяц и через год. — Теперь у нас слишком много времени, ты никуда не спешишь и уделяешь мне мало внимания, — наигранно отвечаю я. — Теперь у меня есть целая вечность, чтобы я делал все, что захочу с тобой. Помнишь, ты поклялся? — А ты точно настоящий Джерард, а не галлюцинация? Я закидываю свою ногу ему на бедро, а после мы так переплетаем ноги, что я не знаю, мы все еще два отдельных человека или одно целое. Я проваливаюсь в сон под смешок Джерарда, успевая уловить только "сладких снов" и найти силы промычать что-то бессвязное в ответ. — Доброе утро, — он целует меня в ухо, а я сильнее накрываюсь одеялом в попытке стать невидимым. — И как это называется? Я ничего не отвечаю, теперь пробую притвориться мертвым. Вскоре я снова почти проваливаюсь в особо сладкий утренний сон, но Джерард целует меня в губы, и мне приходится открыть один глаз, чтобы увидеть, что он принес мне завтрак в постель. — Я всегда хотел так спать с тобой, чтобы принести кофе и зефир в теплую постель. В этом мире, мы влюбляемся. Мы говорим друг другу клятвы, и мы купили дом. Мы переплетаем свои ноги под одеялом каждую ночь, и просыпаемся, смотря друг другу в глаза. В этом мире, у нас все получилось.