если я не смогу найти тебя

Все началось еще тогда, когда он начал жаловаться на насекомых, ползающих в волосах. Он говорил, они пробираются под кожу, откладывают личинки и поражают новые участки его тела каждый день. Я целовал его и говорил, что все будет хорошо. — Мои руки не останавливаются, — Фрэнк смотрит на свои дергающиеся ладони. Может, он не замечает, но все его тело — сплошная вибрация и всплески энергии. Он выглядит так, будто сидит на электрическом стуле. — Все будет хорошо, — отвечаю я. Я смотрю в его стеклянные глаза и знаю, что не добьюсь от него никаких эмоций. Я люблю, и верю, что он тоже любит меня. Психоз не позволяет мне увидеть, что скрывается за миндальными радужками. Я обнимаю его со спины и покрываю его плечи поцелуями. Я целую его лицо. Я целую его ладони. Тремор уменьшается. Для чего-то я еще гожусь. Мы не разговариваем. Я толкаю и подвигаю его на постель, подкладываю подушку под голову и укрываю теплым одеялом. Фрэнк все время смотрит в потолок, разглядывая то, что может увидеть лишь он. Вполне возможно, что он видит всего лишь потолок, и я выдумываю. Я ложусь рядом с ним, скрепляя наши пальцы — такие холодные. Холодные, будто я влюблен в трупа. Все началось после того, как Фрэнк пережил мою попытку самоубийства, мою зависимость от наркотиков. После того, как он помог мне возвратиться в трезвую жизнь, его сознание дало сбой. Карма ждала, пока я буду в состоянии выжить и вернуть ему все то, что он отдал мне. Каждый день я просыпаюсь, и мое сердце разбивается. "Джи Джерард ублюдок я не злюсь Джи купи пожалуйста апельсиновый сок сегодня четверг мне нельзя выходить ты работаешь так что ты можешь позволить себе это нет не покупай мне виноград пожалуйста я правда не голоден мне нужны таблетки мне очень плохо приведи моего друга Рэя с собой я хочу поговорить я люблю тебя" Я нахожу записку на кухонном столе. Его почерк практически не узнать: буквы прыгают, он постоянно что-то зачеркивает, все очень бессвязно — сплошной поток мыслей. Мне остается только надеяться, что он не начнет разбивать деревянные стулья и пытаться резаться ими, как было в прошлый раз, если я все-таки куплю не то, что он ожидал и не приведу его друга к нам домой. В подписи "я люблю тебя" не найти любви. Мне больно, но мы вместе со всем справимся — я бросаю записку в сумку и закрываю дверь на ключ. Думаю, нам стоило раньше обратиться в больницу, и госпитализировать Фрэнка. Мне не всегда удается справиться с его эпизодами, и он причиняет себе вред. Наутро я целую его расцарапанные плечи и следы от потушенных о кожу сигарет — в лучшем случае. Он не знает меры и горстями бросает в себя те таблетки, которые я смог найти для него. Скорее всего, они только усугубляют его состояние. — Рэй, Рэй, пожалуйста, Джерард, мне нужен друг, позвони, приведи, не оставляй меня одного, пожалуйста, — он раскачивается из стороны в сторону на светлом диване, который он еще вчера запачкал кровью. Мне так и не удалось полностью стереть следы. Я глажу его по голове, мягко прикасаюсь к шее, потирая затылок большим пальцем. — Минуту, — кое-как я выдавливаю улыбку, пододвигая стакан с водой и таблетки. — Выпей это, тебе станет лучше. — Нет, нет, нет, она говорит, они меня убивают. Джерард, я не хочу уходить. — Она врет тебе, — я беру его лицо в руки, чтобы Фрэнк сконцентрировал свой взгляд на мне, насколько это возможно. — Они тебе помогут. Я люблю тебя. — Люблю... — он смотрит сквозь меня, но через несколько секунд неаккуратно целует меня, моя губа кровоточит, я не отпускаю его. Когда Фрэнк отстраняется, он одним глотком запивает четыре таблетки. Рэй приходил не просто так, и Фрэнк врал, когда говорил, что нуждается в друге. Он приходил тогда, когда я его не мог увидеть. Залезал в окно на первом этаже, которое открывал для него Фрэнк, потому что я запирал дверь и забирал ключи, чтобы с ним ничего не случилось. Даже если он пребывал в более-менее стабильном состоянии, я не мог знать, когда в следующий раз начнутся делюзии и бред. — Фрэнк, я дома! Дом чувствовался странно, окно было открыто настежь, и мне в голову пришла только одна мысль — он убежал. Мои ноги несли меня через весь дом с небывалой скоростью, пока я не добрался до приоткрытой двери в нашу спальню. Запах марихуаны, валяющийся рядом с Фрэнком телефон и карточка с остатками порошка. Где-то я уже это видел — в своих кошмарах, которые рисовало мое подсознание. — Привет, Джи, — он улыбается настолько счастливо, что я не могу ничего поделать с собой, на секунду думаю, что наркотики помогут ему. Но я должен мыслить рационально. — Мы едем в больницу. Прямо сейчас, — произношу я. Мое сердце разбивается, когда я вижу, насколько ему тревожно. Я делаю все правильно. Я делаю все правильно. Я делаю все правильно. — Мне не место в больнице! — Фрэнк подрывается с постели, я делаю шаг назад. — Тебе нужна помощь, — спокойно отвечаю я, стараясь звучать поддерживающе. — Я не справляюсь. — Нет, нет, нет, твою мать, Джерард, иди нахуй, я никуда не поеду! — Мне придется позвонить в 911, если ты не поедешь. — Ты охуел? Фрэнк бьет меня по лицу, за этим ударом следует попытка ударить меня между ног. Я делаю все правильно. Он пытается снова ударить меня, но я перехватываю его запястья. — Солнце, нам придется поехать, — я усаживаю его обратно на кровать, Фрэнк все еще смотрит на меня так, будто готов снести мне голову прямо сейчас. — Мы поговорим с врачами. Они выпишут тебе нужные таблетки. Но если они скажут, что тебе нужно остаться для исследования, ты останешься. Это не займет долгое время, обещаю. Я буду приходить каждый день, когда они разрешат. Фрэнк слушает меня, и я буквально могу видеть, как медленно двигается его разум, когда он воспринимает сказанное мной. Но вскоре его взгляд смягчается, и он кивает. Неуверенно, но кивает. Я все делаю правильно. Фрэнку стало намного лучше после госпитализации. Мышление поддавалось критике, он отличал галлюцинации от реальности. Делюзии прекратили быть частью нашей жизни, пока он находился на препаратах и в ремиссии — но врачам не удалось выяснить, что может спровоцировать обострение, и они предупредили, чтобы я был начеку. — Джерард, мне холодно, — я прикрываю окно и сажусь обратно на кровать. — Нет, не в том смысле холодно, — Фрэнк говорит мне на ухо из-за спины, щекоча шею теплым дыханием. — Мне не хватает тебя. Он заваливает меня на кровать, сцепляя мои руки над головой. Легким жестом говорит мне никуда их не девать. Что я могу сделать, когда его губы касаются моего члена, и он проводит языком? Я силой насаживаю его и заставляю давиться. Боже, как же это заводит. Еще больше меня заводит то, что, высвободившись, Фрэнк не оставляет своего плана. Он берет меня грубо, с насилием, словно вовсе не думает о том, что мне может быть больно. Мой лучший секс случился, когда Фрэнк был на препаратах и под кокаином. Перестану ли я когда-нибудь винить себя за то, что хотел, чтобы Фрэнк снова объебался и стал моим лучшим любовником? Перестану ли я когда-нибудь винить себя за то, что хотел, чтобы он снова под кокаином вытрахал из меня все воспоминания и предыдущих людей? Я грязный. — И куда ты пойдешь? — я устало облокотился о стену, наблюдая как Фрэнк спешно запихивает свои вещи в рюкзак. Я устал. Несколько часов мы кричали и ссорились на кухне непонятно из-за чего, и теперь нет никаких сил останавливать его. — Знаешь что? — он бросает на меня резкий взгляд, полный до этого незаметной ненависти. — В отличии от тебя, у меня есть друзья. Фрэнк сильно сжимает руку в кулак, замахивается, и фотография в стеклянной рамке летит на пол, разбиваясь. Но он не останавливается. Туда же падает растение, а после он снимает картину со стены и рвет холст об колено, выбрасывая в окно. — Да ты вообще что-то чувствуешь, блять? — Фрэнк наступает прямо на осколки, подходя ко мне и толкает меня. Он выходит из комнаты. Комната в моей голове начинает гореть — моя зона комфорта разрушена, и я потерян. Боль в голове от удара о стену, шум в ушах от криков и хриплые связки. Я опускаюсь на пол, пряча голову в колени, будто это защитит меня от внешнего мира, и когда я подниму взгляд, все будет как раньше. Но этого не случается, и я вижу только разбитый дом. Я бегу на улицу, вопреки всему, с таблетками в руках, потому что знаю, что Фрэнк не сможет без них. Изо всех сил я заставляю свои ноги бежать так быстро, насколько это возможно. — Пожалуйста, возьми их, — я еле дышу, когда догоняю Фрэнка, и во мне все еще есть надежда. Он усмехается, смахивая пузырьки из моих ладоней на дорогу, где они раскрываются, и таблетки усыпают бетон. — Ты мне не нужен, — Фрэнк приближается к моему лицу, нагло улыбаясь, и, толкая в плечо, уходит. «Ты мне не нужен». Самое яркое, что я запомнил, и одно из последних воспоминаний перед этими днями. Может, я недостаточно хорош для него. Может, мне стоило переиграть все совершенно по-иному. Может, у меня был шанс остановить это еще тогда, когда это не началось. Но я не почувствовал, что сижу в закрытой железной коробке, стремящейся ко дну. Остро режут слова прямо по внутренним органам. «Ты мне не нужен». Было ли это наяву? Страшно признаться, но иногда я думаю, что ненормальный — это я, Джерард, ведь мне пророчили это в школе и университете. Иногда мне кажется, что это в моей голове фантазии вытесняют настоящий мир; что я смотрю это драматичное кино, где настолько трагично, как Ромео, теряю свою возлюбленную — пока Фрэнк и врачи пытаются привести меня в чувство там, за стенами моего сознания. Лишь наваждение. Я чудесно понимаю, что это невозможный сценарий. Мне хотя бы на несколько минут хочется взвалить эту ответственность за действия, здоровье и самочувствие близкого человека, за качество нашей совместной жизни и всего, из чего она состоит, на кого-то другого. Пусть это будет всего лишь в моих мечтах, чтобы я забрал все, что приписывают Фрэнку и унес с собой в могилу. «Ты мне не нужен». Мне хочется рассказать ему, насколько он сломал меня. Показать все разбитые кости, если бы на них хотя бы виднелись трещины. Физически я цел, а морально не имею никакого права упрекать Фрэнка в том, что его мозг дал сбой после всего, что он пережил из-за меня. Мне просто необходимо рассказать кому-то, насколько мне больно. Фрэнк однажды обещал зашить мои сердечные раны иголкой и ниткой красного цвета — чтобы никто не догадался о том, что оно было сшито заново. Также как он предпочитал, чтобы никто не догадывался о том, что мы далеко не просто друзья. Кто-нибудь даст ему иголку, чтобы он нитью зашил мой рот, глаза и уши? Сверкающую сквозную рану в легких и на сердце? Вложите ему иголку в руку, чтобы он очнулся. Сделайте хотя бы что-нибудь, кроме разрешения на посещения, капельницы и кислородной маски. Кома никому не к лицу. И никто не может мне сказать, придет ли он в сознание когда-нибудь. Дайте мне хотя бы примерное время, скажите, успею ли я завести собаку, собственный дом и хозяйку-жену? Потому что если да, то это даже не десять лет, это бесконечное никогда. «Ты мне не нужен». Сделай из моего сердца макраме, только открой глаза. У меня нет ни одного оправдания, почему я не предотвратил это, почему не заставил Фрэнка остаться со мной, десятки тысяч «почему» с пустой строчкой ответа. Я думал, что не нужен ему, прежде думая о своих чувствах — ведь причиной всему стала моя вера в то, что я не нужен. Повторяя это как мантру, я не спешил помогать ему. Иногда одна только мысль меняет жизни настолько, что становится некомфортно быть одетым в собственную кожу. Сейчас здесь, из-за своей собственной глупости. Держу его за руку, во мне еще теплится надежда, что он откроет глаза, что вновь посмотрит на меня с любовью, что когда-то всегда была где-то между зрачками и светлыми бликами. Но я согласен даже на то, чтобы Фрэнк навсегда ушел от меня, чтобы мы никогда больше не смогли увидеться, только если он сможет быть счастливым и живым. Раньше мне казалось, что стану счастлив, если его ментальное здоровье придет в норму. Сейчас я знаю, что все, что мне нужно — чтобы он был жив. Мы вместе прошли через рай и ад, и я не позволю ни одному из их правителей забрать его.