Моралист

Цинна помнил, как обнял Китнисс во время их первой встречи после Арены. Обхватил крепко, но аккуратно, словно фарфоровую куклу. Этот жест был всем, на что его хватило, и всем, что он мог себе позволить. Наверное, именно в ту секунду к нему и пришло осознание истиной причины своей нездоровой привязанности. Далёкие Пятьдесят девятые Голодные игры. Молли Брук. Не победительница, даже не финалистка, просто девчонка из Двенадцатого, имени которой теперь не назвал бы даже главный эксперт по шоу. Ах, как же она была прекрасна, как обаятельна, как согревала своей улыбкой. Она затмила всех на интервью. По крайней мере, так казалось одному глупому маленькому мальчику, что только учился влюбляться. Цинна давно смотрел передачу, потому что все это делали, и потому что не хотел показаться трусом, но так, как за Молли, он ещё не болел ни за кого. Он верил, что она выиграет, и жаждал скорее подрасти, чтобы однажды встретить её на какой-нибудь вечеринке. Он бы признался во всём, глядя в необыкновенные серые глаза… Но ребята из Десятого поймали Молли. Они так отчаялись привлечь спонсоров, что поломали ей все кости, лоскутками содрали оливковую кожу, рассекли плоть, окрасили в алый каждую травинку кругом. Психологи с трудом вернули Цинне способность разговаривать и спать ночами, но вылечить от ненависти к Играм так и не смогли. Теперь последствие детской травмы стало его источником вдохновения, сильным и неисчерпаемым. Он превратился в звезду. Его узнавали на улицах, приглашали работать со знаменитостями, его новые дизайнерские эксперименты красовались на обложках журналов. Он не знал, что делать со всей этой славой, и всё больше погружался в работу, стараясь не думать больше ни о чём. Макс так и не простил его, да и с остальными давно не приходилось видеться. Но сейчас было совсем не до этого. То, что у Китнисс и Пита большие проблемы, Цинна догадался в первую ночь после их победы. Через полгода, во время Тура победителей, он понял, что проблемы у всей страны. Ребятам следовало посетить каждый дистрикт, чтобы произнести нелепую лицемерную речь и поздравить неведомо с чем родственников погибших. Всё пошло не так с самого начала. Выкрики, антигосударственные жесты, беснующиеся толпы недовольного народа, что успокаивались лишь после того, как их начинали расстреливать чуть ли не на месте, — такие жуткие явления приходилось наблюдать далеко не в одном дистрикте. В финале последних Игр, в той выходке с ягодами, люди увидели вызов самой системе. Китнисс стала для них чуть ли не символом мятежа, хотя сама она, тем временем, просто пыталась спасти себя и своих близких. Несчастным влюблённым полагалось продолжать разыгрывать свой спектакль, что они и делали. Парень любил девочку по-настоящему, а она его — нет. И обоим от этого было плохо. Уже близился следующий сезон, а ажиотаж вокруг юной пары не утих. Вовсю шла подготовка к их неправильной, почти насильственной свадьбе. Ребята не заслужили такого будущего, но, по крайней мере, оно дарило им некое подобие безопасности.

***

Флора чувствовала себя великолепно. Даже дышалось легче. Кто же знал, что в жизни всё так просто? После того, как Цинна отдалился от них, а Макс всё чаще стал находить себе занятия поважнее дружеских встреч, они с Аресом стали проводить до неприличия много времени вместе. Со временем это сильно их сблизило. Нет, конечно, не возникло между ними никакой любви до гроба, о которой снимают идиотские фильмы. Друг с другом им было просто комфортно, и этого всем хватало. Подобные отношения были гораздо лучше нытья по неразделённой симпатии или дешёвых интрижек со всякими кретинами из клуба. Арес не скрывал, что всё ещё сохнет порой по своей фанатке Игр. Флора тоже не пыталась делать вид, что думает о нём днями и ночами. Кому это вообще было нужно? Все эти чувства, от которых кружится голова, — чушь для детей. В жизни следует руководствоваться здравым смыслом. Так рассуждала она, в очередной раз опуская сумки на стол и приступая к разбору купленных продуктов. Климат-контроль в квартире опять сходил с ума, отчего становилось жарко, но всё же после уличных ветров дома казалось необычайно уютно. — Ты рыбы купила? — прохрипел дед из полумрака. — Рыбы нет, — отмахнулась Флора, не отвлекаясь от своих мыслей. — В смысле, нет? Четыре недели? Что-то в тоне старика заставило её напрячься. А ведь и впрямь, четыре недели. Странно это всё. — Ну, не знаю, — пожала она плечами, — наверное, в Дистрикте-4 по-прежнему проблемы с погодой. Дед даже высунулся на свет из-за спинки кресла, устремив на неё мутный взгляд. Кожа на его щеках и возле глаз была сильно сморщена, а на остальном лице — неестественно натянута в результате давних попыток омолодиться, но и там имела нездоровый жёлтый цвет с тысячами пигментных пятен в придачу. На лбу красовался потускневший узор, ни одной седой волосинки не осталось на голове. Да, Флора уже и позабыла, как он выглядит. Давненько он не удостаивал её взором. — С погодой… — проговорил он медленно. — Значит, нам никак не могут починить климат-контроль из-за нехватки деталей, потому что в Третьем на заводе авария. С тканями из Восьмого проблемы, потому что там якобы фабрика сгорела. А в Четвёртом у нас... погода, да? — О-о-ой! Началось! — закатила она глаза, хлопая дверью холодильника. — Ты уже реально надоел, параноик старый. Тебя послушать — у нас каждый день революция! — Прямо как тогда... — зашёлся он вдруг кряхтящим смехом. — Прямо как тогда... — Стань всё настолько плохо, нам бы сообщили! — прошипела Флора, сама не понимая, откуда вдруг в ней взялось столько ярости. — Ну, конечно! — не успокаивался старик. — В прошлый раз ни черта не объявляли до тех самых пор, пока даже половина грёбаного лояльного Дистрикта-2 не восстала! — Что, правда? — нахмурилась она. — Да. Но знаешь, что мы сделали, когда узнали? О! Мы собрались! Мы поднялись и спустили их к чертям с наших гор! Мы так надрали им их немытые задницы, что эти тупые твари надолго забыли слово «мятеж»! — Ага, — хмыкнула Флора. — А потом вы поддержали Голодные игры, чтобы они как можно скорее его вспомнили. — Подумать только! — продолжал дед, игнорируя её выпад. — Мне было всего пятнадцать, когда я отправился на войну. О, почти никто тогда не остался в стороне... А вы, потерянное поколение, что делать будете? Вас же теперь в три раза меньше, передохли как мухи от своих наркотиков. А из оставшихся и родину защитить некому. Вы все либо трусы, либо слабаки, либо идиоты, либо моралисты! — с этими словами он презрительно оглядел внучку с ног до головы. — Или всё вместе! — Не будь я идиоткой и моралисткой, не стала бы единственная из всей семьи ухаживать за болтливой столетней развалиной! — огрызнулась она. — Во-первых, мне только девяносто один, а во-вторых... Голубая подсветка вокруг телевизора замигала. Раздался сигнал, означающий начало обязательной к просмотру трансляции, о которой предупреждали накануне. — Ой, что же там на этот раз? Наверное, боевая тревога! — зло бросила Флора. Все свои силы вложил дед в хилый удар трясущейся рукой по столу: — Не смей шутить над этим! Вышло жалко, но Флоре всё равно стало не по себе. Как оказалось, просто необходимой для ознакомления сочли передачу, где народ голосовал за то, в каком из платьев отправится Китнисс Эвердин на свою свадьбу. Дизайнер, конечно, тоже присутствовал. Он так живо и непринуждённо болтал с ведущим, что Флора с трудом узнавала своего друга. — Какая важная информация! — фыркнул старик. — Я бы прямо заснуть без неё не смог! В конце ведущий призвал всех оставаться у экранов в ожидании другого великого события, ведь в этом году Голодным играм исполнялось семьдесят пять лет, а значит, настало время Квартальной бойни! Дело в том, что когда правители давних времён придумывали Игры, в их контуженные головы пришла гениальная идея отмечать каждую двадцать пятую годовщину особенным шоу. Например, к двадцатипятилетнему юбилею, в напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, каждый дистрикт голосовал за своих трибутов, а в пятидесятую годовщину они предоставили для участия вдвое больше детей. Президент Сноу вышел на сцену, как только отгремел гимн. Этот человек обладал внешностью идеального правителя: до невозможного благородные черты лица, белоснежная седина, уверенная походка, мудрый и пристальный взгляд. Страной он управлять не умел, зато мог с достоинством носить свои безупречно сидящие костюмчики. А ещё ему не было равных в толкании красивых речей, чем он, собственно, сейчас и занимался, повествуя о Тёмных временах. Каждое слово Сноу западало в души слушателям, совершенный тембр звучал как музыка. Даже те, кто президента терпеть не мог, покрывались мурашками, и глупо было бы это отрицать. Наконец, настал черёд объявления новых правил. Из шкатулки со стопкой пожелтевших конвертов Сноу плавным движением вынул один, с надписью «75», раскрыл его, достал небольшую белую карточку и зачитал: «Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится… среди уже существующих победителей!» — Они там совсем сдурели?! — Флора рухнула на диван, не веря своим ушам. Мир однозначно сошёл с ума. У победителей Игр всегда был иммунитет, даже если они ещё не вышли из подходящего возраста. Теперь же на Арену собирались запихнуть даже тех, кому за восемнадцать перевалило очень давно. — Это уже слишком... — вдруг произнёс дед. — Что ты сказал? Она полагала, что сегодня уже ничто не сможет поразить её сильнее, но ошиблась. — Это слишком, — повторил он. — Зачем злить их так сильно? Это очень… очень плохая идея.