Моралист

Холодный матрас намок от крови. Лежать на нём было неудобно, но всё же лучше, чем на каменном полу. Позже, когда ноющая боль во всём теле стала утихать, Цинна смог подняться и, доковыляв до убогой раковины в углу, кое-как сполоснуть многочисленные раны. На роскошь в виде обеззараживающего средства рассчитывать не приходилось. Это место не знало дня и ночи: всегда тусклый жёлтый свет, всегда одни и те же звуки. И в голове круглые сутки вертелась единственная мысль: доигрался. Разумеется, он предполагал и такое развитие событий, но до конца надеялся, что всё обойдётся. Не обошлось. Прямо перед стартом Игр, когда металлический диск вот-вот должен был начать поднимать Китнисс на Арену, в помещение ворвались три миротворца. На глазах у без того потрясённой девчонки они шмякнули Цинну о стеклянную трубу, заломами руки, а после принялись яростно лупить кулаками в перчатках с металлическими шипами. Последним, что он запомнил, было искажённое от крика лицо участницы, которую уже отправлял на бойню беспощадный механизм. Да, не таким ему виделось их прощание. На допросе глупо было бы врать, что никаким символом платье не являлось, а те, кому это привиделось — дураки, не смыслящие в высокой моде. Он признавал, что пошёл против власти, но уверял, что сделал это в одиночку. Мол, да, наездился по мятежным дистриктам, насмотрелся на всякое и решил выступить. Всё это выглядело вполне правдоподобно. Никто не догадывался о действиях радикалов, как и о том, что злополучное свадебное платье — далеко не единственная и не самая главная из его противозаконных работ. Больше никого не арестовывали. По крайней мере, пока. И это радовало. В каждой камере находился телевизор. Естественно. Ведь бить заключённых, морить их голодом и издеваться — в порядке вещей, а вот лишать людей ежедневной порции лапши на уши и просмотра Игр — это уже, знаете ли, слишком жестоко. Маленький, чуть мутноватый экран послушно включался каждый раз, когда в эфире показывали что-то значимое. У Цинны не было возможности переключить канал или уменьшить звук, но этого и не требовалось. Большую часть времени он не отрывался от просмотра. Ведущие, с серьёзными лицами мусолившие новость о беременности Китнисс, забавляли. Придуманная Питом байка оказалась гениальной. Всё-таки не стоило сбрасывать парня со счетов. Арена в этот раз представляла собой гигантское подобие часов, разделённое на сектора, с солёным озером посередине и джунглями кругом. Распорядители не поскупились на опасных тварей, что кишели там и тут, а стихийные бедствия случались с завидной регулярностью. Едва оказавшись на поле боя, участники позабыли, как держались за руки прошлым вечером, и принялись резать друг друга с привычным энтузиазмом. Китнисс и Пит пережили бойню у Рога и двинулись в путь, заключив союз с трибутами Четвёртого: красавчиком Одейром и мудрой, но совсем слабой старушкой Мэгз. Последняя вскоре пожертвовала собой, буквально бросившись в ядовитый туман, чтобы не задерживать остальных. Позже истощённая наркотиками женщина из Дистрикта-6 буквально скормила себя обезьяне-переродку, которая пыталась атаковать Пита. Участники из кожи вон лезли, чтобы спасти ребят из Двенадцатого. Цинна знал, что некоторые из них в сговоре, но всё равно был поражён до глубины души. Может, раз столь многие были готовы умереть ради этой цели, она того стоила? Вскоре к нему стали приходить друзья и знакомые. Твердили одно: «Всё будет в порядке. Скоро они поймут, что это ошибка». Он натянуто улыбался сквозь заляпанное стекло комнаты для свиданий, понимая, что в порядке уже ничего не будет. Флора и Арес пытались вести себя так, будто происходящее казалось им пустяком. Первая интересовалась, является ли порванная рубашка с запёкшейся кровью на вороте новым трендом, второй торжественно провозглашал Цинну «лохом года» и говорил, что таких успехов в отношениях с государством ещё не достигал никто в их компании. Только Макс, что пришёл одним из последних, долго смотрел ему в глаза, а потом сказал ровно: «Какой же ты всё-таки идиот.» С родственниками оказалось гораздо сложнее. Вид матери, рыдающей в переговорную трубку, сводил с ума. Она надеялась, что, быть может, всё окажется не так плохо, и ему просто отрежут язык. Просто? Но ведь стать безгласным — это не только остаться немым, это ещё и полное лишение гражданских прав, круглосуточная тяжёлая работа, запрет на общение с «нормальными» людьми. Пожалуй, сдохнуть было гораздо лучшей перспективой.

***

Этот сезон уж точно нельзя было назвать скучным. Не успевал народ отойти от одной зрелищной смерти, как уже случалась другая. Правда, трибуты чаще гибли от зубов переродков или капризов стихии, чем от рук старых знакомых, и это расстраивало. Уже мало кто оставался в живых. Самый мощный из существующих союзов, в который теперь входили Несчастные влюблённые, дикарка Джоанна, признанный гений Бити и секс-символ Финник, обосновался в самом выгодном месте. Никто не понимал, с чего их вдруг так потянуло друг к другу, но это не имело значения. Главное, что теперь они планировали использовать энергию искусственной молнии, периодически бьющий в одно дерево, для жестокого устранения оставшихся соперников. Удачно раздобытый провод и вода были им в помощь. Проще говоря, в ближайшее время намечалась грандиозная заварушка. В ночь, когда участники приступили к воплощению своей задумки, на вечеринке сотрудников Игр было весьма шумно. Употребивший лишнего оператор забрался на стол с закусками, и, размахивая куриными крыльями, орал, что он сойка-пересмешница. Его друг осветитель делал вид, что рожает. Две парикмахерши дрались за коктейль. Октавия покидала зал, еле переставляя ноги, а крепкий мужчина буквально волочил её за собой. Когда они оказались уже на лестнице пожарного выхода, она постепенно начала понимать, что этот парень — вовсе не тот, с кем она зажигала всю ночь, да и вообще тип он какой-то мутный и совершенно незнакомый. — Не надо, пожалуйста! — заверещала она, пытаясь вырвать локоть из цепкой хватки. — Я же сказала Нерону, что верну все бабки! Честное слово! Просто сейчас трудности возникли. Эта работа... такая нестабильная! — Я не знаю никакого Нерона, — бросил тип. Его усеянное шрамами лицо не выражало ни единой эмоции. — Но я больше ни с кем из бандитов не связывалась! — Заткнись! Пистолет, который он приставил к её боку, выглядел внушительно. Не требовалось быть экспертом по оружию, чтобы знать, как работала эта штука: одно нажатие — и смертоносный тепловой луч проделает в жертве сквозную дыру. Октавия не сопротивлялась, когда незнакомец вытолкал её на задний двор, а затем, протащив мимо мусорных баков, зашвырнул в неприметную чёрную машину. К удивлению, в салоне, помимо ещё двух мутных типов, оказалась пара знакомых лиц: Вения мирно храпела, запрокинув голову и не ведая о происходящем, а на переднем сидении, томно затягиваясь длинной сигарой, восседала личная помощница главного распорядителя Фульвия Кардью. — Такая удобная штука, эти вечеринки, — хрипло проговорила она, выпуская дым. — Можно быстро найти кого угодно. — Какого... чёрта? — осмелилась пропищать Октавия. — О, только прошу, без лишних вопросов! — Женщина прикрыла глаза. — Ваш коллега уже весьма нас ими утомил. Из багажника тут же послышалось истеричное мычание и глухие удары. — По-моему, мы какой-то ерундой страдаем, — недовольно проговорил тип со шрамами. — Если эти наркоманы и впрямь могут знать лишнее, не легче просто их убить? — Что уж поделать, — развела руками Фульвия. — Плутарх считает, что нецелесообразно избавляться от хлама, пока из него можно извлечь хоть какую-то пользу.

***

Квартальную бойню сорвали. То ли изначально будучи в сговоре с остальными участниками, то ли последовав подсказкам, Несчастная невеста пустила стрелу, обмотанную проводом, прямо в купол над Ареной. Это привело к полному разрушению силового поля и грандиозному фейерверку. Что произошло дальше, никто не видел, но все знали: саму невесту, а также Одейра и изобретателя Бити забрали на угнанном планолёте радикалы, увезли в неведомом направлении. Несчастного женишка, зубастую маньячку Энобарию из Второго и красноречивую Джоанну Мейсон мятежники кинули за ненадобностью, отдав в руки властям. В ту же ночь из самого Капитолия внезапно пропал главный распорядитель Плутарх, а также его помощница, несколько кретинов, что были у них на побегушках, и вся команда подготовки Цинны. Если бы родственники последних не подняли шум, возможно, история предалась бы меньшей огласке. Всё стало понятно. Не действовал стилист Китнисс Эвердин в одиночку. Позарез нужно было арестовать кого-то ещё, а так как настоящие виновные унесли ноги, схватили Порцию и её команду. — Они не виноваты, — еле шевеля разбитыми губами, причитал Цинна, как только ему сказали об этом. — Они вообще ни при чём! Радикалы связывались только со мной! — Значит, кому-то не повезло, — отвечали ему с усмешкой. Вскоре его перестали вызывать на допросы, трясти и бить лицом о столешницу. Он лежал в углу камеры и ненавидел себя. Он не хотел никого убивать, даже людей, работающих на Игры. Всегда стремился быть хорошим парнем... и кем стал? Цинна по-прежнему верил в цель, но теперь она совсем не оправдывала средства. Слишком далеко всё зашло. И слишком скоро всё должно было закончиться. Однажды утром ему позволили вымыться как следует, привели в порядок, выдали новую чёрную рубашку. Уже оказавшись в небольшой комнате с белыми стенами, он вдруг по-настоящему осознал, что сейчас умрёт. Умрёт вместе со всеми идеями, что так и не успел реализовать, со всеми мыслями. Умрёт, не попрощавшись как следует. Умрёт, так и не узнав, что станет с остальными. И ничего уже не будет существовать. Тело станет просто куском мяса. Две стройные женщины в блестящих масках, одетые в короткие медицинские халаты, подошли к нему и почти бережно усадили на кресло, встроенными ремнями зафиксировали руки и ноги. Рядом виднелась камера, готовая к работе. Интересно, запись планировали чисто для истории или и впрямь собрались показывать в эфире? Впрочем, какая разница? Цинне было не суждено узнать об этом. Нахлынула паника. Раньше он полагал, что стать безгласным — хуже смерти, но теперь был бы счастлив даже такой участи. Он согласился бы на что угодно, хоть вечно сидеть в этой комнате, не сдвигаясь с места, но оставаться в живых. Когда одна из женщин изящным движением воткнула шприц в его вену, он ожидал безумной боли, но вместо неё его охватила слабость. В глазах потемнело. Словно сильное снотворное, яд постепенно уносил прочь от реальности. Цинна очнулся на густой изумрудной траве. Он мог ощущать её мягкость, чувствовать запах. Всё казалось таким настоящим. Он поднялся с земли и огляделся. Под небесной синевой раскинулись высокие холмы, вдали росли пышные деревья, а совсем рядом, всего в десятке шагов, спиной к нему стояла девушка. По комплекции она очень напоминала Китнисс, вот только вместо знаменитой косички её каштановые волосы оказались убраны в небрежный высокий хвост. Тёмно-зелёную ветровку и такие же брюки украшал принт в виде многократно повторяющейся цифры «12». О, да, у Цинны была слишком хорошая память на одежду. Примерно такую форму нацепили на участников Пятьдесят девятых Игр. Молли Брук обернулась. Теперь она казалась совсем ребёнком, хотя когда-то сопляк Цинна влюбился в девчонку намного старше себя. Её лицо было по-прежнему прекрасным, но суровым. Большие серые глаза глядели с холодом и презрением. Глядели прямо на него. И тут на вершине холма появились две фигуры. — Молли! Сзади! — воскликнул Цинна, будто вновь став подростком, пытавшимся докричаться до телевизора. Та словно не слышала его. Или не хотела слышать. Парень с девчонкой в такой же форме, только с цифрой «10», оказались совсем рядом. Конечно, это были они. Те самые живодёры из дистрикта мясников, решившие показать свои навыки на человеке. Цинна попытался сдвинуться с места, но не смог. А был ли смысл? Молли Брук погибла много лет назад, да и её убийцы — тоже. Неожиданно ребята из Десятого с лязгом побросали на землю всё своё оружие и молча встали рядом с противницей. Сама она, не колеблясь, схватила их за руки. Не успел Цинна поразиться, как словно из воздуха рядом возник ещё один парень и присоединился к ним. На последнем была очень тёплая куртка, не подходящая для здешнего климата. А уж не тот ли это был участник недавнего сезона, которого растерзали волки на снежном поле? Следом откуда-то появилась девочка, одетая, наоборот, совсем легко. Несколько лет назад, на другой Арене, её скормили пираньям соперники. Цинна долго не смотрел Игры, до самых Семьдесят четвёртых, но их обрывки всё равно неизбежно попадались на глаза. Как правило, это были самые изощрённые убийства, повторы которых крутили в течение года. Теперь случайно запомнившиеся жертвы этих убийств по очереди выстаивались вокруг него, объединяясь с другими мертвецами. Это было похоже на то, что сделали трибуты Квартальной бойни на шоу Фликермана, вот только вместо победителей — проигравшие. Их собралось уже больше двадцати человек. Последними подоспели Катон и яркая блондинка Диадема, лидеры списка «ТОП-5 лучших смертей Семьдесят четвёртого сезона». Замкнув круг, все собравшиеся дружно подняли сцепленные руки вверх, и трава под ногами Цинны вспыхнула без видимой причины. Пламя быстро охватило всё тело, будто облитое горючим веществом, затрещало, обжигая плоть. Невыносимый жар повалил наземлю. Цинна знал, всё это — лишь галлюцинация, знал, что огонь не настоящий, но никак не мог убедить своё сознание прекратить пытку. Срывая голос, он ощущал, как лопается и слезает кожа, как дымящееся мясо уже отваливается от костей, но почему-то не терял способности видеть. Держащиеся за руки дети теперь и сами выглядели не слишком здорово: кто-то покрылся волдырями, кто-то посинел и намок, у кого-то образовалась дыра в груди. Молли стала окровавленной тушей, у одного из её бывших врагов оказалась разбита голова, у второй — перерезано горло. Но, несмотря ни на что, они все дико улыбались. В последний миг вспышка боли оборвалась, перед глазами вновь мелькнула белая комната с палачами, камерой и охранниками. А потом всё исчезло.