Незначительная облачность

Страшно       Тяжело было идти вперед под десятком обжигавших холодом, полных безмолвного пренебрежения взглядов. Шагать, словно по раскаленным иглам к новой жизни… к совершенно незнакомому человеку, с лицом будто высеченным из мрамора, с взглядом, полным вымораживавших, буквально выворачивавших наизнанку льдин. Самый трудный этап ее — Рукии — принятия. «Знакомство клана». С ней, глупой девчонкой с грязных улиц. — Нии-сан… — одними губами, с сомнением. На пробу. Новая жизнь, реалии и правила… А приведший ее сюда человек, распахнувший двери в незнакомый мир богачей и аристократов, смотрел на нее как на угловатого, нетвердой рукой выведенного на сером листе таракана, которых она сотнями рисовала малышам в собственном детстве. — Рукия, — в голосе двадцать восьмого — абсолютно не нормального — главы клана Кучики не было ни единой светлой эмоции, а она — послушно шла. Почти летела, стелилась. Каждым новым вздохом в этом огромной доме, пропахшем вечно-цветущей сакурой, предавала тех людей, которые позволили ей выжить, ту жизнь… «Иди и не оборачивайся», — мысленно, как мантру, твердила, не отводя глаз от уже принявшего ее в клан сестрой старшего родственника. Сухими губами жадно заглатывала сладковатый, затхлый, будто от древности, воздух. «Страшно», — в противовес уверенности скакало сердце, почти заставляя сбиться со степенного шага. Тело едва слушалось, отчаянно желая броситься вперед, спастись от — вымораживавшей до самого дна мятавшейся души — атмосферы. — Нии-сама… — голос громче зазвенел, будто тетива на луке, что вот-вот лопнет. Рука несдержанно схватила «брата» за, наконец, оказавшийся совсем рядом — лишь руку протяни, — рукав хаори. — Я справляюсь, — идеальная, подходящая ситуации улыбка и уверенность в глазах. И ни для кого не имело значения, что в глубине души Рукия… сама себе не верила. Банка       Рукия задыхалась.       Грудь и все тело сдавило, сплющило, лишило сил и возможности свободно двигаться. Пальцы до боли стискивали обыкновенную книгу, полную новых для нее знаний о речи и манере поведения — ее пропуск в чертов мир Генсея. Ее прикрытие и спасение… до тех пор, пока сила не вернется, если вернется вообще.       Против воли Рукия чуть слышно всхлипнула, мысленно одевая себя-воина в отвратительное фиолетовое платье с длинной пышной юбкой, и тускло улыбнулась.       Почти бывшая шинигами ощущала себя тараканом в закрытой банке. Одиноким… медленно корчащимся в стеклянной тюрьме, без воздуха и даже маленького лучика надежды. Цветок       Рукия всегда стремилась походить на своего «нии-саму»: быть такой же сильной и стойкой, непоколебимой и умной, ответственной и отстраненной. Не разочаровать человека, который подарил ей новую жизнь. Снова и снова она тренировала терпенье и силу воли, вычеркивала из памяти уроки улиц и старых друзей, заливала себя льдом.       Но при виде Брата… всегда срывалась, фонтанировала эмоциями, сверкала глазами, тянулась, как к своему солнцу, но видела лишь безразличный холод и обреченное принятие.       Иногда от этого хотелось — умереть, уйти, забыться… стать сильнее и доказать!       После появления Ичиго и предательства Айзена стало проще, понятнее, даже немного теплее рядом с безоговорочным идеалом, зовущимся ее братом. Рукия радовалась тогда, как ребенок, душила подушкой чуть нервные смешки и горячие слезы.       А потом снова смотрела и понимала, что поспешила цвести. Нии-сан был все так же далек и богоподобен в своем участливом безразличии, почтении к правилам, которые теперь, наконец-то, мог нарушать.       Настолько хорош, что теперь уже лейтенанту хотелось взвыть, бросить все и сбежать. Что она и сделала после некоторых размышлений. Ускользнула от всех в тот уголок детства, который все же остался в глубинах сердца, забылась, шагнула в затянутую тонкой коркой льда пропасть и… утонула.       Когда Рукия обрела банкай, пропустила силу Соде, но Шираюки через собственное тело, позволила холоду сковать внутренности, только тогда она снова счастливо улыбнулась.       Она смотрела на свое отражение в мутной воде и едва сдерживала восторженный вопль, ведь из воды на нее смотрели глаза любимого «отмороженного» брата.