Он привычно входит в кабинет врача ЦСКА, предварительно постучавшись. На лице сразу появляется счастливая улыбка, хотя казалось, что после тяжелейшей тренировки он не сможет даже сделать её подобие. Ева нахмурившись, сидит за столом и ест шоколадку, которую ей подарил тот таинственный ухажер недели две назад. Он успевает разглядеть кабинет, интерьер которого всё равно не меняется, присесть на стул напротив девушки и сосчитать до десяти. Саша всё-таки вежливо намекнет на свое присутсвие, кашлянув. И только после этого Евангелина удивленно посмотрит на него.
— Привет! — постаравшись придать голосу радость и бодрость, произносит футболист.
— Привет! — буркает Акинфеева и, надув губы и сложив руки на груди, демонстративно отворачивается от него.
Саша удивленно посмотрел на девушку, в голове подбирая возможные причины подобному поведению. Не найдя нормального оправдания, он всё-таки интересуется: в чем собственно дело? но Ева лишь бросает на него обиженный взгляд, а потом вновь отворачивается. Он задает этот вопрос ещё несколько раз в разных вариациях, надеясь, что она не выдержит и всё-таки нормально ответит ему.
— А то ты не знаешь! — Евангелина вскидывает руки, а после вновь входит в роль обиженной девочки.
— Не поверишь! Но я действительно не знаю!
— Ты всё рассказал
ему!
В помещение врывается напряженная тишина и заполняет собой весь кабинет. От неё становится неудобно, мерзко и противно на душе, Саша возможно бы почувствовал ее, если бы не был обескуражен. Что он рассказал? И — главное — кому? В последний раз он виделся с Евой утром на медосмотре, и с тех пор парень разговаривал только с Серегой по поводу романа какого-то писателя, фамилию которого он в жизни не выговорит, и тетей Любой, поварихой, которой он пожаловался на страшный голод из-за того, что утром толком не позавтракал. Но из-за этого Ева навряд ли бы стала на него сердиться. Врач продолжала смотреть на него обиженными, блестящими от появляющихся слез глазами. Волна стыда нахлынула на него и потопила всего за несколько секунд. Волна стыда за действие, которое — Сашка ещё не понял — совершал он или нет.
— Подожди… Успокойся… я ничего такого никому не говорил. Да я и не разговаривал сегодня ни с кем толком-то! Только с тетей Любой и Серегой…
— Серегой? Игнашевичем? — затаив дыхание, уточнила Ева, кулачком вытирая слезы, — но… он ведь женат… Женат ведь?
— Что? Да. Ты же виделась с ней. Подожди… А зачем тебе знать об этом? Я, кажется, только что окончательно запутался. Проясни мне: что я сказал и кому?
— Ему! Ты сказал, что мы установили камеры! И поэтому он перестал приходить…
— Но я никому не рассказывал о камерах. Я же пообещал… Да и не знаю я, кто он… — последнее, конечно, ложь, но во благо. Не выдавать же!
— Ты врешь!
— Нет, правда, никто не знает о камерах…
— Почему тогда он перестал приходить?
— Я не знаю…
— Ты лгун. Уходи!
— Но, Ева…
— Уйди, рабочий день прошел, и ты можешь идти куда душе угодно, а мне нужно побыть одной.
Он удивленно посмотрел на Еву, не веря своим ушам. А ведь с самого начала знал, что ничего хорошего из этой идеи с камерами не выйдет. Саша встает и, сгорбившись, уходит из медкабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. И что, вот скажите, ему теперь делать? Куда бежать? Рассказать кому засмеют, а после ещё и по шее надают… во-первых, за ту тайну, что все хранили, а во-вторых, за то, что обидел их врача. Всё-таки Еву любили если не все, то многие из их команды. И если кто-то прознает про случившееся, то к нему смерть пожалует в лице целого клуба. Нет, жаловаться — точно не вариант. Да и не по-мужски это. Настоящий мужчина, он ведь как всё делает? Копит в себе, получается — справляется сам, если нет, то пострадает, напьется и пойдет решать проблему «по-мужски» и, возможно, сделает всё ещё хуже. Но это не про него.
Какие ещё есть варианты? Признаться во всем Еве? А потом получить от неё за то, что так долго водил за нос и заставил плакать. Это вроде, где-то и по-мужски, но тоже не вариант. Можно было бы сознаться и покаяться, но находясь на безопасном расстоянии, в другой стране, в Англии, к примеру. Хотя при чем тут Англия? Да и не так далеко это. Вот где-нибудь в Антарктиде его, может быть, и не зашибло бы. Но уехать сейчас он не сможет, потому что остаются самые важные матчи в Чемпионате страны.
Есть ещё один вариант, но он, вот совсем, совсем не мужской. Но зато прост до ужаса, а загружать мозги Сашке не хотелось вовсе. Нужно просто плыть по течению, решая мелкие проблемы по мере их возникновения. А проблему с Евой нужно обдумать конкретно. А где лучше всего думается? Где даже у самых слабых людей появляется тяга к справедливости? Конечно, же в круглосуточном баре. Когда алгоколь растворяется в крови, когда он затыкает инстинкт самосохранения, данный человеку свыше ещё в первобытные времена, все становится проще, мозг начинает отдыхать перед усердной работой следующего дня.
Барменом в баре, который так удачно подвернулся ему по дороге домой, оказывается молчаливый мальчишка лет двадцати. Конечно, ему самому недавно 26 стукнуло, так что далеко Гарсиа не ушел. Вливая в себя стопку за стопкой, закусывая бесплатными угощениями, он доводит себя до состояния, когда язык начинает жить собственной жизнью, пятую точку неумолимо тянет на приключения, а душа нуждается в понимающем собеседнике. Такового она находит в молчаливом бармене. Быстро скорешившись с Коляном, Саша делится своей историей, переодично запивая её стопкой водки, а после просит совета. Что ему посоветовал Колян, мозг не запомнил, потому что уже собирался почивать. Поэтому ни как расплатился, ни как добрался до дома Гарсиа не запомнил. Зато за этот вечер он раз десять прокрутил сложившуюся историю, а выводов сделал ещё больше. Вот только… ни одного умозаключения мозг не запомнил. Но с раннего утра, выпив волшебную таблетку антипохмелина и пол-литра минералки, он приводит себя в порядок и заваривает кофе. Сомневаясь в том, что в его желудок кружка с южно-амереканским напитком влезет, он еще раз обдумывает: что ему делать и куда бежать? Взбодрясь после кофе и плюхнувшись на кровать, он придается воспоминаниям, немного удивляясь, что они настигли его сейчас, а не в его ночное состояние.
---
Он пришел в систему ЦСКА в 6 лет. И это казалось тогда чудом, оно и сейчас таковым кажется. Вскоре он возмужал. Их юношеская команда добывала трофеи для клуба. Немного позже его взяли в основную команду. Ему потребовалось много времени и сил для того, чтобы закрепиться в стартовом составе. В главной команде его встретили тепло, вот только с его фамилией ему пришлось помучаться. Он остро реагировал на вопросы о том, в какой стране он родился и кем является его отец. Сами понимаете, юнешеский максимализм, все дела. Тогда Саша благодаря своей броской фамилии и обзавелся прозвищами «иностранец» и «испанец».
Если бы эта проблема с фамилией была единственной из встретившихся ему на пути к величию… Его конфликтная натура не давала ему спокойно адаптироваться, а ещё детский мозг утверждал, что во всем виноваты вон те и вот эти, а не Александр Гарсиа. Еще одна ссора возникла после получения травмы, когда он привычно отправился в медкабинет, ожидая увидеть там милого старика, Сашка встретил там Еву. В его тупой на тот момент голове работа врача и женский пол были не совместимы. А эта Акинфеева оказалась не из робкого десятка.
Они долго собачились, а как-то после совсем неожиданно начали дружить. Как это произошло никто уже и не помнил. Они стали часто появляться на праздниках вместе. У них, как и у всех друзей, появились свои шуточки и приколы. Но в какой-то момент Гарсиа поймал себя на мысли, что ему чертовски мало Евы. Когда это началось он не знал. С датами у него были проблемы, как и с именами и фамилиями… Но сейчас речь не об этом. Ему не хватало прикосновений, не хватало общения. Нет, они, конечно, общались часто и много, но общения тет-а-тет хотелось больше. Тогда ли началась история с тайным поклонником или немного позже, он сказать не мог.
После о тайном ухажере узнали одноклубники. Пришлось каяться и просить сохранить эту историю в тайне от Евангелины. У него ещё тогда спросили: чего он просто не признается. Сейчас Сашка бы согласился сразу признаться с самого начала, наверное. А может быть и не согласился. Ну да ладно. Тогда он просто наотрез отказался от этой идеи.
— Вы ведь знаете её отношение к отношениям…
— Масло масленное. Тавтология. — заметил Сергей
— Плевать!
А после Ева начала вынюхивать и выискивать поклонника среди команды. Тогда буквально каждый умолял его признаться. Но он был стоек и дотянул до того, что она решила установить камеру. Сейчас он не мог сказать: поступил он мудро или просто собственноручно выпнул свои шансы завоевать сердце прекрасной дамы, коей являлась Евангелина, а после ещё и помахал этим шансам на прощание.
---
Решив раз и навсегда покончить с хандрой, Александр встает с кровати, понимая что только что отлежал себе все, что только можно было отлежать. Он тянется к телефону и, к своему удивлению, замечает несколько непрочитанных сообщений от одноклубников и десятки пропущенных от Евы. Подумав что для начала лучше разобраться с сообщениями, а после перезвонить девушке (настроение с утра портить не хотелось, его и так подпортило его состояние), Гарсиа, не задумываясь, открывает первое попавшееся окошечко с диалогом. Спустя минут десять, когда все сообщения было просмотрены, Саша мог с уверенностью разделить их на две группы. Первая — «Ну, наконец-то, бро! Сколько ждать можно было?» и вторая — «Поздравляю вас!» Причем даже Игнашевич-младший прислал странное поздравление непонятно с чем. Настрожившись, Сашка пытается вспомнить какой-нибудь праздник, выпадающий на середину мая… Случайно бросив взгляд на экран телефона, он замечает в диалоге с Евой пугающую надпись «Вы: Видеозапись». Пытаясь отрыть в своей больной, сегодня ещё и тупой голове что за видео он мог отправить Акинфеевой, Александр, не на шутку испугавшись, нажимает на иконку диалога, а после и на видео.
На экране тут же появляются два лица. Пьянное — Гарсии, трезвое — Коляна. Сашка, облакотившись на плечо своего нового друга, что-то орет своим до неузноваемости пьяным голосом. Саша пытается разобрать, что именно он орет на видео, но его попытки остаются без результата. Его немного напрягает выражение лица Коляна, но гораздо сильнее внимание привлекает его обращение к Еве.
— Пслушай сьда! — орет он, сильно наклоняясь к телефону.
Колян что-то шепчет пьяному ему на ухо. И вчерашний он выпрямляется и старается стоять ровно. Гарсия, смотря на экран телефона, морщится от своего вида и звучания своего голоса. Он делает себе пометочку, что если и пить, то без телефона. А ещё лучше не пить вовсе, но это при их тяжелой жизни кажется невозможным. Сашка обратно возвращает свое внимание происходящему на видео.
— Чтб ты знла! Я не врл! — он немного смущается этой фразе, потому что в каком-то смысле он именно это и делал, но, мотнув головой, продолжает орать, — Я дейст… дейст… тьфу, ты блин! Дей-стви-тель-но ничго не гворил ему… А не прихдил он, потому что знал пр камры и нхотел, чтобы ты знла про него. Н, в общм, тот пклонник — эт я! — к концу его голос звучит очень тихо и неуверенно, будто он сомневается: он это или нет.
Гарсиа испытывал стыд и ужас. Это все видела Ева! Напрасно надеяться, что она не разобрала его пьяный лепет. Он хоть и глотал звуки, понять смысл можно было. Таинственные поздравления приобрели некий смысл. Но они казались глупыми. И Сашка не понимал: почему ему никто не посоветовал покупать турне в Антарктиду? Это бы выглядело гораздо логичнее в сложившейся ситуации. Он ещё раз взглянул на пропущенные от Евы.
«Зашибись! Ну и что теперь делать?»
