Охота на лис

После этого они не говорили.       Вэнь Цин молча меняла перевязки и поила его отварами, а Цзян Чэн молча подпускал её к себе и благодарил тихим кивком. О том, куда она спрятала колокольчик, речи и вовсе не шло, однако юноше после его утраты стало гораздо спокойнее и горше.       Он томился в страшном беспокойстве о своей будущей судьбе, но понимал, что ничего не сможет изменить. Отвары целительницы позволяли ему просыпаться, двигать рукой или хотя бы дышать чуть свободнее, однако она не была всемогущей и не могла за несколько дней поставить его на ноги. Максимум, что он мог сделать — чуть приподняться, облокотиться о холодную стену плечом и немигающим взором смотреть на дрожащие руки, осыпанные мелкими шрамиками.       С тех самых пор, как Вэнь Чжу Лю схватил его, у Цзян Чэна не переставали трястись руки. Даже когда пламенеющая злость и желание отомстить успокоились, словно пенящиеся волны, и на смену им пришла серебристая апатия и страшная тоска — даже тогда его руки дрожали, обуреваемые холодом. Казалось, что после того, как его Золотое ядро уничтожили, тело Цзян Чэна всё ещё не решалось мириться с этим и боролось изо всех сил. Эта борьба была мучительна.       Опалённый разум Цзян Чэна всё же смирился с тем, что ныне ему нечего и помышлять о какой-то там сомнительной мести. Ведь, если разобраться, ему было абсолютно нечем мстить, и осознание этого пожирало его, подобно чёрному пламени. Он был лишён всех духовных сил, был лишён оружия, был лишён поддержки и здоровья. Вэнь Цин, быть может, и поставит его на ноги, но вряд ли сможет вылечить его дрожащие руки. Даже кольцо было утеряно, что для Цзян Чэна равно погибели. Машинально потирая указательный палец, на котором сейчас сверкал бы Цзы Дянь, Цзян Чэн сильно вздрогнул, когда в комнату ураганом ворвалась растрёпанная и напуганная Вэнь Цин. — Молодой господин Цзян, на площади в Юнь Мэне собралась большая толпа, — дрожащим голосом выпалила она, быстро закрывая двери на ключ. Её тревога передалась и побледневшему Цзян Чэну. — И хоть не в моих принципах вмешиваться в политику клана Вэнь, я слишком долго чахла над вашим сломанным телом, и не дам так просто вас сломать. Сидите тихо! Я приготовлю лекарство, которое ненадолго придаст вам медвежьей силы, и когда почувствуете её — бегите. Придумайте что-нибудь, пока лапы Вэнь Чжао не добрались до вас! Вы жили в Юнь Мэне большую часть жизни и должны знать какие-нибудь лазейки или подводные пещеры, в которых вы могли бы укрыться.       Встревоженная, она тут же упала на его постель и раскрыла мешочек цянькунь. Все основные травы и лекарства она всегда носила с собой — хорошая привычка, за которую она сама себя мысленно похвалила.       Цзян Чэн с рухнувшим вниз сердцем потупил взгляд на её вздрагивающих руках, разламывающих крохотные стебельки. Испарина выступила на его лбу, и пальцы затряслись ещё сильнее. Он быстро и рвано задышал, пытаясь справиться с приступом накатившего на него обжигающего страха, и лихорадочно начал вспоминать все уголки озёр Юнь Мэна. — Спасибо, — дрожащим голосом шепнул он, щенячьим взглядом окинув напряжённую Вэнь Цин. — Ты так добра… — Потом благодарить будешь! — ледяным тоном отрезала целительница, едва подавив вскрик от неожиданного стука в дверь. Она остервенело продолжила работу и шепнула: — Помалкивай, ты всё ещё болен! За дверью послышались чужие шаги, и стук повторился. Цзян Чэн стал белее снега, когда услышал голос Вэнь Чжу Лю: — Дева Вэнь, я пришёл по приказу молодого господина Вэнь. Открой. Но Вэнь Цин молча начала перекатывать травы по своим рукам. Стук возрастал с каждой секундой и отдавался тупой болью в сердце Цзян Чэна.       Закончив, целительница уверенным движением схватила его лицо, надавила на впалые щёки и насильно засунула ему в рот скатанные в шарик травы, которые тотчас обожгли нёбо и язык своей остротой. Цзян Чэн встрепенулся, словно выброшенная на сушу рыба, но Вэнь Цин крепко прижала ладонь к его губам, не позволяя закричать или выплюнуть лекарство. «Глотай!»       Когда стук прекратился, Вэнь Цин молниеносным призраком скрылась во второй комнате, соединённой с основной небольшим коридорчиком. Она пыталась подстроить своё мнимое отсутствие рядом с Цзян Чэном, что объяснялось запертой дверью, но даже из другой комнаты услышала грохот выбитых из стены петель. По шороху шагов ей казалось, что к Цзян Чэну вошло не меньше четырёх человек. Цзян Чэн сидел на кровати ни живой ни мёртвый, и лишь затравленным зверем глядел на хмурого и равнодушного Вэнь Чжу Лю. Сердце колотилось прямо под горлом, но ни единая тень испуга не скользнула по его бледному и исхудавшему лицу. — В кандалы его, — равнодушно приказал Сжигающий Ядра стоящим позади него адептам и, окинув взглядом комнату и убедившись, что Вэнь Цин просто хлопотала по другим делам и временно покинула Цзян Чэна, хмыкнул что-то неразборчивое.       Цзян Чэн брыкнулся, словно дикий кот, но его быстро усмирили тяжёлыми цепями, вмиг сковавшими слабые руки и исхудавшие босые ноги. Заковывая юношу в кандалы, адепты на потеху молодому господину Вэнь специально задрали штанины и длинные рукава белой рубахи, чтобы холодное железо через какое-то время начало разрывать ему кожу. Цзян Чэн ядовито хмыкнул, но затем с ужасом понял, что силы покидают его. Он рухнул перед Вэнь Чжу Лю на колени, не в силах подняться с этим чудовищным грузом и уж тем более идти с ним куда-либо. Среди адептов пронеслось унизительная насмешка. — Если не может идти, то тащите его, — холодно обронил Вэнь Чжу Лю и, сведя руки за спиной, молча пошёл из комнаты. Юношу потащили на площадь.

***

      Цзян Чэн не знал, сколько времени прошло после истребления ордена Юнь Мэн Цзян. К тому же, вся неделя, которую он провёл под присмотром Вэнь Цин, слилась для него в один сплошной серый день, бесконечный, тягучий. Жгучая боль, разъедающая его лёгкие и рёбра, утихомирилась и обратилась лишь лёгким, раздражающим жжением, которое хотелось выдрать вместе с сердцем. Его чувства истлели, и Цзян Чэну казалось, что даже физической расправы он над собой не почувствует. По-крайней мере, так он думал, пока его не вытащили на площадь Юнь Мэн.       Болезненная резь от яркого свинцово-серого неба тут же пронзила его покрасневшие глаза и заставила зажмуриться. Цзян Чэна тут же уколола стыдливость — сотни и тысячи людей, внимающих Вэнь Чжао и Вэнь Чжу Лю, вслед которому тащили избитого мальчишку, галдели, шумели и жужжали, словно рой дикий пчёл или цикад.       Цзян Чэну было горько от осознания своей жалкости. Его тащили, словно куклу для битья, потрёпанного, ослабшего, заключенного в кандалы и одетого лишь в рубаху и штаны. И, разумеется, всё на глазах у тысячи людей, среди которых наверняка есть его знакомые или даже друзья. Гул в груди и голове становился невыносимым.       Щурясь, Цзян Чэн отчаянным взглядом окинул собравшихся. В центре площади — импровизированная сцена, к которой его тут же потащили сквозь любопытных заклинателей; наверху — гогочущий Вэнь Чжао, упивающейся своей властью, и его благоверная Ван Линь Цзяо, что-то прячущая в своих рукавах. Вокруг — качающие тёмными головами люди и холодное, жемчужное небо, на которое невозможно было смотреть без боли в глазах. Внутри — съедающая заживо стыдливость и позор, словно бы прилипающий к его телу от каждого шага, от каждого мига, от каждого вздоха.       Он до боли стиснул зубы, чувствуя, как на глаза навернулись слёзы от страха и затравленности — он понимал, что вот-вот его унизят на потеху незнакомым и в назидание известным. Силы окончательно оставили Цзян Чэна, испарившись, словно утренний туман, сменившись беспомощностью и страстным желанием убежать, умереть, исчезнуть из этого мира и не оставить за собой ни единого следа. Он не мог сопротивляться, не мог воспротивиться, не мог не подчиниться. Бросая его к ногам Вэнь Чжао, адепты схватили Цзян Чэна за растрепавшиеся волосы. Мир заволокло багровой пеленою, и слова Вэнь Чжао доносились до него словно бы откуда-то издали, стали смутным эхом, колеблющим тусклый серый воздух. «Вот что будет с теми, кто начнёт бунтовать против Ци Шань Вэнь!» Неожиданно Цзян Чэну стало легче.       Его чувства, распалённые, обнажённые, наконец-то замерли, как мгновение, и постепенно начали остывать, обращаясь ужасающим безразличием к происходящему. Он не чувствовал обещанной Вэнь Цин силы, но по-крайней мере смог подавить слёзы и обратить своё лицо равнодушной маской, сквозь которую не мог пробиться ни единый плевок Вэнь Чжао. «Они сами обрекли себя на погибель! Вот всё, что осталось от непокорного ордена! Хотите стать такими же жалкими и беспомощными? Так попытайтесь воспротивиться нам! Клан Ци Шань Вэнь как солнце в небе, и никому его не затмить!»       Цзян Чэн смотрел на свои руки, пораненные о грубые доски, к которым его придавили железные цепи. Бледные, тощие. Похожие на лапы лисы, разбитые из-за долгой беготни от охотничьих псов. Расцвела спокойная тоска — быть может, зря он отдал тот колокольчик своей спасительнице?.. Однако внезапно, словно возвращая его от грёз к унизительной реальности, его голову прострелила страшная боль — Вэнь Чжао любил бить своих пленников или слуг, демонстрируя своё положение.       Постепенно его руки стали наливаться силой — Вэнь Цин не соврала, и её лекарство, хоть и с задержкой, но подействовало. Оскалившись, Цзян Чэн уже было дёрнулся, желая свернуть Вэнь Чжао шею или хотя бы разбить ему нос своими цепями, но приказ прозвучал раньше. Цзян Чэна схватили, поставив на колени и заломив ему руки. «Если не покоритесь — с вами будет тоже самое!»       Цзян Чэн тут же схватил воздух, словно бы задыхаясь — уродливые руки Вэнь Чжао потянулись к истрёпанной ленте, которой были подвязаны его смольные волосы. Он пытался брыкаться, рычать или даже кусаться, как самый настоящий зверь, но в конце концов чужие руки надавили ему на шею, заставляя склониться и подставить затылок Вэнь Чжао. Волосы рассыпались по его сутулым плечам, пряча от чужих лиц серебристые глаза Цзян Чэна, в которых фиалковым росчерком блеснула паника. Вместе с силами вернулся и чудовищный страх. Вэнь Чжао, усмехаясь, с понятной только ему брезгливостью сгрёб волосы Цзян Чэна в свой кулак и грубо оттянул их, сорвав с губ юноши ядовитое шипение. «Вот это — наследник подлецов Цзян, что вздумали воспротивиться нам! Посмотрите, как пал он теперь! Хуже него только больная подзаборная псина!» С трудом раскрыв глаза, Цзян Чэн ужаснулся. Сверкнув в руке Вэнь Чжао, холодное лезвие рассекло воздух и впилось, словно коготь, в оттянутые волосы Цзян Чэна.       Он начал задыхаться — от унижения, от несмываемого позора, в который его облачили на глазах всех этих людей, пришедших посмотреть на расправу. Сердце Цзян Чэна вновь подскочило к горлу, стуча, путаясь с его мыслями, мешая ему дышать, слышать и видеть. Юноша беспомощно дёргал руками, сжимая и разжимая кулаки, пытался брыкаться, сопротивляться — но всё было бесполезно. Шепотки людей переросли в глупый шум, сводящий с ума, заставляющий дребезжать всё существо. Последняя обрезанная прядь скользнула по плечу застывшего на месте Цзян Чэна.       Вэнь Чжао, хихикнув, вложил нож в ножны на своём поясе, схватил мальчишку за топорщащиеся в разные стороны волосы и с силой толкнул его в центр сцены. Юноша, казалось, и вовсе рухнул без чувств, сжавшись, словно беспомощный котёнок, вот-вот ожидающий удара. «Можно ли пасть ниже?» — шелестели чужие голоса вокруг него. «С другой стороны, юнцы ордена Юнь Мэн Цзян сами навлекли это на себя, так стоило ли ожидать чего-нибудь другого?» «Бедняжка… Могли бы просто убить на месте, зачем так мучить?» «Чтобы остальным неповадно было!»       Руки Цзян Чэна дрожали, словно в судороге. Он не верил — или не хотел верить — и потому, будто слепец, медленно поднялся на локти и принялся ощупывать свои обрезанные, взлохмаченные волосы. Бессмысленно прижав руку к виску, в котором гулко стучала кровь, Цзян Чэн пошатнулся — невозможно было в одиночестве вынести ту боль и позор, которые охватили его, словно дикое пламя. Он чувствовал себя униженным, раздавленным, разбитым на миллиарды кусков, которые растоптали те, кто учинил эту расправу и кто наблюдал за ней, радостно вздыхая: «Ах, как хорошо, что это не я и не моя семья!» Однако, даже слёзы были сожжены этим отвращением, заполнившим Цзян Чэна с головы до пят. В глазах осталась лишь скорбь и безразличие ко всему живому. «Небеса, что это у неё в руках?!» «Да должен же быть предел этой жестокости!» «Бедный мальчик… Готова поспорить, он наложит на себя руки после этого!» Цзян Чэн медленно повернул голову к шагам, раздавшимся подле него. Его вновь поставили на колени, дабы господину было удобнее калечить его. «А ведь мальчик такой красивый… был!» «Такой шрам изуродует и женщину, и мужчину…» «Ну, теперь его участь немногим лучше домашнего скота или рабыни, которая осмелилась поднять руку на своего господина!»       Эхом по площади разнёсся чудовищный крик, отчаянно вырвавшийся из содрогающейся груди Цзян Чэна. В его левом глазу вместе с дикой, разрывающей нутро болью воцарилась и бесконечная тьма; в студёный воздух взвилась струйка дыма от подпаленной плоти. Страшный, отчаянный крик перемешался с выступившими на здоровом глазу слезами и визгливым хохотом, звенящим где-то наверху.       Раскалённое тавро, изображающее пылающее солнце, плотно прислонилось к его испуганному лицу, калеча глаз, выжигая на коже символ его мучителей. Цзян Чэн кричал, бился в руках мучителей, пытался пятиться, но вместо этого лишь гремел цепями, что сдирали кожу с его израненных запястий.

«Нет, пожалуйста, хватит, я больше не выдержу! Умоляю, перестаньте!»

Клеймо, казалось, отодрали от его лица вместе с приваренной к нему кожей, и ледяной холод тут же лизнул воспалённое сознание Цзян Чэна.       Унижение, злость и обида, — всё, абсолютно всё, поблёскивая кровавыми искорками, захлебнулось в тревожной, обессиленной темноте. Мальчику повезло — о, безумие ещё не успело овладеть им. Чувства покинули его раньше — и хвала за это Небесам. Теперь если и плакать — то в темноте и наедине с собой. Теперь никого нет.