Давай заново, Нейтан?

      Раз за разом Нейтан высовывал голову из окна своей комнаты, чтобы посмотреть на спящее лицо преследовавшей его девушки. Она спала, бессовестно и доверчиво, закрыв глаза, с её волос ещё капали остатки воды.       Прескотт ходил вдоль комнаты с хмурым лицом, и в его голове всплывали разнообразные варианты: Макс просто что-то типа папарацци или сталкера, она следит за ним; может, просто ждёт своего «дружка в френдзоне»; последний вариант — она просто долбанутая и не хочет видеть Викторию, и именно он казался наиболее вероятным. Дождь почти закончился, и на гневном лице Прескотта было всё понятно. Он вытянул шприц из специального футляра из-за дивана, а потом плюнул и швырнул пакет в угол комнаты. Не сейчас.       Он вытащил свою камеру и медленно вышел из комнаты, прошёл вдоль коридора и вышел из общежития. Колфилд так и спала на ледяных ступеньках. Щелк, щелк, щелк. Фотографии получались странными, несмотря на то, что был использован лучший черно-белый фильтр, и Нейтан запоздало понял, что эти умиротворённые фотографии так похожи на работы Марка Джефферсона, преподавателя Блэквелла, с которым сам Прескотт пересекался только на уроках. Только благодаря всемирной известности этого фотографа Шон, отец, принял решение послушаться сына и отдать в лучшую школу Аркадию Бэй.       Сам же Нейтан ничего особенного в фотках учителя не видел. Ему нравилась непорочность смерти. Эти фотографии один чернокожий громила в школе назвал извращёнными. Ну и пусть. А этот «живой» снимок Колфилд показался немного…необычным. Странным. Отчуждённым в его личной коллекции.       Макс открыла глаза, и первым, кого она увидела, был испуганный, не ожидавший такой подставы Нейтан. Он принял благоприятный вид, отшутился, отвернулся и облегчённо вздохнул: не заметила. Чуждые порывы сфотографировать человека для Прескотта так же удивительны, как желание проснуться в четыре часа утра — шансы почти нулевые.       Он ушёл обратно к себе в комнату и на всякий случай выглянул из окна: Колфилд уже успела уйти. Значит, дело точно в Виктории, и изо рта сам по себе вырвался тяжёлый вздох. Ему казалось, что должно было стать легче от того, что эта девчушка за ним перестала наблюдать, но почему-то это и разочаровывало.       Нейтан достал шприц, и уже ничего не останавливало его от многообещающей дозы, если бы не стук в дверь. Он быстро сгреб все принадлежности и открыл дверь. За ней стояла сволочь Виктория. Прескотту хотелось плюнуть ей прямо в лицо, что она испортила предположительно лучший вечер, но просто резко развернулся и обратно достал пакет со своими принадлежностями.       — Под одним зонтом с Колфилд хорошо? — сухо спросила девушка, поправляя свои короткие волосы.       Нейтан взорвался внутри от злобы, но только медленно набрал дозу.       — Тебе не хватает меня, тех девушек, которые тебя стоят, раз ты выбрал Колфилд, дуру, которую ненавижу я!       — Ты вообще к ней никакого отношения не имеешь, — фыркнул парень, опять отшвырнув от себя наркоту — что-то не так. Ах да, теперь всего-навсего Чейз, не верившая в собственную правоту, округлила глаза в понимании. — И вообще, заткнись, пока я добрый. Ничего между нами нет, — почему он вообще оправдывается перед Викторией? — Короче, вали отсюда, ты мешаешь, — бесит эта дрянная девчонка. Ещё одна. — Вали! Так и доложи папочке: «Ваш сын нуждается в лечении!» Иди, чего же ты ждёшь?       Чейз обиженно поджала губы и, хлопнув дверью, вышла. Стало легче, даже воздух очистился от её отсутствия.       Нейтан свалил свой огромный фотоальбом в рюкзак и вышел из общежития — предстоял долгий разговор с Джефферсоном, который почему-то вызвал Прескотта к себе на четыре часа дня. Хм, странно: чем же так отличается он от всех остальных учеников? Делать нечего — взял и пошёл.       Прескотт пошёл в Аркадию Бей ровно в тот момент, когда узнал о курсах фотографии, открывающихся с нового учебного года — то есть, почти через четыре месяца, если считать каникулы. Для богача перевестись и оформить документы — как раз плюнуть, вот Прескотт и решился. Тем более, если преподавать будет сам Марк Джефферсон, известнейший фотограф. К нему будет можно ходить на внеклассные занятия прямо после уроков, и на них, к сожалению, ходят как раз эти двое: Колфилд и Чейз.       Именно после таких вот внеклассных занятий Марк и решился оставить одного из подающих надежду учеников.       Встретились Нейтан и Марк около его будущего, по сути, кабинета. Учитель поправил очки и приветливо улыбнулся, пригласил в кабинет и заварил чай: что-что, а располагать доверие учеников он умел. Но парень продолжал смотреть на своего преподавателя из-под лобья, и Джефферсон понял, что пора начинать представление, к которому неплохо подготовился.       — Насколько я знаю, преподаватели, ректор и даже твои родители обеспокоены твоими фотографиями, но я так и не увидел ни единой, если ты понимаешь, на что я намекаю, — ласково улыбнулся мистер Джефферсон, а Нейтан, которому давно уже стало понятно, что без такого неравноценного обмена ничего не выйдет, достал альбом, швырнув на парту — и опять скрестил руки на груди. Учитель глубокомысленно пролистал фотографии, останавливаясь на некоторых, и складки на его лице продолжали стремительно распрямляться.       — Ну, это гораздо лучше, чем я мог себе вообразить, — преподаватель выпрямился и захлопнул альбом, подняв взгляд. — У тебя получается увидеть смысл в печальных вещах, и я очень ценю это. Мои работы тоже, в некотором смысле, наполнены странным беспокойством, хотя это заметно не каждому. Ты же видишь это, Нейтан.       Что это? Неужели способ втереться в доверие своему ученику? Что-что, а это никогда не бывает лишним.       — Я вижу, — хриплым голосом ответил Прескотт. Он понял, что делает что-то судьбоносное. Что возможно сейчас судьба поменяется от этих двух слов.       Чай задурманивал душу, будто туда что-то подсыпали, и Нейтан судорожно выдохнул, прежде чем начать рассказывать про то, как его работы не приняли в семье. Джефферсон улыбался и всё продолжал подливать чая. Нейтан не знал, на самом ли деле там наркота, но именно с Марком Прескотт, почему-то, почувствовал себя впервые защищённым. Впервые.       Он вышел из школы опьяненный доверием. Они разговаривали обо всём, и Нейтану было настолько хорошо, что он не мог вспомнить и половины тем, но Марк действительно стоит того, чтобы к нему присмотреться. Мимо прошла Рейчел — и она привела Нейтана в чувства. Её милые черты лица заставляли сердце биться чаще, но сейчас её вид только взбудоражил слёзы.       Плачущий Прескотт — слишком хорошо звучит для ненавидящих его учеников, поэтому он запихал ревущее настроение подальше и пошёл к себе в комнату, пытаясь вспомнить: стоит или нет доверять Джефферсону. Но сразу завалился в кровать, не успев даже снять одежду.       Отец бы сказал, что Нейтан безрассудный.       И сейчас Нейтану настолько хорошо, что он готов быть безрассудным назло отцу.       Прескотт включил ночник около трёх часов ночи из-за того, что по стене пробежались чёрные тени на лунном свете. Страх, сковывающий тело, душу, разум — больно, тоскливо, беспокойно. То чувство, которое Джефферсон назвал беспокойным — Нейтан резко понял, что именно он имел ввиду.       Марк фотографировал слишком невинных людей, что таких даже найти во всём мире нельзя. Эмоция, которая отражалась на лице каждой его модели: что-то среднее между испугом и мольбой, а также ледяным спокойствием, будто ничего изменить уже нельзя. Живший в фарфоровом, искусственном мире, Прескотт впервые посмотрел за его грань и обнаружил там тьму. Всё рассыпалось на маленькие осколки.       Где Марк нашёл таких девушек? Блондинки, смотрящие пустыми глазами на мир объектива, и будто бы уже ничего не видевшие впереди — слишком хорошо для бесцветных, безрассудных фотографий Нейтана. Странное чувство, что он должен найти этих девушек, перекрыло его дыхательные пути.       Продать что угодно, хоть душу, только ради фотографий — вот главное кредо мастера, вот что сказал Джефферсон во время одного из первых своих уроков. Он это и делал, а Нейтан, увидев тьму в учителе, понял, что может последовать по тому же пути. Это ведь так легко — угрожать человеку, чтобы увидеть такие лица, Марк же не убивает! Неужели Нейтан сходит с ума?