При взгляде на тебя бросает в дрожь

Самое раннее воспоминание Арми - о том, как они подрались с младшим братом. Ему было около четырех, может, пяти лет, они еще жили на Кайманах. Он не может вспомнить, из-за чего они тогда ссорились с таким остервенением, присущим только совсем маленьким мальчикам, и почему ссора перешла в жуткую драку. В итоге, Виктор, несмотря на то, что был меньше, столкнул его с лестницы. Арми пытался удержаться, балансировал, вытянув руки вперед, но, в конце концов, раскинув их, рухнул на мраморный пол. Он все еще помнит острую боль, пронзившую левую руку. В тот момент он еще не понимал, что произошло, но болело невыносимо. Так, что он, ничего не видя от слез и завывая от ужаса, бежал по дому, прижав левую руку к груди. Тогда он еще был пухленьким, детский жирок пока не сошел, поэтому перелом в глаза не бросался. Когда он нашел маму, то бросился к ней, размазывая слезы и сопли по лицу, пытаясь сквозь всхлипы и рыдания рассказать о случившемся. К тому моменту боль была настолько нестерпимой, что перед глазами плясали черные пятна. И он до сих пор помнит, как в тот момент мать держала его на расстоянии вытянутой руки, вбивая ему в голову, что мальчики не плачут. Что она не будет его слушать, пока он не перестанет вести себя, как девчонка. Что нужно учиться быть мужчиной. И он старался, очень старался, правда. Закусил губы, чтобы унять рев, обтер рукавом футболки лицо от слез, но рука болела так сильно, что всхлипы все равно прорывались наружу. Поскольку у него не получалось следовать указаниям, мать усадила его на один из стульев с жесткой спинкой и начала читать стихи из Библии о молчаливом смирении Христа. Читала она до тех пор, пока Арми не вырвало на ковер. Это вынудило мать совершить хоть какие-то действия, и она, наконец-то, вызвала скорую. Но впоследствии так и не извинилась. В следующий раз Арми заплакал, когда родилась его дочь. Поэтому он не то, что не готов иметь дело с плачущим, уткнувшимся ему в плечо Тимом. Он перепуган до смерти таким внезапным всплеском эмоций, которые вдруг единым махом выплыли на поверхность. Блядь, да что делать с этим срывом? Он не шевелится. Не говорит ни слова, не гладит по спине или волосам. Потому что мужчины не плачут. Это постыдно и ужасно - и не только для плачущего, но и для тех, кто становится свидетелем подобного позора. А жалость лишь усугубит ситуацию. Он чувствует отчаянное желание наорать на Тима, чтобы, мать его, собрался и не вел себя, как баба. И в то же время вспоминает себя пятилетнего и свое детское горе, когда он сам не понимал, почему никто ему не помогает, почему никому нет до него дела. Что он сделал, чтобы заслужить такое отношение к себе? Наверное, он сделал что-то нехорошее, иначе бы ему обязательно помогли, потому что никто не должен так страдать без причины. До сих пор при воспоминании о том дне внутри расползается зияющая черная дыра. В итоге, врач о нем позаботился, отвел его в машину скорой и показал, как работают сирены, чтобы отвлечь от боли в сломанной руке. Но как он должен помочь Тиму? Что ему нужно? Определенно, не скорая и не гипс. - Извини, - спустя пару минут бормочет Тим, скручивая в кулак футболку Арми, сильнее прижимаясь головой к его плечу. – Прости. - Все в порядке, - выдавливает из себя Арми, чувствуя, что все оборачивается полным крахом. Рубашка его влажна от слез, но он не может заставить себя сказать что-нибудь еще… В голове звенящая пустота, он действует на автопилоте. В конце концов, Тим отступает. Глаза у него краснеют, когда он трет их тыльной стороной руки, пальцами другой руки он все еще цепляется за Арми, словно за остров в бушующем море чувств, по которому его несет. Щеки припухшие, и кровь подсыхает на губе. Арми хочет удержать его, укачать, приговаривая, что все это не важно, но стоит признать, что это может завести их обоих туда, куда он идти не готов, ни при каких обстоятельствах. Так что он натягивает на лицо фальшивую улыбку, чтобы приободрить Тима, и прячет за ней собственное смятение, вызванное этим всплеском эмоций. Тим смотрит на него и медленно начинает разжимать стиснувший край футболки Арми кулак. - Тебе лучше умыться. Ты же не хочешь, чтобы тебя заметили в таком виде, - говорит ему Арми. Он даже позволяет себе дотронуться до Тима, пихая того кулаком в плечо, понуждая двигаться. Но Тим просто стоит, уставившись на Арми, и на долю секунды по его лицу пробегает тень раздраженного недоумения. Арми кажется, что его ударили в солнечное сплетение. Он отворачивается и отступает назад в поисках сигарет. Проходит долгих десять секунд, прежде чем за спиной раздаются шаркающие шаги в сторону ванной. Затем там включается вода, и снова повисает тишина, а после доносится все еще хриплый голос Тима: - Извини, если я тебя задел. Арми, жадно затягивавшийся сигаретой, высунувшись в открытое окно, вполоборота разворачивается на голос. Сгорбившись, словно побитая собака, Тим сиротливо стоит посреди комнаты. - Не волнуйся, - отзывается Арми голосом, который даже ему самому кажется пустым и неискренним. Сигарета докурена почти до фильтра и жжет пальцы, но он ее не тушит. Тим делает едва уловимое движение в его сторону, но потом останавливается на полпути, пожимает плечами, качает головой и бормочет: - Думаю, мне лучше уйти. Арми кивает: - Да, завтра с утра читка сценария. День будет долгим, нужно выспаться. Брошенный Тимом взгляд из-под влажной челки трудно разгадать. Арми знает, что должен что-то сказать, но во рту пересохло, а в голове эхом раздается материнский голос: «Дисциплина никогда не бывает приятной и всегда болезненна. Но следующие ей в конце пожнут урожай праведности и покоя» Забавно, что от перспективы ухода Тима Арми совершенно точно не чувствует никакого покоя. Он чувствует себя хуево. Прямо сейчас он совсем не хочет быть собой. Как только Тим поворачивается к двери, Арми отталкивается от подоконника: - Эй, - говорит он. – Утром за кофе увидимся? Лицо Тима остается каменно-невозмутимым, когда он кивает и молча захлопывает за собой дверь. Тот вечер заканчивается в пьяном угаре на диване, на котором всего парой часов ранее он боролся с Тимом. И когда Арми зарывается носом между подушек, ему мерещится запах Тима, а из горла вырывается сухое рыдание. Ведь сейчас вокруг никого нет, и никто не сможет услышать этого или поднять его на смех. ~~~~ Тимми не знает, что хуже – его стояк, заработанный от того, что Арми прижал его к стене, или странная реакция Арми на его срыв. Тим вырос в полу-французской семье – эмоциональной, чувствительной, громкой и любящей – к тому же три поколения его предков по материнской линии штурмовали Бродвей. Впечатлительные, сверхэмоциональные артисты. Если в семействе Шаламе-Флендер кто-нибудь начинал плакать, он всегда мог рассчитывать на объятия, поцелуи, поддержку, поглаживания по спине и волосам, укачивание на руках или коленях – от мамы, отца, сестры, тетушек и дядей… Даже в Ла Гуардии разрыдаться посреди занятия было вполне себе обычным делом. Бога ради, они же все были театральными детишками. Излишняя склонность все драматизировать и чувствительность входили в их базовые настройки, особенно в подростковом возрасте. Холодное поведение Арми изумило Тимми до глубины души. Как он мог оставаться таким безразличным к страданию другого человека? Ни утешительных слов, ни успокаивающих жестов, ни объятий. Это могло означать лишь одно – Арми плевать на Тимми. Благожелательность и дружелюбие, которые он демонстрировал в последнюю неделю, не более, чем притворство. Он же актер, в конце концов! Что Тимми себе навоображал? Что голливудская звезда подружится с совершенно незнакомым ребенком из Нью-Йорка, с которым их разделяет десятилетняя разница в возрасте, только потому, что они снимаются в одном фильме? Почему он вообще ожидал чего-то большего, чем обычные профессиональные отношения? Это же не первый фильм, он давно уже в теме и должен был знать, как все устроено. Но на этот раз все ощущалось иначе. По-особенному. Казалось, что Арми можно довериться. Какой же он идиот! Он смотрел на свое отражение в ванной Арми, утирая слезы с заплаканного лица, и призывал на помощь всю свою выдержку, чтобы не разбить зеркало кулаком на мелкие осколки. А потом Арми повел себя так, словно ничего не случилось, напомнив о ежедневном утреннем кофе! Тимми мечтал лишь о том, чтобы испариться, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила его целиком. Он не помнит, как вернулся домой, после случайно обнаружил, что сидит на своей кровати, курит сигарету и вертит в руке телефон. Раздумывает, не позвонить ли сестре, но вспоминает, что у нее в процессе большой проект, и она вряд ли обрадуется звонку брата посреди ночи. Так что он набирает Уилла. - Привет, приятель! Как ты? – в Нью-Йорке ранний вечер. - Привет Уилл. Рад тебя слышать, я прекрасно, - Тимми сглатывает комок в горле. - А по голосу не скажешь. Как фильм? – Уилл слишком хорошо его знает. - Хорошо. Но съемки еще не начались… - И… - Ох, блядь, чувак, все так хуево… Не знаю… - Тимми больше не в состоянии скрывать свою панику. - В последний раз, когда мы говорили, ты был без ума от Хаммера. Что-то случилось? Тимми молчит. - Ти? - Блядь. Теперь все как-то… неловко. - Неловко? Он что сделал тебе непристойное предложение или как? Я думал, он женат. Хотя ходят кое-какие слухи… - Я сделал, - выпаливает Тимми. Уилл и так все знает. Они об этом говорили. И не только говорили. Сосались как-то вечером, укуренные в хлам. Все ради Тимми. Он хотел попробовать это с кем-то, кому можно было доверять. - Черт, чувак. Что ты сделал? – голос у Уилла обеспокоенный. - Ничего. Ну, я же говорил… все стало реально неловким. По-моему, он меня ненавидит. - За что? За то, что увлекся им? Господи, да вы же в гейском фильме снимаетесь. Он не может оказаться ебучим гомофобом! - Уилл, я не знаю. Я уже ничего не знаю. Я вел себя так непрофессионально. Чувак, я все испортил, - Тимми чувствует, как снова подступают слезы. Это для него слишком. - Тим, послушай меня. Успокойся. Уверен, что это не конец света. Поговори с режиссером. Разрули проблему. Я постараюсь прилететь пораньше. Моральная поддержка, все дела. Пожалуйста, не делай глупостей. Прежде чем повесить трубку, Тимми дает такое обещание. Внезапно ему вспоминается средняя школа. Как он однажды рассказал все Уиллу, когда они обсуждали девчонку из класса, которая делала с собой то же самое. Уилл обозвал ее королевой драмы, и Тимми встал на ее защиту, в конце концов, признавшись, что и сам делает это. Что временами это помогает. Но сейчас этого делать нельзя. Во время обнаженных сцен всем будут видны его шрамы и порезы. Но кожа сейчас так натянута, и зубы скрежещут, пока он раскачивается вперед-назад, обхватив колени руками, обуреваемый отвращением к самому себе. Уилл сказал, что нужно позвонить Луке. Но сейчас полночь. Да и нельзя этого делать, пока он не успокоится и не снизит градус внутренней драмы. К тому же, что он скажет? У меня встал на Арми, когда тот вдавил меня в стену, и теперь, он меня, наверное, ненавидит? Это не сулит фильму ничего хорошего! Они еще могут найти нового Элио, кого-то с меньшими проблемами и бОльшим талантом. Настоящего актера, а не фальшивку вроде него, шарлатана, который в прошлом году провалил почти все прослушивания. Слишком тощий, говорили одни. Слишком унылый, говорили другие. Подразумевая, что он пустышка, уродец, который зря тратит их время. Как ему вообще пришло в голову, что он справится с этим? Неожиданно раздается стук в дверь. Тимми вытирает нос и идет открывать. Он что, разбудил соседей? А вдруг это Арми хочет поговорить? Но нет. За дверью оказывается Майкл, мать его, Сталберг. Ну ничего себе. - Эй, привет, ты должно быть Тимми? – здоровается он и улыбается в извинение. – Прости, что потревожил тебя, но я только вечером прилетел, а сейчас мне позвонил Уилл, сказал, что мы живем в одном доме. Не могу уснуть, смена поясов. Может, посмотрим вместе фильм или еще чем-нибудь займемся? Расскажешь мне про всех. Я слышал, что ты уже практически переехал сюда. Голос у него такой теплый и мягкий, и Тимми просто приглашает его войти. Ну конечно, у Уилла был номер Майкла. Его мать легенда Бродвея. И знает всех. Он благодарит про себя друга, пока они с Майклом вполглаза смотрят итальянский Нетфликс, выбрав "Фарго". Прямо сейчас Тимми не повредит немного черного юмора, а Майкл снимался в одной из серий и потому приправляет фильм разными интересными деталями. Они разговаривают почти до рассвета. Так здорово встретиться с театральным мэтром. В итоге, Тимми забывает о своих невеселых мыслях. А как только за Майклом закрывается дверь, прилетает вотсап от Уилла, сообщающий, что он приезжает послезавтра. Уже через тридцать шесть часов рядом с Тимми будет верный друг. Ему лишь нужно пережить завтрашнюю читку сценария. А после встречи со своим экранным отцом он не сомневается, что переживет ее. ~~~~ К удивлению Арми, несмотря на его похмелье, читка проходит вполне себе хорошо. Этим утром он не пришел в кафе, отправив Тиму сообщение в вотсап, что проспал. Ответа не последовало. И когда он приезжает к Луке, Тим уже на месте, болтает с Майклом Сталбергом. Эстер, Амира, Виктория и Ванда тоже здесь. Лука же читает оставшиеся роли, которые, по его словам, скорее всего, будут играть родственники и друзья. Поначалу всем немного неловко, и общение проходит прохладно, но вскоре теплота накрывает каждого, точно как и в фильме. И они даже начинают смеяться. Во время полночной сцены читает один Лука, за автора, потому что диалогов в ней почти нет. И после этого атмосфера меняется. Несмотря на прошлый вечер, то, что между ним и Тимом вспыхнула искра, остается очевидным. Тим вкладывает в свою роль все, что у него есть, обнажается по полной. Арми ничего не остается, кроме как следовать его примеру. После сцены с телефонным звонком все молчат, слушая Луку, читающего последнюю страницу с указаниями для Тимоти. Потом объявляют так необходимый всем перерыв. Пока Арми болтает с Майклом и Амирой, Тим исчезает вместе с Эстер. Такое ощущение, будто он говорит с родителями Тима, которые представляются Арми сильно отличающимися от его собственных. Мысли о свободе, царящей в доме Перльманов, задевают за живое. Каково это - иметь такую семью? Они снова собираются вместе за поздним обедом. Вино и отличная еда придают легкости и расслабленности общему настроению. Всем, кроме Тима, он сидит между Эстер и Майклом, и просто ковыряется в тарелке, избегая взглядов Арми. Лука так увлечен разговором с Фердинандо, что не замечает этого. И лишь смотрит ему вслед, когда тот рано уходит. Так как остаток дня свободен, Арми предлагает Майклу показать ему Крему. В итоге они оказываются в траттории, пьют пиво, вспоминают общих знакомых. Ни один из них не упоминает Тима, хотя Майкл бросает на Арми несколько многозначительный взгляд, когда они начинают обсуждать его подготовку к роли Оливера. Арми рассказывает, что прочел историю дважды и задавался вопросом, можно ли доверять образу Оливера, описанному Элио. И как он решил не обращать внимания на эти мысли и просто пойти на поводу эмоций, вызванных книгой Асимана. Майкл кивает в знак согласия. - Сложно руководствоваться эмоциональным всплеском переполненного гормонами подростка. Арми заказывает еще выпить. Позже, вернувшись домой, Арми вместо звонка жене решает позвонить Нику. Он сейчас в Риме с семьей. - Привет, Армс, все нормально? Я думал, что ты с головой в съемках, - на заднем фоне очень шумно, видимо, ужинают всем своим большим семейством. - Нет, пока еще нет. Мы репетируем. Слушай, Ник… у меня здесь складывается ощущение, будто меня поймали в ловушку. Все очень милые, но какие-то претенциозные и высокомерные. Они либо старше меня лет на десять, либо на десять лет моложе. - Это крик отчаяния, дружище? – поддразнивает его Ник. - Да иди ты, я просто подумал, что было бы классно, если бы ты приехал сюда на выходные, - просить о таком напрямую он не осмеливается, так что надеется, что небрежно брошенной просьбы будет достаточно, и Ник поймет намек. - Оу, а что с Лиз? -Лиз? – не понимает Арми. - Ох, вот блядь, чувак, я такой мудак, прости. Она тебе не говорила? Они несколько дней не разговаривали. Арми напрочь забыл обо всем. Он стал выключать телефон, когда они зависали с Тимом. Полное погружение - так он это называл про себя. Лиз бы поняла. - Думаю, что это должен был быть сюрприз, ты же ее знаешь, - выпаливает он без промедления, даже со смешком. – Ладно, ты ничего не слышал о том, что она прилетает в субботу. Арми делает глубокий вдох и старается сохранить веселье в голосе. - Это чудесно. Ну так, ты приедешь? - Если я тебе нужен. Думал, что тебе захочется провести немного времени наедине с женой… Ну перед тем как… знаешь… - в голосе Ника слышится похотливая усмешка, на которую Арми решает не обращать внимания. - Но ты же почти член семьи. Ник, пожалуйста. - Ладно! Но не перестарайся с восторгами, когда будешь с ней говорить. Арми понимает, что теперь должен позвонить жене. Он собирается с силами и умудряется даже говорить веселым голосом. Спрашивает, как прошел ее день, рассказывает о читке сценария. В пекарне какие-то проблемы, но Арми не сомневается, что она все решит. Когда они прощаются, Арми размышляет об очередном вечере в компании Джона, Джима и Джека. Но, в итоге, решает вместо этого прогуляться до Луки. Окрыленный ощущением, что скоро он будет окружен семьей и друзьями, которые спасут его от падения в эмоциональную яму, он думает, что пришло время для еще одного разговора с Лукой.